«4 августа. Сегодня я снова оставила свои книги на его столе, о чем совершенно забыла. Мне не хочется его расстраивать, не хочу, чтобы он ругался, потому что я вижу, как его бровь приподнимается в недоумении, а томный усталый вздох после принесенной Натали книги срывается с его губ, пока он не прибыл ко мне в комнату. Однажды я забыла убрать свои ткани с его кресла, и сама пожалела об этом. Но это было все же больше комично, чем грустно. Я бы просто погладила их. И он играл новое произведение, написанное пару дней назад. Слишком нежно даже для моих ушей, но под нее я смогла, наконец, взяться за работу, вдохновляясь вновь и вновь. Он снова подарил мне возможность. Если бы он также часто разговаривал со мной, как сочинял музыку…»
В помещении было холодно, словно окно решило одарить меня ледяной волной, обнимая со всех сторон, параллельно заставляя мои зубы стучаться друг о друга в дрожи. И если бы не слишком сильный поток этого холода, я бы ни за что не встал с места, продолжая читать обрывки текста. Но я, все же, поднялся, подходя криво и неспешно к окну, которое уже захлопнулось самостоятельно прямо перед моими глазами, открывая для меня новую картину. Силуэт, стоящий вдали под мигающим фонарем, слишком прямой и стойкий, чтобы быть настоящим, но при этом он таковым был, он смотрел на меня, а я не мог его разглядеть лучше из-за до сих пор льющегося дождя. Параллельно смотру я ощущал, как мне становилось холодно и страшно, как мне становилось просто не по себе, словно я съел что-то невкусное, и теперь меня воротит, а в животе сильно и больно отдает, заставляя меня вновь сутулиться. И больше всего мне страшно обернуться, и мелькающий силуэт увидеть перед собой, что будет трясти меня за плечи, а я вскрикну и потеряю сознание от этого страха, видя до ужаса родные глаза своими.» — Дыши глубоко. Помни, Ты — профессионал. Всего несколько первых нот, Потом можешь напиться в стельку. Что в этом сложного?»
Я помотал головой, находя новые листы в ящиках. Новые письма, вырезки из газет, плакаты и закладки для книг, и все это было завалено моими листами с музыкой, чуть порванными, а некоторыми и нет. Мандраж в теле не прекращался, пока я дрожащими пальцами листал печати.» — Почему ты остановился? Такая была чудесная мелодия. Ох, прошу, продолжай. Ну не начинать же мне тебя умолять?»
Я представлял моментами, как поднимался на чердак, где уже горел деревянный пол, не обрушаясь ни на щелочку. Все просто горело каким-то искусственным, но слишком горячим для настоящего огнем. Я тяжело дышал, но не кашлял, не задыхался. Просто шел, оглядываясь и глазами отыскивая новые письма, новые вещи.» — Дорогой, смотри, что я нашла на чердаке! — Боже, ты серьезно это взяла?.. — Но ты только посмотри, какая прелесть! Неужели ты ею играл когда-то? — Я был еще совсем маленьким. И вообще, я просил тебя не открывать коробки, пока все вещи не будут привезены сюда. Ну почему ты такая нетерпеливая? — Прости, я просто не удержалась. Знаешь, я вот смотрю на эту игрушку, и в душе так и йокает, так и болит приятно. Ты ведь… понимаешь, да? — Да. Я понимаю.»
Я представлял, как открывая дверь с чердака, я попадал в коридор, где отчетливо слышал его плач. Он был приглушен, но я его слышал, и чем ближе я подходил, тем громче он становился, пока я не открыл крышку и попросту не упал, терпя младенческий визг и туман в глазах, чувствуя, как перед ними все мешается, сворачивается, словно я находился в какой-то оглушающей меня прострации. Я не понимал, что происходит со мной, я не мог этого понимать. Я просто представлял это, но плохо мне было по-настоящему. И снова рядом разбитые бутылки из-под вина, а за окном вечный ливень и гроза, которую она боялась.«Предупреждение: Следующий список представляет собой собрание наиболее распространенных симптомов шизофрении. Несмотря на то, что обычно такой диагноз ставят в возрасте 15-25 лет, известно, что расстройство также может затрагивать пациентов старшего возраста. Обратите внимание, что данные симптомы характерны не только для шизофрении и не должны никоим образом рассматриваться как безусловное доказательство данного недуга. Чтобы получить точный диагноз, обратитесь к квалифицированному специалисту (например, к психологу или психиатру). — Бессмысленное выражение лица, взгляд в никуда (да) — Непроизвольные движения мышц на лице (да) — Бессонница (никогда не замечал) — Странные жесты и позы (у меня всегда такое было) — Неспособность получать удовольствие от деятельности (определенно) — Деперсонализация (что это вообще такое?!) — Неуклюжие, нескладные движения (может, из-за несчастного случая) — Склонность к гневу, раздражительности (скорее пассивно-агрессивный) — Недостаток мотивации (да) — Суицидальные наклонности (???!!!)
Она часто мне говорила, что мой беспорядок в доме слишком пагубно влияет на наши будущие решения, а я пытался выгородить его, называя «творческим» и смеясь. Смотря на все эти старые листы из больниц, полиции и пожарной безопасности, я не смеюсь, и даже не имею желания, разрывая их на маленькие кусочки. Пусть валяются здесь, на этом полу, чтобы я не смог их даже прочесть, даже собрать, чтобы разобрать и пару строк. Зачем? Чтобы снова видеть этот чернильный негатив в свою сторону, где каждый раз написано что-то по типу «свинья», «лодырь», «лжец» или «неверный»? Я больше не хочу этого. Я кружил по комнате, хромая. Ходить туда-сюда со своими размышлениями получалось быстрее, чем мне казалось ранее, когда я просто ходил, ни о чем не думая совсем. Может быть я старомоден, но это помогает. Помогало ранее, это факт. Главное не зевать. Главное не уснуть. Не видеть вновь кошмары, где она протягивает тебе эту игрушку, которой ты ранее замотал дверную ручку маминой спальни, думая, что это весело. Не видеть, как она говорит, стоя перед витриной детского магазина, о том, что те пинетки хорошо смотрелись бы на его ножках, желая скупить все залы, опустошая их в мгновение. Не видеть. Не видеть, как она, утирая слезы, смотрит на анализы, попутно слушая советы и показания врача, рецепты и лекарства, которые мне были прописаны. Я понимал, как сильно подвел ее, разрушив ее планы. Наши планы. У нас было будущее.» — Оно есть у нас сейчас.»
…» — … просто… закончи ее…»
Вздох. Томный, усталый. Пустой. Пока я рылся в тех самых ящиках, я вновь нашел эту вещь. Открывал ее, захлопывал обратно, и так раз за разом, пока я молча не опустил плоский шарик за веревочку. Он возвращался, крутился на нити и падал опять к низу. Он словно гипнотизировал меня своим движением на этой тонкой нитке, словно на грани. На грани, по которой я еле балансировал, не зная, какую сторону себя, наконец, выбрать. И теперь дум становилось больше, хотелось теряться в себе, копаться и думать, думать, думать ни о чем и обо всем на свете сразу, одновременно. Смешано. » (…) о мальчике, который вдруг проснулся в пещере. Там же он обнаруживает загадочную записку и пистолет, а затем преодолевает путь через различные препятствия (леса, поля, реки). Наконец, он натыкается на небольшую лачугу, и тут оказывается, что все вокруг — плод его подсознания, потрясенного детской травмой (он убил парня, который погубил его отца). В настоящем же мире он все это время пускал слюни, лежа в психушке. Понимаешь? Такой поворот, конечно, в диковинку, но, думаю, народу понравится. Можешь написать мне пару композиций? Если ты заинтересовался, я вышлю подробности. Честно говоря, я хочу, чтобы именно ты взялся за эту работу. Это принесет хороший доход, да и к тому же ты отвлечешься от… ну, знаешь, всего остального. Пожалуйста, ответь мне как можно скорее. Нино Ляиф.» От всего того, что было раньше, меня уже ничего не отвлечет, и если ссылаться на тот же самый ее образ, который заставляет кровь в моих жилах леденеть, а я кажусь себе парализованным, то лекарств от моих придуманных всеми недугов просто не существует. Наверное, поэтому детей у нас с ней так и не было. Были ночи, были попытки. Были возможности и старания. Желание тоже было, и его было больше, чем всего остального. Но, может быть, дело было в отсутствии прогресса? Не физического, не медицинского, нет. Морального, психологического. Может быть, я просто был слишком занят своей работой, забывая о долге настоящего мужчины.» — Всего одна мысль, что на самом прекрасном произведении искусства нет моей фамилии, убивает меня. Так… ты выйдешь за меня?»
Она мечтала, чтобы он был художником. Ее не заботило бы то, что когда он только научится ходить, все стены будут исписаны красками и мелками, взятые из ее ящиков. Ее не волновали факты того, что младенческий крик будет мешать ей и мне работать, будет действовать на нервы, которых впоследствии не останется на вовсе. Ее не пугало то, что на него уйдут наши сбережения, что из школ будут звонить за его хулиганства и беспредел, а после он будет получать от меня по шее, виня нас с ней за свои поступки, что мы не доглядели за его быстрым взрослением, после чего он, утирая слезы, будет шептать о том, как сильно любит нас, и желать, чтобы у него получилась та или иная картина, к которой я после напишу одну из лучших композиций в мире. Я повернулся к двери, которая была открыта по неизвестным причинам. Она скрипела, предоставляя мне взор на коридор, такой же темный, как и пару часов назад. И только свеча освещала маленький участок этого коридора, открывая на обозрение дверь в ванную комнату, что располагалась напротив и на которую я смотрю. Которую я так ненавидел. Которую я так ненавижу. И буду ненавидеть всю свою жизнь.» — Ты снова читаешь эти книги? — Я смотрю на фотографию моей матери, когда она была беременна мной. — Все придет со временем, любимая. Просто нужно подождать. — Я готова ждать, но… сколько еще это может длиться?.. — Ты сильная. Мы справимся со всем. А потом мы станем самой счастливой семьей на земле. Вот увидишь. — Поскорее бы.»
В руке моей также находился этот красный йо-йо. Игрушка ранее импортная, и я не знал, откуда мне ее привезли, но я помнил, как играл ею, будучи даже младенцем. При жизни отец рассказывал, как эта игрушка передавалась ее семье из поколения в поколение, и каждый оберегал ее по-своему, но этот «каждый» в любом случае сохранял и следовал традиции, что бы ни происходило в жизни. Своевременно она перешла и ко мне, но я понимаю, что она не так сильно важна мне, как ей, и теперь я просто уберу ее в шкаф, где покорно лежит ее дневник еще в раскрытом, пока, виде. И теперь я просто продолжу заполнять листы новыми нотами. Поток вдохновения и нового желания окутал меня пеленой потери разума. Я постепенно ощущал, как мнимо схожу с ума, как теряюсь в своенравии и попытках соединить вновь несоединимое, создавая, как и раньше, истинный шедевр. Нет. Я уверен, что делаю что-то новое, что безумное, сумасшедшее, и в тоже время нежное, осторожное. Для нее.«Я не был честен с ней, когда говорил, что пока не хочу пополнения. Она знала, что нужно вставать на ноги, как бы иронично теперь это не звучало. Я хотел показать ей истину этого мира, я хотел показать ей правду, пусть и горькую моментами, но настоящую, чтобы принять верное решение. Она была так счастлива, когда я обрел силы после случившегося, она мечтала помогать мне во всем, чтобы потом было кому помогать нам обоим в старости, которая так и не наступила. Умение хранить домашний очаг было потеряно после того, как я потерял все, что у меня было, навсегда. Она была всем для меня. Она — моя жизнь, моя опора, а я был ее сладкой слабостью, как кусок торта на ночь. Я хотел семью, но больше всего я хотел показать своей семье, на что я способен, что я могу сотворить ради них. И что, в итоге, я получил?»