Вихрь времени

Крестьянина, давшего приют монаху, звали Джеймс. Он был молод, худощав, узкоплеч, но руки имел истинно крестьянские, с детства привыкшие к работе и покрытые мозолями. Со своей женой Розой он, отделившись от родителей, построил маленький домик на краю деревни. Джеймс горячо любил свою жену и оберегал её от тяжёлой работы в поле, оставив на её попечение дом и хозяйство. Детей у них пока не было, но Роза страстно о них мечтала и в ближайшем будущем планировала хотя бы одного-двух. Всё это Мейсон в обличье монаха узнал от своего нового знакомого, когда они шли из таверны к дому Джеймса. Это деревня была гораздо больше предыдущей, и в её центре возвышалась даже небольшая церковь. Шагая по раскисшей после дождя дороге, Мейсон изредка оборачивался, стараясь не привлечь внимание собеседника, и каждый раз убеждался, что Стенли, по уговору отставая метров на пятьдесят, неотрывно следует за ними. …Гудспид был раздражён до бешенства. Навьюченный двумя рюкзаками и неся в руках, как ребёнка, огромный копчёный окорок, он изо всех сил старался не вымазать в грязи ненавистное платье, которое так и норовило задеть подолом за всяческие неровности на дороге. За этот день несчастный биохимик так вымотался физически и морально, что был готов заснуть в первых попавшихся кустах. Так нет же, этот старый проходимец Мейсон снова выдумал какой-то план и теперь тащит его на постой, причем нелегальный, к какому-то сомнительному типу. Стенли оставалось только надеяться, что Мейсону всё удастся. Наконец, они подошли к деревне. Солнце уже почти закатилось, над землёй стояли сумерки, и селение встретило путников золотистым светом из маленьких окошек. На пороге Джеймса и Мейсона встретила молодая приветливая женщина. Роза ничуть не удивилась приходу монаха и дружелюбно пригласила мужчин в дом. Очевидно, здесь было традицией гостеприимно привечать странников. Стенли, подошедший к дому чуть позже, естественно, остался без приглашения. Неприкаянно бродя у калитки и глядя на освещённое окно, он с тоской подумал о том, что Мейсон, наверное, сейчас сидит на кухне в компании хозяев и развлекает из какой-нибудь библейской притчей. Гудспид посмотрел на свои светящиеся часы – было восемь вечера. Ему предстояло топтаться у дома ещё целый час, пока по уговору Мейсон не соблаговолит отправиться на покой. Внезапно Стенли вспомнил свою Карлу. Как она сейчас там, в Сан-Франциско? В другом месте и времени? Наверное, ждёт его, беспокоится, ведь он ушёл в захваченный Алкатрас обезвреживать химические ракеты, расставленные террористами… Интересно, сколько времени он отсутствует в своём времени? Тавтология, бред какой-то… На миг Стенли показалось, что он сходит с ума. Он глубоко вздохнул и пробормотал: -Так… Меня зовут Стенли Гудспид, я агент ФБР по химическому оружию. Я здесь ненадолго, и скоро мы с Мейсоном вернёмся назад… «Не знаю только, каким образом», - мысленно прибавил он. Занятый этими тяжёлыми думами, Стенли не заметил, как наступила темнота. И только тогда, когда свет с окошке погас, он встрепенулся, осторожно открыл калитку и начал, крадучись, обходить дом. …Мейсон сделал всё, как надо. После скромного ужина и общения с гостеприимными хозяевами он незаметно взглянул на часы, заметил, что стрелка подходит к девяти, и заявил, что ему надо совершать вечернее моление, а потом и на покой пора. Роза и Джеймс дружно закивали и проводили «святого отца» в маленькую комнату, находившуюся рядом с их спальней. В комнатушке стояла низкая деревянная кровать с лежащим на ней соломенным тюфяком, больше мебели здесь не было, за исключением огромного сундука, стоящего в углу. Как пояснила Роза, эта комната предназначалась для их будущих детей. Снабдив «монаха» свечой для вечерней молитвы и водой для утреннего умывания, хозяева заверили Мейсона, что до утра его никто не побеспокоит. Затем супруги пожелали ему доброй ночи и удалились к себе. Первым делом Мейсон поставил свечу на сундук, совершенно проигнорировав распятие, висевшее не стене, и освободился от порядком надоевших ему автоматов. Сложив оружие под кроватью, он запихнул туда же пояс с гранатами и запасные магазины, а монашеское одеяние аккуратно свернул и положил в изголовье кровати. После всех этих манипуляций он беззвучно открыл окно, высунулся наружу и прошипел: - Эй, Гудспид! Ты здесь? - Внизу зашуршали кусты, и послышался недовольный голос: - Конечно, здесь, а где же ещё? Ты бы ещё дольше копался, а то меня тут комары ещё не совсем доели… С этими словами Стенли подошёл к окну, передал Мейсону два рюкзака и окорок, а затем, ухватившись за нижнюю раму, подтянулся на руках и попытался влезть в окно. Но сразу это у него не получилось: оконный проём был узкий, а ноги Стенли запутались в платье, и он чуть не рухнул вниз головой, чем наделал бы немалого шуму. Однако Мейсон успел схватить его за руки и втащить внутрь, едва не выломав при этом оконную раму. После этого напарники устроились в комнате и разложили вещи. Стенли бросился к кадушке с водой и стал поспешно смывать осточертевший ему за день макияж. - Наконец-то я перестал быть похожим на бабу, - удовлетворённо сказал он. – Но платье на ночь снимать не буду, а то утром его уже ни за что не надену, - предупредил он Мейсона. – Да и одеяла нет… - Как хочешь, - ответил тот. - А где окорок? – вспомнил Гудспид. – Ты-то здесь с хозяевами ужинал, а я, как собака, ждал у ворот… Кстати, чем они тебя угощали? - Овсянкой, - с отвращением ответил Мейсон. – На воде. - Традиционная английская еда… Ненавижу её! – скривился Стенли, разворачивая бумагу, в которой был окорок. – Ну, теперь-то подзаправимся как следует, ещё и на завтра останется… Друзья вытащили свои штурмовые ножи и, отрезав по огромному куску, принялись ужинать. - Да, умеют здесь коптить мясо, - довольно, как сытый кот, проворчал Мейсон. Покончив с едой, напарники стали устраиваться на ночлег. Вот тут-то и возникли непредвиденные трудности, потому что кровать была одна, а их – двое. Мейсон, не раздумывая, снял бронежилет и во всём остальном форменном облачении завалился на тюфяк. Стенли попробовал пристроиться с краю, но места было до обидного мало. - Эй, ты, подвинься, разлёгся тут… - прошипел Гудспид и пихнул Мейсона кулаком в бок. - Куда я тут подвинусь, тут и одному места мало, - шёпотом возразил тот. - Ничего не знаю, я спать ужасно хочу, - разозлился Стенли, - а на полу холодно! Немедленно подвинься, а не то сейчас лягу прямо на тебя! Мейсон не обрадовался такой перспективе и нехотя повернулся носом к стене, освобождая немного места. Они улеглись спиной к спине, так, что между ними не осталось никакого зазора. Но тюфяк был круглый, как колбаса, и Стенли при первом же малейшем движении свалился на пол, больно ударившись локтем. Это так его разозлило, что он ткнул Мейсона в спину и яростно потребовал: - Ещё подвинься, не видишь – я падаю! -Не вижу, - пробубнил Мейсон в стену (он и правда не видел, а только слышал). – А насчет «подвинуться», так я и сам уже носом в стену упираюсь. Однако, он ещё немного сжался, и Стенли, наконец, улёгся так, чтобы не падать. Свечу они тушить не стали. («Пусть думают, что я молился до глубокой ночи», - пояснил Мейсон). Наконец, в комнате стало тихо, слышно было только, как поёт в углу сверчок да шуршат листья за окном. Однако, минут десять спустя за стеной раздался ритмичный скрип, охи и ахи – хозяева, по всей видимости, приступили к выполнению плана насчёт детей. Мейсон, лёжа вплотную к стене, слышал эти звуки очень отчётливо – ещё бы, кровать молодожёнов стояла около этой же стены, только с другой стороны, и любовная сцена происходила буквально у него под носом. Скрипы, вздохи и остальные надлежащие звуки продолжались достаточно долго, и Мейсону становилось не по себе. «Чёрт, почему я сразу не заснул-то», - с досадой подумал он и покосился через плечо на Стенли, который с первой же секунды провалился в сон и теперь дышал ровно и глубоко. Страсти за стеной накалялись, и когда Роза тихонько вскрикнула: «О, Джим!», Мейсон не выдержал. - Эй, Стэн, - негромко позвал он. - Чего? – сонно откликнулся Гудспид. – Сплю я, не мешай. - Слушай, Стэн, сними своё платье, а то я как с бабой лежу, честное слово, - повернув голову, зашептал Мейсон. С Гудспида сразу спал весь сон. Он спрыгнул с кровати и ошалело уставился на своего напарника. - Ты чего, Мейсон?! Совсем офигел? Какая баба?! – заорал он (но тоже шёпотом). - Да ты послушай только, что тут за стеной творится! – сказал Мейсон. Стенли прислушался. - Спать надо, старый кобель, а не подслушивать чужую личную жизнь! – праведно возмутился он. - Ну а что я подделаю, если мне не спится, - оправдывался Мейсон. – Я человек пожилой… - Пожилой, вот и не слушай, чего не надо, - оборвал его Гудспид. - Стэн, ну будь другом, сними это платье… Оно меня… ну, раздражает, понимаешь? - А вот этого не хочешь? – Гудспид показал ему вытянутый средний палец. – Я с таким трудом влез в него, и теперь снимать не собираюсь, будь оно трижды проклято! А если утром мне удирать придется, что, так в «дьявольском прикиде» и побегу? Нет уж! Отдавай мне тюфяк, а сам можешь валяться на кровати и слушать хоть до утра. А я спать хочу! С этими упрёками Стенли выдернул из-под Мейсона тюфяк, прошёл с ним в противоположный угол комнаты, повалился на него и сейчас же уснул. Несчастный Мейсон ещё повозился и повздыхал на голых досках кровати, но с уходом напарника ему стало просторнее, и он, намеренно отвернувшись от стены, вскорости тоже захрапел. Всю ночь Мейсону снились обнажённые дамы, принимающие соблазнительные позы, а Гудспида мучил кошмар о том, что Карла не узнала его в платье и не пустила на порог…