Что я должен тебе ответить, Шо-чан?
Шоичи почувствовал, как сердце у него упало, тут же, впрочем, забившись сильнее. Это тот самый номер. Я не знаю. Мне просто до смерти хочется с тобой поговорить. Подумав, он отправил ещё: Как у тебя дела?Я больше не хочу уничтожать этот мир, знаешь?
Ответ пришёл почти сразу и заставил пальцы в онемении сжаться поверх крышки стола. Ирие почти пролил свой утренний кофе, смотря в экран и всеми силами пытаясь понять, в чём заключается подвох. Бьякуран, между прочим, ни слова не сказал о том, что с ним. Почему?Он слишком гнилой. Это даже забавно, не находишь? Я стёр в порошок столько протухших миров, чтобы в итоге всё вернулось на круги своя. Вероятно, это не поддаётся никакому лечению.
Ирие показалось, что он ступает на тропу, вымощенную раскалёнными угольями. Чересчур опрометчиво говорить о таком. Тем более ему. С ним. Но… Тогда чего тебе нужно сейчас?Откровенно говоря — тебя. Мне нужен ты. Забавная и такая гнилая штука — мир, не правда ли, Шо-чан?
Кровь бросилась ему в лицо, а сердце задолбилось о рёбра с мазохистическим упорством. Да, Бьякуран, мир — не слишком хорошая вещь. Ирие почувствовал, как осколки вдребезги разбитого им же бокала впиваются в его истерящий орган. Было больно, до рези в груди и пустоты в животе. Он и забыл, что всегда был нужен ему. Они всегда находили друг друга, в какой бы реальности ни были. Был. Сейчас-то никакое «нужен» не вернёт этого человека обратно. Шоичи сделал свой ход, начав игру против, а сейчас ходит Бьякуран. И Ирие получает шах и мат. Грызущее раскаяние захлёстывает его с головой: ведь сейчас ему практически заявили, что всё могло бы быть по-другому. Но не будет. Если бы Ирие не пошёл против него, по-другому существовал бы весь их мир, если бы от него вообще что-либо осталось. Бьякуран слишком горд, чтобы простить. Из тех немногих — почему-то ему казалось, что миров, в которых они встречались, было гораздо больше — воспоминаний, что были у Шоичи, можно было сделать вывод, насколько они были близки. Не надо было быть гением, чтобы понять, что всё, что было раньше, сейчас скомкано и брошено в огонь — гори ярче, пламя, пожирай всю любовь, которая когда-то была, и не скупись, не бойся остаться голодным, потому что тебе хватит не просто наесться досыта, а запастись пропитанием на годы вперёд. Его не простят, да Шоичи и не думает, что этого прощения заслуживает. Я уже пару лет или больше помню то, чего в этой реальности быть не могло. Мне нужен ответ. Почему? Нет, подожди. Я не так выразился. Я помню не только то, что было в несуществующем теперь будущем. Там ты никогда не приходил в цветочный магазин, в котором я работал, например. Почему в моей голове есть воспоминания из других параллельных миров?Шо-чан помнит цветочный магазин? Я не знаю. Это моя прерогатива — хранить воспоминания из других миров, не твоя. Я мог бы предположить, что каким-то образом ты перенял от меня крупицу способностей помнить иные реальности, но это невозможно, потому что на такое способен лишь я. Странно, что эти воспоминания сохранились и у тебя.
Сообщения говорили голосом Джессо: со всеми интонациями, и Шоичи сжимал зубы, пытаясь не слышать этот голос во время прочтения ответов. Не получалось.Сколько ты помнишь?
А сколько помнил Бьякуран? Я — совсем немного. Правда. Задать ответный вопрос он не может, хотя любопытство подтачивает его изнутри. Могу я писать тебе иногда? Вот как сейчас?Пиши. Порой я устаю зевать от скуки, а так хоть что-то отвлекает.
У него ведь должна быть работа. Где конкретно он живёт в Италии: ближе к Франции или на побережье с кристально чистыми в любое время года пляжами? Что он делает по утрам? По-прежнему ли пьёт кофе с молоком и включает свою любимую радиостанцию с тяжёлой музыкой на полную громкость? Он любил таким образом будить Шоичи, особенно по выходным дням, когда тому безумно сильно хотелось спать сутками напролёт. Познакомился ли он с кем-нибудь, кто оказался намного, намного лучше его, Ирие? Быть может, у него уже есть любовник. Бьякуран обаятелен, красив и хорош в постели. Это было бы правильно, верно? Уехать и начать новую жизнь, если только он не оставил сумасбродные мысли о создании нового мира. Каким образом? Это же Джессо. Почти сумасшедший, если одержим какой-либо идеей, и отнюдь не отступающийся от своего так просто. А легко ли ему жить так? Легко ли говорить с человеком, из-за которого всё пошло прахом, которого любил и который так легко… Впрочем, нет. Это было адски трудно. Глядя на его «пиши», Ирие подумал, что Джессо — чокнутый. Только он мог сказать такое человеку, предавшему его. Шоичи тоже чокнутый. Только он, сделав такое, продолжит писать. Они оба ненормальные, раз решили продолжать такое общение. Каждое наше действие, в процессе которого мы выбираем что-то одно, по-прежнему рождает альтернативные реальности?С чего вдруг такой вопрос? У тебя должно быть почти два часа ночи.
Да. Но мне сейчас не спится. Так что?Нет. Сейчас мы с тобой находимся в мире, являющимся единственным. Я уничтожил все параллели и разрушил их способность воспроизводить самих себя. Мир больше не может делиться на бесконечное множество. Раньше, не набери ты мне ответное сообщение, подобное действие могло бы расщепить реальность, а сейчас любая нереализованная возможность здесь остаётся всего лишь нереализованной возможностью. Я был богом этого мира недолго, но в итоге даже доволен результатом. Иногда мне кажется, что я слышу, как вдребезги разбивается то, что раньше должно было стать параллельным миром. Эти звуки услащают мои уши. Ты не слышишь стоны и хруст стекла по ночам, Шо-чан?
Нет. Было в этих немых разговорах что-то горько-знакомое и родное. И в корне неправильное. Но иногда мне снятся твои крылья. Я не сказал тебе тогда — да и как вообще мог сказать? — но они завораживали.Твои сны в корне неправильны, Шо-чан. Никаких мягких и пушистых перьев нет, потому что они давно уже сгорели.
Ты серьёзен?А ты не видел, как языки пламени вгрызаются мне в спину, выжигая на лопатках уродливые шрамы? А, точно. Тебя там не было, я забыл.
Шоичи стискивает свою голову руками и зажмуривает глаза. Ему слишком стыдно, чтобы он посмел ответить, и он клубком сворачивается в кровати, обзывая себя тупым идиотом.***
Хочу слышать твой голос. Хочу слышать тебя. Хочу тебя. В тёмной комнате, когда на часах время близится к трём утра, Шоичи не может больше сдерживать глухую тоску. Звук от приходящих сообщений, наверное, действует Бьякурану на нервы. «Я устал жить воспоминаниями». «Почему прошлое так реально?» Он никогда это не отправит. Лучше не будет, если Джессо узнает, насколько ему плохо, хотя понять можно хотя бы из того, что до него доходит, набранное едва гнущимися пальцами. Реальность без тебя слишком блеклая. Телефон на такие сообщения всегда молчит, и Ирие мысленно благодарит Бьякурана за это, потому что ответ — любой — скорее напугал бы его. Да и что на такое может ответить человек, которого он предал? Есть ли вообще разумное объяснение тому, что захлёстывает Ирие с головой, заставляя захлёбываться в своих чувствах и с тоской выпечатывать сообщения? Существует ли вообще объяснение тому, почему он пишет это? Соломинка, за которую он цепляется, сама плавает в воде. Он не сможет выбраться на берег. Перебрасываться сообщениями, упорно делая вид, что ночами, такими, как эта, ничего не происходит. Что Ирие не говорит таких опрометчивых слов, что Бьякуран не читает их и не…, а как он вообще реагирует? Шоичи и представить себе не может. Он готов рассмеяться. От судьбы не уйдёшь, как говорится, и он, невидящими глазами глядя в потолок комнаты, с горечью готов признаться себе, что это правда. Даже если бы сейчас к нему в квартиру ввалился Бьякуран, объявив о том, что он не оставил своих планов, даже если бы он предложил собрать Мельфиоре заново, даже если бы сказал, что только что уничтожил ещё один мир — что именно это изменило бы? Джессо не был плохим. Для него — никогда не был, хотя им была предпринята попытка убедить себя в обратном. Шоичи действительно старался тогда. Он смотрел на него с восхищением, даже когда убеждал себя, что тот творит неправильные вещи. Он любил его даже тогда. Вот так работает любовь. Неважно, хороший человек или плохой. Если он есть, то ты любишь. И Ирие… Бьякурана любил. — Шо-чан? Ирие почти задыхается, когда слышит до боли знакомый голос в телефоне, и сбивчиво, дрожащим голосом отвечает: — Да, это я, Бьякуран. Я… я скучал, — тут же следом выпаливает. Непонятно зачем. Ирие не надеется на то, что между ними что-то будет. Бьякуран не из тех людей, кто прощает, а то, что совершил он, Шоичи, простить, как он сам думал, не смог бы никто. Наверное, нужно было бы отпустить прошлое и жить дальше, но почему-то они оба цеплялись за него. Прямо сейчас. Как будто что-то ещё было возможным. — Расскажи мне что-нибудь. Шоичи начинает сбивчивое повествование: о том, что случилось за последние пару месяцев (в голове почему-то всплывают всё новые и новые подробности, которые он уже и не помнил), потом переходит на свой институт, говорит о беспорядке в своей комнате, о том, что он накопил, бегая по подработкам, необходимую сумму, и скоро купит себе новый компьютер, что его сестра собирается играть свадьбу с каким-то мужчиной, а мать подталкивает под рёбра и его — когда найдёшь себе девушку?.. Выплескивает недовольство и теряет ощущение времени, заговорившись. Обычно Шоичи молчаливый. Но когда он чувствует искренний интерес со стороны другого человека к тому, что он говорит, его начинает прорывать. Иногда его перебивают, спрашивают о чём-то, и каждый раз рождает волну мурашек по спине. Это всего лишь телефонный разговор, но у Ирие стойкое ощущение того, как Бьякуран шепчет прямо ему на ухо, почти задевая губами и почти целуя в него. Слишком интимно. –…Бьякуран? Снова стон на том конце провода и разгорячённое дыхание — в самое ухо. — Шо-ча… ах… Шо-чан, говори мне ещё. Этот севший голос и тяжёлые выдохи — воображению не составило труда представить, чем именно Джессо занимался, слушая его болтовню. Все мысли тотчас вымело из головы, а возбуждение, подстёгиваемое тоской, ударило по нервам: то ли воспоминание, то ли фантазия: Бьякуран, надрачивающий себе, запрокинувший голову, с растрёпанными волосами, с судорожно подёргивающимся кадыком и откровенным плещущимся безумием в глазах заставило Ирие зажмуриться и закусить губу почти до крови. — Я… — он начал, совершенно не соображая, что говорит и что собирается произнести в следующую секунду, — у тебя невероятно красивый голос, когда ты… Он всегда мне нравился, но сейчас — мх… — особенно. Сдерживать собственное тяжёлое дыхание было ой как непросто, и ему казалось, что его собеседник прекрасно понял, что за неожиданная пауза была в конце, когда Шоичи говорил, всем телом вжавшись в компьютерное кресло, которое от такого протестующе скрипнуло, и начав двигать рукой. — Ты просто сумасшедший, Бьякуран. Ты всегда сумасшедший идиот… Зачем ты это делаешь? — просипел он в трубку, чувствуя, как медленно плавится реальность под собственными пальцами, судорожно, сладко. Как он сходит с ума. Его внезапно стало слишком много в его жизни: смс, размышления уже на уровне подсознания, и сейчас этот разговор, когда за тысячи километров, но слишком близко друг к другу. Шоичи поперхнулся стоном, толкнувшись в свою руку и жадно вслушиваясь в каждый звук, доносящийся из телефона. Бьякурану сейчас тоже было плохо. От удовольствия. — Потому что хочу. Голос пытается звучать спокойно, но хрипловатые нотки выдают с головой — Джессо почти на грани и тоже не слишком хорошо соображает. Шоичи слышит и чувствует. Можно было бы задать глупый вопрос, чего — или кого? — именно он хочет, но нечто странное, должное зваться здравым смыслом, ещё сохранившимся ничтожными остатками у Шоичи, подсказывает, что делать этого не стоит. Дрочить, слушая голоса друг друга, как минимум, странно. А ведь они даже не вместе. В прошлом, непостижимым образом бывшим их будущим, они были парой, а в настоящем, которое здесь и сейчас, — непонятно кто. Наверное, просто осколки прошлого. Почти срываясь на ломаный шёпот, Шоичи просит Бьякурана что-нибудь рассказать ему, и он мог бы поклясться, что его собеседник ухмыльнулся, услышав эту просьбу. Но рассказывать начал. — Я знал. — Что ты знал? — голос снова дрогнул. Ирие догадывался, о чём пойдёт речь. — Знал, что ты против меня. Повисло ватное молчание. Они не затрагивали эту тему до сегодняшнего дня, и она дамокловым мечом висела над обоими. — И как… как долго? — решился задать он вопрос. — Почти с самого начала. Что-то горькое впилось ему в сердце, остро переплетаясь с ярким послевкусием недавнего оргазма. — Ты не должен был звонить, — тихо и почти в истерике пробормотал он, внезапно не зная, куда деть себя и свои руки. — Я больше не буду тебе писать. Резко нажать кнопку завершения вызова, вырубить телефон и отбросить его в сторону. Шоичи не думал, что Бьякуран соврал. Что добавляло в их историю новых — отвратительных — красок. У них ведь были ночи. Слишком много ночей, когда Ирие, отдаваясь своему любовнику, отгонял от себя мысли о неправильности. Сперва о том, что ошибается Бьякуран, затеяв игру в бога, затем — что ошибается сам Шоичи, решив пойти против него и помешать. Пойти против него, оставаясь в его сердце и постели. Вот как это было. Лицемерно и подло. А Бьякуран почти с самого начала знал. И несколько лет лицезрел его маскарад. И после этого он не имел права не то что говорить с Бьякураном — даже просто слышать его голос. Он больше не включал телефон. Выбросил его в мусорное ведро и купил себе новый. Так должно было стать легче: жить и думать, но ночные и изредка дневные сообщения въелись в его жизнь настолько сильно, что терять эти несколько ниточек, что продолжали связывать его и Бьякурана, было невыносимо больно. Как будто он потерял его ещё раз.