Вихрь времени

Дорога, по которой шли Мейсон и Гудспид, а ныне – монах и кухарка, была отнюдь не безлюдной. По ней проезжали телеги, проходили крестьяне (кто на работу, кто на базар, кто в лес, кто по дрова…) Если напарники видели людей, им приходилось делать вид, что они не знакомы друг с другом – монаху, давшему обет безбрачия, не стоило знаться с женщинами. Это выглядело так: святой отец Мейсон, отягощённый думами о людских грехах и оружием, шёл впереди, надвинув капюшон на глаза. Стенли же, проклиная мешавшее ему платье, тащился сзади, отставая от Мейсона метров на пятьдесят. Они прошли уже три мили, когда (по закону подлости) новая напасть выбрала своей жертвой именно Гудспида. - Эй, кума, чего не здороваешься! – раздался позади него весёлый женский голос. – На ярмарку, что ли, подалась? Стенли краем глаза увидел, что с ним поравнялась телега с наваленными на ней мешками. На мешках восседала немолодая крестьянка, она же и правила лошадью. Гудспид сдержал себя и не обернулся на голос. - Чего это ты не оборачиваешься, обиделась, что ли? – продолжала приставать надоедливая баба. Стенли глянул вперёд и увидел, что Мейсон остановился и знаками приказывает ему вступить в разговор. - Ничего я не обиде…лась, - сказал Гудспид самым тонким голосом, на который был способен. – Просто горло… целый день болит. - Ну, а я же тебе говорила – не купайся в реке, вода ещё холодная, - всплеснула руками баба и чуть не выпустила из рук вожжи. – И голос-то как у тебя изменился. Не ходи на ярмарку, а то совсем расхвораешься! Стенли медленно повернулся к навязчивой собеседнице. - Надо. Работа такая, - раздельно выговорил он, изо всех сил стараясь не сорваться на ругательства. Увидев его лицо, баба охнула, чуть не свалилась с мешков и запричитала: - Да на тебе лица нет, совсем на себя не похожа стала! Возвращайся-ка лучше домой, пока посреди дороги не свалилась, - и с этими словами баба хлестнула лошадь, и телега покатилась дальше. Дождавшись, пока дорога опустеет, Стенли догнал Мейсона, и они начали делиться впечатлениями. - О чём она с тобой говорила? – сразу выпалил Мейсон. - Узнала во мне по платью свою знакомую, - проворчал Гудспид. - А ты что? - Еле отшил её. Чуть было не засветился из-за голоса. - Тебе просто чертовски повезло, - умозаключил Мейсон. - Повезло?! Да если каждый встречный поперечный будет ко мне приставать… Ничего себе везение! - Повезло, что пристал не мужчина, - закончил свою мысль Мейсон. - Мужчина?! – от мысли о такой возможности у Стенли волосы под косынкой встали дыбом. - Вот именно. Ладно, давай сделаем привал, и я тебе кое-что растолкую. Они свернули в пшеницу, росшую на поле около дороги, зашли подальше и присели, в наслаждением скинув тяжёлое оружие и вещи. - Итак, - начал свою лекцию Мейсон, - нужно разработать стратегию твоего поведения на людях, иначе дров наломаешь. А я тебе помочь не смогу, не то оба засветимся. - Никогда не думал, что бабой быть так сложно, - вздохнул Гудспид. - Ну так вот, слушай и запоминай. Заповедь первая: на людях больше молчи. Есть поговорка – больше молчишь, умнее кажешься. Это я насчет голоса. Конечно, если спрашивают – нужно отвечать, но определённо кратко, чтобы тебя не успели уличить. - Ладно, это я и сам уже понял. Что ещё? - Заповедь вторая, - продолжал Мейсон, - не забывай о женских манерах. Тут тебя, надеюсь, учить не надо – вспомни свою Карлу хотя бы. - А ты уверен, что у здешних баб такие же манеры? – усомнился Стенли. - Женщины веками не изменяются, - махнул рукой Мейсон. – Бабы всегда есть бабы. И последнее: самая опасная ситуация – если к тебе пристал мужик… -Бр-р! – содрогнулся Гудспид. - Так вот, если он пристал, то попробуй отшить словесно, а если не получится – бей в морду. По всему видно, что бабы здесь боевые, сами лошадьми правят и вообще… - Я всё понял, - сказал заметно погрустневший и озабоченный своей женской долей Стенли. – Но, Джон, когда же мы будем жрать, наконец? Одними яблоками сыт не будешь. Давай пожуём что-нибудь из НЗ, а? - Ещё рано, - отрезал Мейсон. – НЗ – если только с голоду помирать будем. А еду уж как-нибудь добудем! - Как? Опять воровать? Ну уж нет, мы и так преступники. Насколько я помню, здесь за воровство отрубают руку… - Н-да, - поморщился Мейсон. - За клевету – отрезают язык, - задумчиво продолжал Стенли, - а за прелюбодеяние… - Не надо, Стэн, я понял, - прервал его Мейсон. – Мы можем не воровать еду, а купить её, как все. - На что? У нас же ни пенни нет… - Заработаем. Я – монах, а бродячим монахам должны подавать деньги. А вот ты… - Мейсон критически оглядел Стенли, покачал головой. – С тобой всё сложнее. Ладно, пока возьму тебя на довольствие, а там посмотрим, - подмигнул он совсем было сникшему напарнику. – Ну, прямо сейчас и начнём. Мейсон вытащил из рюкзака металлическую кружку и встал. - Подожди здесь, - бросил он Стенли и вышел на дорогу; благо на ней опять прослеживалось движение. Мейсон встал посередине дороги, протянул руку с кружкой и затянул нараспев, обращаясь в никуда: -Добрый люди, пода-айте бедному страннику, рабу Божьему, вечно молящему Господа за ваши грехи…- и дальше в том же духе. Проезжающие на телеге крестьяне бросили в его кружку несколько мелких монет, на что Мейсон набожно перекрестился и заверил их в том, что на том свете им отпустятся абсолютно все грехи. Распираемый любопытством Гудспид подполз на четвереньках поближе к дороге и, спрятавшись за кустом, наблюдал. У Мейсона всё шло как по маслу – «его преподобие» втянулся в дело, и деньги так и сыпались в кружку. Народ охотно подавал монаху, было видно, что служители церкви здесь в почёте. - Поделитесь благостью своей с убогим паломником, и да простятся Богом все грехи ваши, - словно заправский рэпер, монотонно начитывал Мейсон. Стенли, глядя на всё это, помирал от зависти. Кружка Мейсона быстро наполнялась, но он и не собирался уходить с дороги. И тут-то коварная судьба, по всей видимости, решила проучить его за мошенничество. Гудспид, сидя за кустом, увидел, как к монаху приближается бедно одетая девушка. Мейсон, занятый приятным мысленным подсчётом денег, чуть не упал от неожиданности, когда она подошла к нему, грохнулась на колени и с мольбой протянула к «святому отцу» руки. - О, святой отец! – возопила молодая крестьянка, - молю вас, выслушайте моё покаяние! Я шла в церковь, но встретила вас. Не откажите! Мейсон, глядя на неё, чуть было замешкался, но сейчас же обрёл уверенность и протянул ей руку. - Встань, дитя моё, - мощным басом провозгласил «монах», окончательно войдя в роль. Стенли подполз ещё ближе к дороге и навострил уши. - Бог милосерден ко всем, даже к грешникам, - авторитетно объяснял Мейсон девушке, которая жадно внимала его словам. «Монах» отвёл крестьянку на обочину дороги, как раз на ту сторону, где прятался Гудспид. Они встали метрах в пяти от него, так что Стенли всё было прекрасно видно и слышно. - Дело в том, святой отец, что я допустила грех неповиновения родителям, - покаянно начала крестьянка. Далее следовало описание её греха, но Мейсон не вслушивался в детали. Он ощупывал глазами её стройную фигурку и представлял себе невесть что. - Очнись, старый хрен! – прошипел из-под куста Гудспид, видя, что ситуация принимает дурной оборот. Куда там! Мейсон буквально раздевал глазами юную грешницу и ничего не желал слышать. Девушка, между тем, окончила своё повествование и с надеждой воззрилась на Мейсона. Тот спохватился и взял заключительное слово: - Дитя моё, видишь ли, твой грех не так тяжёл, как кажется. Ты благочестивая и набожная девушка, и Господь не оставит тебя своей милостью. С этими словами Мейсон освятил её крестным знамением, а затем полез к себе за пазуху, чтобы дать поцеловать ей распятие. Вот тут-то и грянул гром возмездия, потому что креста он не нашёл, а Стенли тут же вспомнил, что крест остался на шее у настоящего монаха, у которого они украли одежду! Между тем Мейсон всё ещё шарил у себя за пазухой, но лицо его становилось всё мрачнее и мрачнее. Девушка подобострастно смотрела на него снизу вверх, а Гудспид не находил себе места за кустом. Внезапно Стенли осенило – он вспомнил, что Карла перед его уходом в Алкатрас дала ему серебряный крестик, как талисман, который должен был уберечь его от смерти. Гудспид решительно расстегнул воротник, сорвал с шеи подарок невесты, размахнулся посильнее и швырнул его к ногам Мейсона. Девушка в ожидании благословления ничего не заметила, а Мейсон быстро поднял лежащую на земле вещицу, пробормотав: «А, вот он где, упал, оказывается…», и, дав поцеловать крест девушке, отпустил её с миром. Крестьянка горячо поблагодарила монаха и ушла, а просиявший Мейсон, шумно выдохнув, поспешил к своему напарнику, которого только что заметил под кустом. - Спасибо тебе, Стэн, - сказал он. – Чуть было не влип из-за этого креста… - Надо было думать, что делаешь, - отчитывал его Гудспид. – Я же видел, как ты её пожирал глазами. Воистину сказано: седина в бороду – бес в ребро» - Ты прав, - согласился пристыженный Мейсон. – Знаешь, а монахом быть ничуть не легче, чем женщиной. - Ладно, - смилостивился Стенли, - у тебя неплохо получалось. Кстати, где это ты так навострился насчёт грехов и прочего? - Когда я сидел в тюрьме, то чуть ли не наизусть вызубрил Библию, - пояснил Мейсон. – Делать-то было нечего. Вот уж никогда не думал, что это поможет зарабатывать… - И ты немало заработал, - заглянув в кружку, похвалил его Стенли. – Ладно, раз уж такое дело, поноси пока этот крест, я думаю, Карла не обидится. - А причёт тут твоя Карла? - Она подарила его мне перед уходом в Алкатрас… - Ясно… Ну, теперь-то у нас есть деньги, давай заберём вещи и дальше пойдём. Все только и говорят об этой ярмарке, будь она неладна. Посмотрим, что она из себя представляет. Вскоре монах и кухарка опять шагали по пыльной дороге. Долгожданная соседняя деревня уже виднелась вдали, но они и не предполагали, какие приключения их там ожидают…