Верни мне небеса

Обитель, обросшая вся сорняком и обитая коркой грязи у основания, безмятежно расположилась под лёгким лунным светом, затмив собою приближённые старые избы с дрожащими огнями внутри. Деревья, сухие и тонкие, тоже словно нарочито спрятались за тенью тучных облаков, медленно плывущих по серому небу; густые травы зашуршали от топота скотины, где игрался молодой пастушок с дудочкой, уводящий небольшое стадо обратно в деревню. Молитвы не умолкали, придавая месту большую обречённость, аскетичность, мёртвую, но святую атмосферу вечного забытия и истинного спокойствия. Всё погрузилось во тьму и только маленькие пламена свеч освещали старый иконостас, далёкий от идеала. Божьи служители склонили головы перед святыми ликами и зашептали мольбы, перекрестились, продолжали, закрывши глаза, бредить блаженным чувством скорого отпущения всех обид, страхов и удовольствий сего грязного материального мира. Всё кончено. Люди в чёрных длинных одеждах и со стальными крестиками на худых шеях, молча попрощались, словно вовсе не знакомы меж собою нисколько. Тихие шажки толпы служителей распространились в разные стороны. Готовились спать так же неторопливо и в молчании, но… Невольно отведя взгляд, можно заметить случайно отбившегося члена сего общества, заблудшую овечку, более походящую на серое и незаметное пятно. Человек неприметно свернул на крутую лестницу, неслышно скользя по ступеням, ведущую в глубь недолгого коридорчика. Он уже выучил этот путь наизусть и не нуждался в освещении, чтобы практически вслепую передвигаться по ветхим кирпичам. Спешил. Надеялся, что его ждут… Он неслышно, точно ранее делая это много и много раз, уверенно поднялся на самую верхушку заброшенной части Церквушки, туда, где давно никто кроме них не был. Инкогнито вдвоём — более не важно. Он замечает знакомую, совсем прогнившую, отдающим терпким неприятным запахом, дверцу каморки, коя чуть приоткрыта — в голове его пролетает тихое и любящее, истощающее трепетающее волнение — «Ждёт». Человек улыбается от своих мыслей, основательнее кутаясь в свою рясу и прикрывая лицо чёрной тканью, словно боясь, что его узнает кто-то посторонний. Но здесь же никого не было… Ведь так?.. Человек знает, что свечи не стоят внимания — лично их принесёт, если потребуется, — что нужно вести себя сдержанно при нём, его невероятным идеалом и, он надеялся, единственной любовью, о коей с детства так наивно мечтал… — Я здесь… — прошептал, как оказалось, невысокий хрупкий юноша, робко выказав своё молодое лицо из-под драпировки диск луны, кой разлил спокойный луч по бледному и худому лику, почти белоснежными власам и потрясающими голубым очам, кротких и до мучения покорных, всегда готовых ко всему на свете. Юноша, предвкушая появление «кавалера» (он лишь считал эти встречи свиданиями), тихонько подошёл к открытому окну, видимо, разыскивая взглядом воск в запылённой тумбе, подумав, что зря он не взял с собою стеариновый «фонарик». Однако остановился, заметив маленькое зеркало пред собой, небрежно подвешенное на стене — его ранее не наблюдалось, как заметилось неожиданно с испугом. Дело было не в зеркале, но в том, что отражалось на гладкой поверхности — еле заметные, словно безжизненные лохмотья с тусклыми чертам человеческого лица в тёмном углу; задрожал воздух, стало трудно дышать… Юноша заметно вздрогнул, холодно задрожав с испугу в первые минуты, не отрывая с минуту небесных очей от улыбающегося лица… Он вмиг, разбуженный мыслью о непокорении перед любимым, обернулся, тяжело задышав. Чёрная фигура и вправду стояла около забитого зерном мешка, неподвижно прожигая страшным взглядом священнослужителя. Сердце того задрожало и забилось как маленькая птичка в стальной клетке, не в силах разглядеть гостя, хотя надеялся, что это он — видна лишь тонкая улыбка. — И я здесь, — был ответ. Юноша вздрогнул вновь, чуть прикусив губу, слыша этот знакомый голос. Силуэт двинулся вперёд, наконец показываясь в лучах луны… Но опять кроме улыбки ничего не видно: длинный капюшон прикрывал глаза, как и длинноватые светлые волосы… Кроме рта ничего не различить — ткань скрывает истинную форму, страшно прорезаются коварные клыки… Человеку вдруг становится настолько жутко, что он замирает, раскрыв рот в каком-то немом крике, но держит себя в руках. Ведь он слышал голос. Это его голос, он уверен… Или нет?.. — Я очень… — тонким и приятным на слух гласом начинает юноша, но замолкнул от трепета перед гостем. Он окончательно высвобождает свою прикрытую голову из-под чёрной ткани, поправляя рясу, пытается улыбнуться. Нечто творилось в душе его, какая-то тревога, страх, недоверие… — Я очень рад, что ты смог прийти сегодня… — признаётся он и, решившись окончательно, ступает напрямик к силуэту. — Я очень скучал… Он тянет свою руку с опаской. Что-то внутри него кричит, просит остановиться, но… Он же не может иначе! Ему хочется прикоснуться к тому, кого он давно не видел, после припоминая, что забыл снять злосчастный крест — пришлось замешкаться. — Как можно скучать по тому, кого в жизни не видел и не знал? — ухмылка, гаденькая, ужасная и… Человек отскакивает. Дрожь ужаса проходит по его телу: как?! Он обознался?.. — Кто вы такой?.. — в одну секунду тон юноши, сначала мягкий и даже нежный, изменился на резкий, тонкий, злобный, растерянный… Но по большей части испуганный. — Я?.. — с удивлением спрашивает незнакомец. Его светлые волосы чуть заметно дрогнули. — Тот, кто Суд вершит. — Суд?.. — Человек внезапно побледнел пуще, раскрывая очи как можно сильнее, чтоб отгадать — кто пред ним?.. Он хочет верить лжи. Но сам же проповедует о Судном дне. — Кто вы?.. Юноша отступает на шаг, но с дрожью понимает, что за ним крепкая стена. Безысходное чувство отчаянья забилось в венах… Он неожиданно думает про открытое окно, но одёргивает себя. Двинуться не может. — Я тот, кто видит все грехи людей, как ты… — с гадкой улыбкой шепчет фигура, медленно приближаясь кошачьей поступью — тихо и осторожно, к пугливой жертве. — Знаю, милый Михель, кто ты такой. И почему служишь здесь, что хочешь забыть… И то, что ты вступил в преступную связь с демоном. Я всё знаю. Абсолютно всё… Забавно, ты проповедуешь людям, что игры плоти — грех ужасный… Правда, самый страшный грех — прелюбодеяние и блуд… И сам же?.. С каждым словом юноша бледнел, крепче вжимаясь в стену. Его нижняя побелевшая губка лихорадочно задрожала, казалось, земля вот-вот и выскользнет из-под ног, он упадёт и — смерть… Говорить он не мог: настолько оробел, что язык, невольно прижатый зубами, не мог пошевелиться. Время для него тянулось словно в замедленном действии. — Вы… Вы?.. — только и мычал он. — Откуда?.. Где же?.. Кто?.. — Я — Ангел Смерти, — жёстким голосом отчеканил гость, едко усмехаясь, видя, как юношу бросило в жар и судороги. — Я пришёл, чтобы… Он не успел договорить: юноша упал на колени пред ним, весь затрясся от наворачивающегося рыдания. Капли слёз уж омыли его щёки и прижатые к ним пальцы… — Прошу! — затравленным гласом выдыхает Михель, обхватив рукой ноги Ангела Смерти. — Прошу! Вы знаете! Выслушайте!.. — Я знаю, что тебе пришлось пережить, — прервал его Ангел. Юноша не осмелился заглянуть ему в очи. Слишком страшно, что он там увидит… Презрение?.. Отвращение?.. А может, сожаление?.. — Но это не повод ложиться под… — Нет! — кричит юноша, подняв глаза. Ручейки, блестящие под лунными лучами, побежали по его лицу. — Нет! — он обхватывает свою голову руками. — Вы ошибаетесь! — Это ясно как… — Нет! Вы не понимаете! — упрямо возражает Михель, смелее смотря в темноту капюшона над собою. Он был полностью уверен в своих словах! — Я знаю, что это блуд, я знаю, что мой избранник — Демон, что… — Хватит… — буркнул Ангел. — Бессмысленно. — Нет! Несмотря на это, поймите меня… — его речь то и дело прерывалось всхлипом. — Александр единственный, кто понимает меня, кому я могу дове… — Мне наплевать.— Михель вздрагивает от этих слов и сердце точно останавливается на мгновение. Новые слёзы наворачиваются на белых ресницах от отчаяния. Всё внутри его рушилось, ему вдруг показалось, что открытое окно — это знак свыше. — Ты — человек, отвратительное создание! — Ангел прикусил губу и небрежно дёрнул ногой. — Ты сам знаешь, что грешишь, а всё равно идёшь к этому негодяю?! — Поймите… Поймите… Поймите… — бредил юноша. — Ты — блудник, ты — грязный, ты — чёрствый, не заслуживающий жить, нет, даже существовать! Тебя докасался презренный демон, вы здесь занимались грязью… Как же омерзительно… — Я… я… — горько рыдал юноша, уткнувшись в чёрную ткань. — Знаю! Но я лю… — Это миф. Люби кого хочешь, но не тех, кого нельзя. Убери свои руки! Мне мерзко касаться тебя! Михель не сопротивлялся, приняв слабый, но до боли обидный удар, трясся и всхлипывал, постанывая как раненый зверёк. Он опустился лбом к полу… — Прошу, он единственный… Кто… — здесь он прервался на рыдание, но позже взял себя в руки. — Кто понимает… Всё понимает… А вы — ничего! Я предан ему… — Тебе нет прощения. Бог беспощаден к грешникам, особенно, церковным. Притворная дрянь, вот, кто есть ты. Мерзко! Михель не возражал. Он сам знал это и понимал, что прощения ему нет. И нет сомнений — перед ним сам Ангел Смерти, значит, сон его был вещим… А он так надеялся на чудо!.. И вместо единственного существа, что принимало и (может ли такое быть?..) любило его, он встретит… смерть. Одно жалко, он не сможет попрощаться с любимым. Давно любимым, сейчас — особенно… Быстро и неожиданно… Он же столько всего не успел!.. Но всё кончено… Всё… Абсолютно всё… Все надежды и мечты — всё кануло в воду. — Неблагодарная тварь, тебя здесь приютили почти великодушно, а ты… Ужасно!.. — Михель кивал каждому слову, горько прерываясь на тихий хриплый кашель. Ему больно от слов — терпел, думая только об одном существе, кое он искренно любил. — Но… я знаю того, кто сможет тебе помочь. Священнослужитель замер в тот миг. Какое-то облегчение с подозрением вперемешку заполнило его сердце… Глядит на улыбку Ангела — страшно. — Кто?.. — с надеждой спрашивает Михель. Он складывает руки в молебном жесте и чуть улыбается, хотя не прекращает рыдать. — Самый могущественный Господин, — был ответ. — Он сможет простить тебя. Михель вздрагивает. — Вы говорите о?.. — и вдруг он вскакивает на ноги и испуганно глядит на Ангела. Что это?.. Проверка?.. Сможет ли он продать душу за какого-то демона?.. Что это?.. Выгодное предложение, от которого нельзя отказаться?.. Или уловка?.. — Именно так, — кивает Ангел, злостно усмехаясь. — Сатана Дьявол — вот у кого ты найдёшь приют. Александр будет право иметь на тебя и посвящения перестанут быть тайными. Выбирай. Либо смерть. Либо выход. Михель в эту секунду страдал. Он верил в Бога и молил о прощении, но сердце, переполненное наивной любовью к грязному существу, кричало остервенело о чувствах… Он не мог решиться. — Знай, — добавил неожиданно Ангел. — Тот, кому вы поклоняетесь столько веков, уже миф, упущенный идеал. Разве то, что вы здесь делаете — истина?.. Есть истина иная: коли откажешься — смерть, а согласишься — все твои желания станут явью. Ты станешь новым диктатором веры… — Видя, что эти слова не сильно задели человека, Ангел смехотворно добавил: — И Александр будет рядом по полному праву… Что ты теряешь? Эту жизнь?.. Это не жизнь даже. Существование. Ты будешь до конца продавать себя? — Я не продавал… — виновато зашептал Михель, прижимаясь к стене. — Я лишь отдал ему всё… Только ему… — Он заставил тебя? — с непониманием спрашивает Ангел. Казалось, эта тема задела его. — Он силой?.. Силой взял?.. Это же демон… — Мне… мне всё равно… — со всхлипом раздаётся в ответ. — Мне всё равно, кто он… И он не брал меня силой… — здесь Ангел с удивлением заметил болезненный румянец и улыбку. — Я сам хотел… — Но он же демон… — с непониманием отозвался Ангел Смерти. — Ты же знаешь, что они переполнены ложью… Грязью… А вдруг, ты ему не нужен, зачем так жертвуешь душой? — Нет, он лучше… Он хороший, говорю правду, а то что он демон — это не имеет значения… Я же… Я… — на миг он умолк. — Мне кажется, я ему нравлюсь… А я его люблю… И думаю, что душа… Здесь меня никто запомнить даже не может… А он… Помнит… Мы часто видимся… По ночам, вот здесь… С ним мне счастливее… — И здесь Ангел увидел милую улыбку. Она незаметна, зато красива тем, что вызвана нежным чувством. — Так что ты выбрал? — вновь был задан вопрос. Михель, дрожа всем телом, шепчет: «Лишь бы он был здесь рядом». Ангел только вздыхает. Видно по натянутой улыбке, что он не понимал решения человека, готового принять всякого, даже демона. «Не сумасшедший ли?» — подумалось вдруг ему. Но время драгоценно, тратить его паче не позволит рассудок. Священнослужитель принимает из рук гостя бумагу. Почему же у него не было сомнения, что пред ним Ангел Смерти?.. Ничего, впрочем, удивительного в этом нет. Бедный юноша просто многое знал и видел, посему не сомневался. Он верил, что скоро его вознаградят за эту жертву. Он поставил закорючку, не прочтя Договор. Неважно. Совсем. — Ты принял новую веру, — уверенно проговорил гость. — Утром ты проснёшься представителем её. Эта Церковь будет твоей, а после и другие. Все твои обязанности записаны в Договоре… Я оставляю его тебе. Прощай. Когда Михель оторвал голову от своих рук, он понял, что Ангела уже не было. Исчез. Наверное, юноша смог бы самостоятельно преодолеть страх и рыдания своей души, если б в следующую секунду не заметил знакомый высокий силуэт, вышедший из тёмного угла — он. Михель просто взорвался на рыдания, бросаясь на шею к замеревшему Александру. Тот не отталкивает, как бывало обычно. Человек дрожит, проливая слёзы на сильную грудь под чёрной тканью, сжимая шею и не смея глядеть в алые глаза… Он ощущает трогательный жест: поглаживание по спине, волосам. Теперь он разразился рыданиями, освобождая всё, радуясь как ребёнок этому Демону, ощущая, понимая, что он здесь в эту секунду… И не важен безразличный взгляд, не важно его скучное выражение, не важна, быть может, усмешка — это всё маска. Давно изученная маска. — Всё хорошо, — хрипло промолвил Александр, прижимая этого бедного невысокого человека к себе поближе, понимая, что сейчас он мог помочь только этим. Пусть плачет. Освободит своё взволнованное сердце. Михель продал душу. Конец страданию и лжи.

***

Вернулись в замок Байльшмидт Ангел и Демон поздней ночью усталые, замученные, но чем-то явно раззадоренные, глуповато улыбающиеся. Несмотря на опоздание, их ждали с полным комплектом ужина и вечерних одежд, как всегда, но сегодня — особенно тепло. За столом Гилберт, весь-таки расплываясь в блаженном ощущении и имеющий для вина два повода, не умолкал, припоминая новые подробности «Договора собирательства душ и очерствения ангельского рода», как называл это сам. Его переполняло чувство гордости за своего Ангелочка. Он глядел на того с явным обожанием и не боялся выразить это особой улыбкой. — Иван, — в очередной раз заговорил он в нетерпении, отпив вина. — Считаю, ты отлично справился, это великолепно! Твоя игра, а манипуляции, понимание человеческой души! Я давно не видел столько мучений в одном человеке! У тебя дар, милый Ангелочек! Утрём нос этим негодяям и выпьем! Иван же тоже был довольно приветлив после успеха в своей сегодняшней службе, о чём доложили даже Дьяволу. Глядя на них в эти секунды, можно посчитать их за хороших друзей, которые никак не могут умолкнуть за ужином после долгого расставания!.. Иван, вопреки стереотипам, принимал в разговоре не самую последнюю роль, приняв бокал. Странно, что он не чувствовал некоторого укора, ведь, фактически, склонил одичавшую душу на путь зла, но в то же время спас её и дал надежду. И право выражение в таком случае «Добро — дело относительное». Он радовался за свой успех как ребёнок, а в душе его не было ни капли стыда. Что же переменилось? Как ни странно, но после этого «преступления» Иван и сам неожиданно переменился, в нём будто нечто проснулось, что-то стало ясно вмиг ему, отчего он смелел почти с такой же скоростью, как и хмелился. Быть может, что этому послужило какое-то решение, уверенно принятое им сегодня ночью в Обители. — Спасибо, Гилберт, — довольно любезно, выражая улыбку, проговорил Ангел. В его очах горели искорки. — Правда, очень рад слышать это от тебя, — улыбнулся он ненавязчиво, но довольно смело. Он вообще сейчас решительно странный, ведь впервые здесь, за всё время в замке, выглядел счастливым. — Ксе, побольше улыбайся, — с хитрой ухмылочкой кивнул Гилберт, отпив ещё алкоголя и рассматривая далее Ангела. Кстати, Байльшмидту намного лучше: он сейчас не так силён, как прежде, но неожиданно так рад успеху своего Ангелочка, что будто бы расцвёл в блаженстве, хотя бледность и чуть потемневшие вены на шее пока отчётливо видны. Иван бестрашно глядел на демона, чем последний явно наслаждался. Ему нравилась такая перемена, такая дерзость во взгляде. Ещё интересней, как именно отреагирует Ваня на сюрприз, который ждал его после ужина. Только бы его ещё закончить — совсем не хочется прерывать беседу с этим милым существом. — Что ж, уже поздно, — строго выдохнула Натали, подавая очередную бутылку вина и шурша сиреневым платьем. — А вы уже две бутылки вылакали, герр Байльшмидт. И вы хороши, — шикнула та на заметно румяного Ивана. — Господин только бросил эту затею. — Ксе, Натали, всё нормально, — усмехнулся Демон. — Я умею полностью контролировать свои действия… — Кха! — крякнула со смеху Демонесса, прикрывая ручкой рот. — Не сомневаюсь, особенно, когда с вами Антонио. Иван, уведёте эту пьянь, конечно? А мне пора укладывать Фридриха, ведь Господин опять не в состоянии, — добавила она с заметным ядом. — Опять к моему мальчику пошла? — хихикнул Байльшмидт, развязно шлёпнув ошарашенную девушку по бедру. Иван как-то странно взглянул на них, обводя задумчивым взором. — Мне выйти? — глухо переспросил он, на что оба демона неестественно усмехнулись, словно подмигивая. — Мне пора, — с каким-то подтекстом кинула Демонесса на прощание. — Вы же будете так заняты, герр Байльшмидт. — Дело естественное, — ещё загадочнее отвечал Гилберт, с вызовом переведя на неё взгляд и опрокидывая бокал в очередной раз. — Ему понравится. Послышался резкий хмык и девушка вышла, громко хлопнув дверью. Ангел покосился на мужчину напротив, по ту сторону стола. Теперь же Демон открыто пялился на него, а на острых скулах играли румяны от принятого алкоголя. Ангелу казалось, что в этом выражении он увидел какое-то любопытное чувство, но какое — не мог понять. — Я должен сделать тебе приятный подарок, — интимным и глубоким тоном заговорил Байльшмидт, подливая Ангелу больше вина. — И какой же?.. — с опаской выдан был вопрос. Иван ждал подвоха. — Теперь ты будешь жить со мной в одной комнате и это не обсуждается. — Гилберт припал к бутылке, выпивая жалкий остаток. Но краем глаза он следил за потерянным, удивлённым, хмельным и, стало быть, смущённым Иваном?.. Нет, скорее возмущённым (он не мог различить). — Гилберт… — со вздохом выговорил Иван, отодвинув от себя бокал с багровыми разводами. — Я не давал соглашения… — Да?.. — словно удивившись, спросил Демон. Он немного качнулся вперёд, коснувшись грудью края стола со своей стороны. — Разве вам нравится ваш сарай, милый мой? Мои апартаменты намного лучше для вашего общества, — весьма внушительно и чётко сказал Байльшмидт, взявшись за новую бутылку, давеча принесённую Натальей. Покрутив её в руках, он выдернул пробку, разливая новую порцию. — Нам лучше ещё выпить, Ангелочек, расслабьтесь, это не так уж страшно. Ангел хотел встать, но вдруг чуть заметно подскочил на стуле, почувствовав двусмысленное прикосновение между ног. Гилберт глядел глазами, которые смеялись, а между тем прикосновение усилилось, превращаясь в нажим, напористый и, по не ясной причине, вызывающий в Иване странное и неизвестное ощущение. — Ангелочек, не мог бы ты подать мне вон тот салат? Я очень устал, прошу… — до чёртиков нежно прошептал Байльшмидт, игриво сверкнув взглядом. Иван отодвинулся и ощущение, доселе давящее ему на горло, немного отступило. Он встал, отошёл на два шага влево, взяв тот самый салат, который попросил Господин. Он слышал, как отодвинулся стул и раздался стук невысоких каблуков, но Ангел не оборачивался, желая поскорее исполнить прихоть и удалиться. Устрашающее чувство вонзилось когтями в его дрожащее сердце, затормаживало воздух в его лёгких и заставляло задыхаться. Это ужасный испуг, неистовый страх, будто это вновь повторится. Когда он быстро обернулся, выставив вперёд серебряную тарелку, та сильно уткнулась в грудь тяжело дышащего Демона. Он смотрел вызывающими и даже страстными очами на Ангела, но остановился, словно любуясь и оттягивая момент. Иван не двигался, ведь понимал, что сейчас лучше стоять на месте. — Что с вами, Господин? — тихо и неудачно глухо спросил Падший, всучив тарелку в чужие руки. На ту даже не обратили внимание… — Не знаю, — признался Демон. Ступив один шаг вперёд, серебряная тарелка вдруг выпала из рук. Иван дёрнулся, будто в порыве поднять её, но сильные руки, сжавшие его плечи, остановили его в прежнем положении. Ангел со страхом наблюдал за изменчивыми чертами Демонлорда: по его лицу, расслабленному и часто даже сонному, зачастую проходила судорога, какая-то раздражённая дрожь. Они молчали. — Гилберт, я могу уй… — но не успел Падший договорить, как Байльшмидт вдруг дерзко бросился вперёд, а руки, доселе сильно сжимающие плечи, скользнули за спину, жёстко придвигая к себе, вперёд. Гилберт поддался своему лихорадочному желанию и грубо впился в чужие мягкие и такие сладкие губы, которые давно хотел ощутить вновь. Языком он проходился по чужому языку, блаженно прикрыв глаза и тихо рыча, часто взлохмачивая русые волосы, в то время как другая рука тесно прижимала Ангела и в тот же миг изучала это ещё неизвестное тело, в особенности, упругие ягодицы… Это произошло в один миг, Иван отступил на шаг, пытаясь вырваться, но чуть не споткнулся о серебряный прибор, звонко лязгнув каблуком, а вместо свободы его сжали ещё крепче, поддерживая, прикусывая губы и отнимая последний воздух. — Пр! Прекратите! — выдохнул Иван, стоило разгорячённому Демону на мгновение оторваться от невозможно желанных губ, чтобы потянуться к ним вновь. — Нет! Нет, я не хочу! Гм! Все страхи его ожили. Опять дерзкие укусы, вновь хозяйственная и властная манера, снова рычание. — Ангелочек… — страстно, совсем хрипло зашептал Демон. — Не бойся. Тебе понравится. Иван почувствовал, как он упёрся в стол, но Байльшмидт на удивление не отступил, ежесекундно присасываясь к прекрасным губам… — Нет! Прекрати, Гилберт! — с испугом вскричал Иван, стоило Демонлорду пойти ещё дальше — прикусить мочку уха, оставить влажную дорожку на пухловатый щеке и сильной шейке, на коей так возбуждающе виднелись маленькие шрамы от ошейника, набухшие и напряжённые вены… Он не удержался и сильно прикусил побледневшую кожу чувствительной шеи, из-за чего Иван, не ожидавши, громко вскрикнул, а перед глазами отвратительные картины, всё свернулось отвращением и болью отозвалось внутри. Тело его вспомнило истязания, прилив сил позволил оттолкнуть Демона, кой так и не закончил влажный узор. — Гилберт! — грозно закричал Иван, поправив мятый ворот. Его очи заплыли глубоким разочарованием, ноги подкашивались от воспоминаний… — Если ты сделаешь это со мной, я возненавижу тебя! Он бы ударил стол кулаком, но не мог пошевелиться. Всё в его существе перемешалось, помутнело и потеряло всякий смысл. Он не удивляется, когда Гилберт опять прижимается к нему и прикусывает нижнюю губу, целует подбородок, постепенно спускаясь к месту укуса, чтоб зализать его, поцеловать; будто на миг дав слабину, Демон безразборочно начал оставлять на шрамистой шее новые ранки и алеющие засосы, слыша, как Иван дрожит под ним. — Тебе понравится, — опять повторяет он. — Держу пари, что понравится. Просто делай так, как я скажу… — полный возбуждения и страсти, зарычал вновь альбинос, покрывая шею поцелуями и сильными укусами. Это выливалось в какой-то неразберимый контраст, эмоции сменялись каждую секунду, от боли до какого-то непонятного прежде наслаждения, а может, это опять демонские чары!.. Иван надеялся на это. Гилберт яростными рывками разорвал ворот красивого нового платья Ивана, отбросив рваную тряпку вместе с брошью, тут же припадая к новым участкам бледной кожи, такой нежной и до безобразия чувствительной. — Хн, пожалуйста… — очень тихо вздохнул Ангел, стоило Байльшмидту сдёрнуть скатерть и навалиться на него, прижимая к столу весом своего тела. Приборы и посуда мешались, Демон с нервозностью скидывал всё на своём пути, не отрывая губ от подрагивающей кожи. Послышался треск посуды. — Слишком долго… не остановлюсь, — бормотал Гилберт, — я давно хочу тебя глубоко… — Иван не услышал продолжение, куда больше его волновала судьба тарелок и платья, где рубашку раздирали в клочки. Властными движениями Байльшмидт прошёлся по оголённому торсу. Все его фантазии были жалким бредом. Перед ним лежал воистину Ангел, кой закрыл глаза руками. Демон невесомо скользил похолодевшими от волнения пальцами по бокам и выделяющимся рёбрами, медленно приближаясь к груди. — Хм! — издал Ангел, прижимая ладонь к лицу теснее — это Демонлорд жёстко сжал его грудь и сдавил соски, грубо играясь и проводя горячим языком, посасывая; руки неожиданно ласково огладили ремень. Пятисекундная возня — Ивана приподняли и бляха ударилась о пол. — Смотри мне в глаза. Тебе понравится… Я хочу видеть наслаждение в них, а не только обиду и печаль… — вполне трезвым гласом попросил он, настойчиво отняв руку от горящего лица. Иван выглядел растерянным, испуганным, но главное, это презирающие огоньки в глубине сиреневых радужек. — Я вас возне… — Гилберт прервал эту речь особенно нежным поцелуем, как бы поспешно извиняясь. Прекратились мычания только тогда, когда вновь сжали сосок. Демон улыбнулся. — Есть, — усмешка. Байльшмидт наблюдает за желанным взглядом, неожиданно кладя руку на член Ангелочка. Тот дёрнулся, захотев вдруг закрыться руками, но Гилберт не позволил. — Смотри на меня и наслаждайся. Иван не знал, как можно наслаждаться этим. Хотя рассудок его отступал… Байльшмидт же с изумлённой лестью осознал, что у Падшего крупный член и с силой сжал его, улыбчиво услышав неровный вздох. — Ох, — сдавленно выдал Иван, зажмурив глаза, и отвернулся. Он ощутил ласки за ухом, на своей плоти — игривые пальцы, дразняще скользившие по чёрной ткани, вызывающие влечение. Он понимал новое чувство, сладкое и щекотящее нервы, внезапно приятное, даже манящее… Байльшмидт присосался к его груди, прикусывая бусинку соска, игрался с ней языком, горячо обхватывал губами, а сам спускал с Ангела новые брюки, так долго выбираемые им, а теперь небрежно сброшенные на пол. Нижнее бельё он решил пока не трогать… — Хак-хах! — сам от себя не ожидая, выдал Иван, немного согнув ноги в коленях. Байльшмидт только обхватил уже более ощутимый член горячей рукой, большим пальцем надавливая на головку, всячески щекотая её и надавливая, медленно водя рукой вверх и вниз, но с улыбкой отметив, как непослушные ноги Падшего согнулись в коленях ощутимо, а румяное личико с ужасом заметило это, выгибая брови. — Гилберт! — он хотел сказать что-то ещё, но вместо этого впервые тихо простонал не от боли, а от наслаждения. Его член сжимали, разжимали, давили на головку, щекотали яички, пока коварный язык оставлял больные засосы на ключицах - это было невыносимо. — Хнм! Ха, хва! Хватит… Это бе… Безумно! — Зато тебе нравится… — улыбаясь во весь рот, Демон облизал пересохшие губы Ангела, пока тот старался мычать менее страстно. Его очи помутнели от новых ощущений, тело дрожало, когда Гилберт ласкал его особенно резко. Наблюдать за этим можно было вечно… — Присядь и смотри на меня. Иван, как верная собака, исполнил прихоть, потянувшись за губами. Он сел на краю стола, не сняв даже промокшую от вина, разлитого по столу, рубашку, но с трепетом и с ужасом от себя самого наблюдал, как его белое бельё, стискивающее его возбуждённую плоть, тоже немного промокло в вине (самое удивительное, что прежде он этого не заметил). А после невольно откинул голову, подставляясь к грубому засосу на шее, пересекаемый укусом и, в завершение, дорожкой из поцелуев к соскам, оттуда к пупку, а далее к белью. Член заметно выпирал, что очень смутило Ивана, который, казалось, вовсе потерялся в лабиринте чувств и рассудка, сексуально покусывая губы и наблюдая столь же неподражаемо. — Сейчас просто наслаждайся, — довольно прохрипел Байльшмидт, огладив рукою член по всей длине и задерживая указательный палец на головке, приподнимая; он дерзко обхватил её губами, обильно смачивая вязкой слюной через белую ткань. — Ах… — совсем тихо выдохнул Ангел, который со стыдом понимал, что желает не только продолжение, но и большего. Он не заметил, как пару раз самовольно двинул бёдрами, в которые тут же, точно вспомнив, вцепились могучие длани, властно оглаживая, дразня… — Гилберт, неужели… Ха! — не выдержал он, когда Байльшмидт специально надавил зубами на головку. — Неужели так может?.. Демон не сразу понял вопроса. Но тому не было важно содержание. Этот возбужденный и дрожащий шёпот, вот что так заводило его, отчего он нетерпеливо приказал Падшему приподняться, как стянул и эту ненужную тряпку с довольно стройных ног такими соблазнительными изгибами, некоторое время стискивая аппетитный зад. Иван раскрыл в немом стоне рот, после занимая его своими длинными пальцами, сильно прикусив их и до боли зажмурив глаза. Он глубоко вздохнул и тяжело выдохнул трясущимся голосом, откидываясь чуть назад. Байльшмидт наконец прикоснулся к органу языком, почти сразу впуская рот твёрдый член, но на полпути выпуская его, вызвав громкий разочарованный стон. — Гил, что ты делаешь?! — протяжно вскричал он, но захлебнулся: его плоть целиком взяли в рот практически до основания, ощутимо посасывая, лаская языком, а уже после двигая головой, хотя Иван ещё даже привыкнуть к новому ощущению не успел. — Хн! Ха, продолжай… Он сам не знал, что говорит и зачем. Но такой призыв явно разбудил в Байльшмидте ещё более желания, он активно ласкал член, наслаждаясь тихими стонами и чувственными вздрагиваниями, этой судорожной дрожью и желанным, пока ещё стыдливыми, покачиваниям бёдрами навстречу. Иван теперь не мог оторвать очей от любовника, возбуждаясь от этой картины ещё больше, ведь видел, как его орган пропадает в его рту, как Гилберт возбужденно смотрит ему в очи и чуть заметно улыбается, принося удовольствие; он чувствовал, что вот-вот и придёт кульминация!.. Но в эту же самую секунду, когда он был готов к этому невероятному ощущению, его возбуждённый член высвободили изо рта. Падший раскрыл в удивлении мокрые глаза и разочарованно выгнул брови «домиком», до крови прикусив губу. — Ммм, Гилберт… — почти проскулил он, обратив на себя внимание этих удивительных алых с голубым отливом очей. — Мне кажется, что… — Ляг на спину, — резко велел Байльшмидт, дрогнувший от такой картины: весь подрагивающий от желания секса Падший глядел так страстно, но жалобно, а всё по его вине, из-за его ласк. Ангел подчинился в этот раз без слов, явно ожидая продолжение. Гилберт навалился сверху, без памяти впившись в эти сладкие губы, с восторгом ощущая, как подрагивающие руки Ивана прошлись по его спине и сейчас крепко обхватили за плечи. Ангел сам начал понимать, что от него требуется, уже немножко бесстыдно отвечая на страстный поцелуй и подставляясь укусам. — Ты слишком… — Гил не договорил, тихо выдохнув Ивану на ухо неразборчивые слова, после облизывая ушную раковину. Неожиданно Падший почувствовал на груди нечто холодное, сразу приводящее его в чувство. То быстро таяло на его горячей коже, стекая вниз, прямо на стол — это было нетронутое мороженое, кое так блаженно слизывали. — Я забыл смазку в камзоле… Открой рот. Хотя Иван не успел это сделать самостоятельно: ему насильно сунули три пальца, проводя по языку, двусмысленными толчками изучая всю полость, смачивая как можно обильнее, но лаская в это время плоть, чтоб Ангел помог ему. Ох, чего только стоили эти покрасневшие черты, нервные и тяжёлые, горячие вздохи и стыдливые постанывания! Демон в нетерпении вынул их, заведя куда-то в сторону — Ваня лишь вновь прильнул к его лицу, играючи ведя поцелуй, как прямо в губы простонал и выгнулся. Это было неожиданно, он никак не подозревал, что ему введут пальцы так резко и сейчас. Он вообще позабыл об этом. — Тише, расслабься, — хрипло шептал Байльшмидт, полный желания оттрахать своего подчинённого, водя пальцами взад и вперёд, «ножницами» или попросту толчками обводя чувствительные стенки, стараясь принести наслаждение. Он специально навалился на Ангела так, чтобы тот своей плотью чувствовал чужую плоть, даже чуть покачивался с той же целью. Ангел вдруг довольно игриво, не помня себя самого, приподнялся, то ли желая, чтоб в него проникли пальцы ещё глубже, что начало вызывать в нём отголоски удовольствия, то ли навстречу этому сильному дьявольскому телу, чтобы чувствовать того, кто сейчас владел им. — Ахн, пытаюсь… — весь вспотевший и раскрасневшийся Иван прижимался к Байльшмидту и просил его красноречивыми движениями чересчур открыто, ведь давно был на грани, но Гилберт (проклятый Дьявол!) только подразнивал его, сдерживая ту самую амплитуду и ненавязчиво иногда касаясь простаты, отступая… — Гилберт, прошу, ах! Хах, Гил, я никогда… я так хочу, чтобы... — Надоело! — рыкнул Демон вдруг ему в губы и резко вынул пальцы. Не успев толком ничего предпринять, Иван вдруг сильно выгнулся, зажмурив веки так сильно, что перед ними начали синеть маленькие точки. Гилберт вошёл в него до середины, пытаясь сдерживаться, чтобы не сорваться, но эти ласки и этот ужасно сексуальный Ангел вывели его из ума. Как только Иван, так сильно выгибающийся под ним, громко простонавший и доверчиво прильнувший к нему, плотно сдавил его член собой, Байльшмидт сорвался. Тут же он вошёл до конца, размашисто вбиваясь в Ивана, который пытался расслабиться как мог, но получалось не совсем так, как он хотел, даже капли слёз навернулись на его ресницах. Байльшмидт пытался помочь ему, ведь сжимал тот очень тесно: Гилберт хотел отвлечь его ласковым (насколько он мог) поцелуем, горячими и нежными словами, но получалось плохо, Ангел сжимал его сильнее, впивался в кожу ногтями, приподнимал ноги, до боли напрягая их. — Хватит... — с раздражением попросил вспотевший альбинос, кой не мог пока ощутить сладость. Но тут, желая быстрее заставить Ивана забыться и отдаться самому, он наконец нашёл то, что искал. — Ги!.. Ха, аханм! — нечитаемо выдал Иван, очень круто выгнувшись навстречу толчкам и прижавшись к доминанту как можно теснее, впуская в себя Гилберта и ощутимо громко стонать ему в шею, иногда в губы, царапая шею, плечи, спину от острого наслаждения от особо глубокого проникновения, кое Ангел никогда прежде не знал!.. Байльшмидт тоже был не в себе от избытка ощущений. Ему казалось, что он любил Ивана, больше чем кого-либо на этом свете! Ему нравилось всё: голос, движения, взгляд, даже то, как его тело принимало нового Господина в себя, ритмично сжимая в ответ на дерзкие толчки. Внутри него было так жарко и влажно, тесно именно так, как хотелось, что Байльшмидт только с большим рвением приносил Падшему Ангелу удовольствие, пытаясь извиниться за всё чёрное, что у них было. Он тоже начал чувственно постанывать, забыв в эти мгновения про стыд и, о Дьявол, гордость. Ему было наплевать, что наверняка их слышит ползамка, это даже понравилось ему — слушайте, завидуйте, как им хорошо сейчас! Ангел метался под ним, громко стонал, не находя, куда же деть собственные руки. В конце концов он не выдержал, кладя длань на чужую, что сдерживала его от разрядки и слишком жалобно простонал Байльшмидту в рот, шепча, чтоб жёстче тот смог взять, — тот сжалился и стал активно ласкать напряжённую до предела плоть, жадно слушая ответные незабываемые полустоны, сдержанные всхлипы и хрип, сорванный голос. Как же тот был прекрасен... Иван достиг кульминации быстро, излившись себе на живот и вдруг обмякнув, расслабившись в чужих объятьях. Он с каким-то странным наслаждением почувствовал внутри себя тепло, понимая, что и Байльшмидт кончил прямо в него, получил удовольствие… Они тяжело дышали друг другу в рот, не в силах быстро перевести дух. Они касались взаимно, целовались, но не могли слишком долго, ведь воздуха им практически не хватало. Гилберт медленно вышел из Ивана, пока тот, прикрыв глаза, сквозь ресницы пытался разглядеть в Байльшмидте каждую черту, запомнить. Он пока не осознавал, что именно сейчас они сделали и право ли имеют заниматься сексом. Ангелу до чёрта всё равно. Даже обидно немного. Но это глупое чувство затмила леность и неожиданное удовлетворение, особенно, когда Гилберт в очередной раз сжал его в объятьях, глядючи прямо в глаза. — Глупышка, а ты не верил, — усмехнулся Демон, проводя рукой по красноватой щеке. Он заметил, как оставил на Ангелочке особо много отметин, чем непременно гордился, оглаживая их, а метку, ту самую, которую он когда-то поставил в карете Ангелу, он любовно поцеловал. — Но пора… Ты же не хочешь проспать всю ночь на твёрдом столе, м, шалун? Ксе! Уснул, ленивый чёрт. А сам не мог сдерживать улыбки.