Добрые мертвецы приходят перед рассветом

— Ты там заснула, что ли? Способная встревоженно заглянула в колодец и посветила фонариком сверху. — Нет, задумалась просто. Сейчас вылезаю. — пробормотала Фуриоса. Она поднялась наверх и принялась снимать с себя тонкие белые нити, облепившие лицо и руки. Было похоже на паутину, но неясно кто и зачем ее сплел. — Что там внутри? — Ничего. Темно и тихо. Наверное, я и правда задремала. Я бы хотела там жить. Висела бы вниз головой и однажды превратилась бы в летучую… — Ты что-то там прятала? — перебила ее Способная. Фуриоса сняла с пояса сверток и развернула ветхий кусок зеленой ткани в мелкую клетку. — Это идеальное место для тайника. Однажды я украла кое-что у Джо. Это было так давно, что даже я забыла об этом. А теперь вот вспомнила. Эту штуку изобрели еще до войны, разрушительная сила — пиздец. Название сложное, я забыла. Но со временем она практически не теряет своих свойств. Он говорил, это важно. Способная склонилась над свертком и нахмурилась. — Как это можно использовать? — Вернемся в гараж, я все расскажу. Кто-то должен знать, что произойдет. Способная бросила на нее испуганный взгляд, но не решилась что-то сказать. Фуриосе захотелось ее ободрить. В конце концов, случись с ней что, только Способная сможет вести дела. Пару дней назад она выбрала бы Тост, но теперь у нее осталась только эта робкая девочка. — Знаешь, мне рассказывали, что раньше то, что мы собираемся сделать, часто использовали женщины. В этом есть особая ирония… Это или спасет нас, или окончательно погубит. — Раньше женщины тоже убивали? — Если подумать, не так уж много и изменилось с тех пор. Только жратвы стало меньше. Посмотрев на Способную, Фуриоса поняла, что ободрить Способную у нее не вышло. Спать они легли в кабине Девочки. Способная боялась возвращаться через всю Цитадель одна, а у Фуриосы не было сил ее провожать. Она чувствовала страшную слабость и ломоту во всем теле. Но хотя бы рана больше не болела. Да и неважно это было теперь. У нее остался один день, а потом, так или иначе, все закончится. Гнев долго не выгорал. Она часами лежала в кабине Девочки, закрыв окна кусками жести. Ее бывшие друзья, другие рабы Джо, остались снаружи навсегда. Эйс пытался поговорить и выяснить, что случилось. Фуриоса молчала, и он, наконец, сдался, устав смотреть в ее опустевшие глаза. Пару дней ее сильно лихорадило. Она проваливалась в бесконечные нудные сны, в которых стреляла Джо в голову, давила его машиной, вешала, била ножом в живот и так до бесконечности. Когда ей не спалось, она придумывала новые способы его убить, потом переключилась на то, как убежать. Каждый план был хорош по своему, но ни один не был реальным. Калашников не показывался. Она была этому рада, ведь больше всего на свете она боялась, что он попытается с ней поговорить. В конце концов ее отшельничество было грубо прервано Праймом: — Эй, бригадирша, хорош бездельничать. Дикий пес от ночной лихорадки свалился. Несмертный приказал тебе идти Вторым в рейд. Выходим сегодня вечером. Живо собирай манатки, оружие и дуй к Отмычке, он выдаст тебе запас патронов, паек на две недели, и сразу к подъемнику. Она медленно поднялась с сиденья и вычернила лоб. Теперь она одна из многих, боец армии Несмертного: это и был ответ на все ее вопросы. На подъемнике толпился народ: бойцы грузили боеприпасы и продовольствие, механики суетились вокруг машин. Сегодня их было три: Гигаконь, подлатанный Бигфут и Миротворец. Заметив его, Фуриоса чуть не повернула обратно, но Калашникова нигде не было видно, и она выдохнула с облегчением. Бойцы о чем-то тихо переговаривались, но когда она подошла, все притихли. Джо в нетерпении нарезал круги вокруг Гигаконя. — Ну где он там? Сколько можно ждать-то?! — прикрикнул он на водилу Миротворца. Тот втянул голову в плечи и испуганно помотал головой. Заметив Фуриосу, Джо раздраженно бросил: — Садись за руль. Хочу к тебе присмотреться. Едем, черт с ним. Надо будет, догонит. Фуриоса забралась в кабину и вставила в паз рулевое колесо Несмертного. Совсем недавно она душу была готова отдать за то, чтобы ей разрешили заглянуть под капот. И вот ее мечта исполнена — она стала водилой самой крутой тачки Пустоши за предложенную цену. Джо уселся рядом, тяжело заскрипев кожей обивки. Прайм и Цезарь заняли места у гарпунов. — На газтаунскую трассу, — Джо неторопливо развернул карту. Сегодня их никто не провожал. Цитадель темнела в синеющем вечернем небе мрачной громадиной. Даже купол, в котором обычно горел свет, был темен. После случая с Лепесток Джо запер жен, запретив им выходить. — Видишь покореженный знак? Правь туда, — приказал он. — Там хорошая трасса, обогнем Газтаун и повернем на юг. — Но нам же запрещено ходить южнее Газтауна. Его ухмылка блеснула в полутьме салона. — А мы сделаем то, что запрещено. Боишься, что ли? — Делать то, что запрещено — мое любимое занятие. — ответила она, мрачно глядя на дорогу. Город в отличие от Цитадели был освещен множеством огней. Главный факел Газтауна окрашивал небо в оранжевый цвет, факелы поменьше вырывались из-под земли чуть южнее. Даже в хибарках на окраинах можно было различить слабые огоньки. Дорога вела их прочь от обитаемых мест. На юг мало кто решался отправиться, и такие смельчаки обычно обратно не возвращались. Наконец окраины Газтауна закончились, они въехали в пустыню. Бетонная дорога сменилась мелкой каменной крошкой, которая с хрустом разлеталась из-под колес. Внезапно слева по ним полоснули слепящим прожектором. Мимо пронесся Миротворец, из которого с веселым гиканьем высунулся Калашников и помахал какой-то бутылкой. — Вот ублюдок, — обреченно вздохнул Джо и приказал Фуриосе сбавить скорость. Миротворец объехал вокруг Гигаконя, Калашников опасно покачнувшись перепрыгнул к ним на крышу и, распихав Прайма и Цезаря, протиснулся в заднее окно, заполнив кабину запахом перегара. — Фонарь вырубите, скоты! — крикнул Джо. Миротворец потух и молниеносно пристроился в хвост колонны. — Эге-е… Я вижу, мне тут не рады? — пропел Калашников, съезжая к передним сидениям. — А я вам, камрады, коньячку принес из личных запасов. Заметив ее, он шарахнулся назад, но Миротворец был уже далеко. В зеркало заднего вида Фуриоса заметила, как заметался его взгляд между затылком Джо и ее собственным. Лицо Джо распирала довольная улыбочка. Поняв, что бежать некуда, Калашников аккуратно поставил бутылку на пол и откинулся на спинку сидения, раскинув руки в стороны. — А Дикий пес у нас сделал операцию по смене пола и стал дикой собакой динго? — зло спросил он, моментально протрезвев. Фуриоса до рези в глазах всматривалась в темную дорогу. Затылок горел от его взгляда. Джо пожал плечами и добродушно усмехнулся: — Ты зачем нажрался-то? Что тебе трезвым не живется, Ники? — А это не твое собачье дело! — огрызнулся Калашников, коротко ударив в спинку его сиденья ногой. — Я к тебе, как к человеку, с коньяком! А ты… В его голосе слышалась нешуточная обида. Фуриоса покосилась на Джо и вместе с Калашниковым пришла от его проделки в тихую ярость. Это он нарочно велел ей идти в рейд, чтобы вот так вот потешаться? Калашников тяжело замолчал. Джо сложил карту и прикрыл глаза. Вдоль дороги потянулись однообразные серые в свете фар барханы. Фуриоса никогда не забиралась так далеко на юг, а вот Джо эта дорога, похоже, была хорошо знакома, потому что иногда он давал ей указания, куда свернуть, не открывая глаз. Наконец, ближе к середине ночи она услышала его мерное похрапывание. Хороший шанс убить обоих. Что с ней будет после совсем не важно. Она медленно опустила руку к пистолету и уперлась в глаза Калашникова в зеркале заднего вида. Она и забыла, с кем имеет дело. Теперь, когда маски сброшены, чудовище не скрываясь чутко следило за ней. В тот момент, когда Калашников пустил пулю в голову тому парню, он повернулся и посмотрел ей в глаза. И она сразу все поняла про чудовище: оно всегда было одно. Между ними нет разницы: Джо и Калашников были единым монстром, с одним дыханием и одной целью — подмять под себя Пустошь, сломать все, что мешает, уничтожить любого, кто слабее. Но и чудовище в тот момент увидело ее — страх, ненависть и желание убить. Калашников не хуже Джо умел читать в душах и угадывать мысли, и он не мог не понять, чего она хочет. А значит, в любой момент может заманить ее в западню и убить, как убил Помпея. Заметив ее взгляд, он подался вперед и обдал ее коньячным духом. — Я так понимаю, мы больше не разговариваем? — спросил он громким шепотом. Она постаралась ответить ровно. — Я разговариваю, просто трасса незнакомая. Некоторое время не сводил с нее бесконечно усталого потухшего взгляда, затем его лицо снова скрыли тени в глубине салона. Она не верила ему больше. Все с самого начала было обманом, игрой в гляделки. Сколько раз он с усмешкой говорил ей: «мы с Джо не люди». И одобрительно кивал, когда она с этим не соглашалась. Ему, видимо, большое удовольствие доставляло водить ее за нос. Фуриоса точно знала, что если бы Калашников захотел, то легко убедил бы ее в том, что все правильно. В том, что он сам нормальный и Джо нормальный. Она знала, как у него язык подвешен. Больше всего ее пугало то, что какая-то ее часть страстно хотела, чтобы он это сделал. Она жаждала любви, покоя и ощущения, что мир хорошо устроен, что не о чем беспокоиться. А Калашников сначала шутя подарил ей все это. Как он сам говорил, за красивые глаза. Приучил к мысли, что быть счастливым естественно, как дышать, а потом оказался не-человеком, тварью, которую она боялась. Он оказался на половину Джо. Лучше бы он уступил ее приятелям за бензак, как сделал тот, первый. Из-за него она теперь как рыба, выкинутая на сушу, — не может больше дышать, потому что все оказалось ложью. На рассвете проснулся Джо. Он долго сопел и тер лицо руками, а потом отправил Фуриосу на заднее сидение спать. Калашников, недовольно поджав губы, предложил ей поменяться местами. Он пересел вперед, проигнорировав недоуменный взгляд Джо. Ощущение большого непоправимого горя не отпускало даже во сне, поэтому ей приснилось, что она плачет. Разлепив глаза Фуриоса увидела, как над ее головой проносятся ветви огромных деревьев с раскидистыми кронами. Калашникова в кабине уже не было. Она вылезла наверх к гарпунам и огляделась. В южных землях было прохладнее и воздух свежее, не такой обжигающий, как в пустоши. Ей очень хотелось разглядеть и запомнить как следует эти деревья. В Зеленых землях никогда такие великаны не росли. Это были короли деревьев, даже мертвые, они были прекрасны. С наступлением темноты Джо приказал остановиться на привал. Фуриоса устроилась в стороне ото со всех и завернулась в одеяло, стараясь не вслушиваться в разговоры. Она опять была рыбой, которую выбросило из воды. К ней подошел Прайм. — Несмертный сказал, что в путь тронемся в середине ночи, иначе не успеем на место, так что будь готова. Она кивнула, и снова посмотрела в темное ночное небо сквозь крону дерева. — Эх, звезды-то какие крупные… — он задрал черненую голову и вздохнул. Фуриосу очень удивило, что Прайм так же радуется звездам, как и она сама. Калашников, который отирался вокруг с неясной целью вдруг сказал: — Нет там никаких звезд. — Как это? — спросил Прайм. Фуриоса отвернулась. — А вот так. Шары раскаленного газа в бесконечно расширяющейся пустоте. Я вот их вообще не вижу. Смотрю в небо — никаких звезд. Одни проклятые газовые шары, черт бы их побрал. Он закашлялся, еще неловко потоптался рядом и отошел к костру. Ночью похолодало. В темноте Фуриоса еле-еле нашла Гигаконя и включила фары. — Садись на заднее сиденье, — приказал Джо, — тут участок сложный. Он ехал очень медленно, настороженно вглядываясь в темноту. — Скорее бы рассвет, — пробормотал он себе под нос, и Фуриоса поняла, что ему тоже не по себе. Полная тишина давила на уши. Цезарь, стоявший на одном из гарпунов, вдруг вскрикнул. Раздался звук падающего тела. — Гони! — заорал Прайм. На лобовое стекло прыгнуло нечто. Фуриоса успела разглядеть только, что размером оно было чуть поменьше человека, белесое, у него четыре лапы и сверкнувшие желтым в свете фар глаза. Существо рвануло на крышу, и она вспомнила, что верхний люк у них открыт. Она пальнула в тварь, уже готовую пролезть внутрь. Та соскользнула с корпуса машины, оставив на стекле розоватый слизистый след. Джо прибавил скорость. Новые и новые твари прыгали на машину и все лобовое стекло изгваздали своей слизью. Фуриоса, высунувшись из верхнего люка, едва успевала сбивать их. Прайм наверху тоже отстреливался и громко матерился. Прожектор Миротворца прорезал тьму, и твари ослабили натиск. — Пятьдесят лет на свете живу, весь этот берег знаю вдоль и поперек, — сказал Джо, утирая пот со лба. — Никогда такого не видывал. Если б не следы от них, подумал бы, что нечисть. Их нагнал Калашников на Миротворце. — Ну, я так понимаю, обратно поедем другим путем. Поставь там на карте жирный крест, чтоб никогда в эти места нам не попадать. С Бигфута Кота сорвали, представляешь? Его Чейз держал. Он мужик сильный. Чуть с руками не выдрали. Джо хмуро кивнул: — Мы потеряли Цезаря. — Молодцы. Минус два лучших бойца. Хорошо хоть никто не ранен, — он искоса глянул на Фуриосу. Джо, поймав его взгляд, сказал: — Она застрелила одну эту штуку, когда та хотела внутрь пролезть, а потом сбила еще пять или шесть. Калашников коротко кивнул, и Миротворец плавно ушел вперед. Наконец начало светать. Впереди лежала ровная, словно стеклом покрытая белая сияющая равнина. Вдали синела невысокая горная гряда. Фуриоса оглянулась — долину, из которой они выехали, все еще скрывал туман. Раскаленное марево дрожало над поверхностью земли. — Думаешь, долго придется ждать? — Калашников приник к биноклю. — Откуда же я знаю? Помнишь, в позапрошлый раз пять дней ждали. Но в этот раз информация понадежней. Сегодня как раз десятый день. Время тянулось невыносимо медленно, Солнце застыло в выжженном небе. Огненный ветер трепал вымпелы на Гигаконе. — Вон они. — наконец выдохнул Калашников. От ослепительного края горизонта отделилось крошечное темное пятнышко, которое оформилось в три пикапа с гладкими черными боками. Калашников спросил: — Который мой? — Тот у которого вмятина на левом боку. — У меня всего три патрона, но если все получится, я положу их водилу и дело сделано. Джо повернулся к остальным. — Две другие тачки ваши. Делайте, что хотите, но не заденьте среднюю. Ее надо взять максимально аккуратно. Этим займется Ник. Если водилы пикапов и заметили погоню, то курса не изменили. Прайм достал из багажника гранатомет, а Калашников винтовку, но не ту, с которой тренировалась Фуриоса. С первого взгляда было видно, что штука эта куда более дальнобойная и крупнокалиберная. Гигаконь и Бигфут уступали в скорости черным, поэтому рванули наперерез. Первый залп Прайма сбил левый пикап с курса, но скорости тот не потерял. Парни с Бигфута попробовали проткнуть добычу гарпуном — не тут-то было, он отскочил от черной блестящей поверхности оставив неглубокую вмятину. Прайм выстрелил, на этот раз по передним колесам левого пикапа, тот ловко ушел от удара и продолжил движение. — Твою ж мать! — выругался разочарованный Прайм. — Первую положи чуть впереди, а потом сразу бей по колесам. — крикнул ему Калашников. Бигфут пошел наперерез правому пикапу. — Благослови бог того ублюдка, который до этого додумался! — завопил Джо, глядя, как он с разгону седлает низко посаженный пикап, переезжает его и переворачивает набок. Фуриоса дала несколько выстрелов в бензобак машины. Она не успела рассмотреть, попала или нет: они неслись дальше. Прайм последовал совету Калашникова и второй пикап, уткнувшись носом в песок, перевалился через себя и замер. Их цель — черный пикап со вмятиной на левом боку — мчался вперед. Соперничать с ним в скорости мог только Миротворец. Немного сзади шел Гигаконь. Фуриоса вылезла на крышу к Прайму и на всякий случай взяла пикап на прицел. Калашников зарядил винтовку и замер, прицеливаясь. Миротворец как будто плыл по воде, настолько ровным был его ход. Калашников не торопясь, прицелился и выстрелил в боковое стекло с той стороны, где сидел водила. Бронированное стекло пошло трещинами. Пикап ощутимо увеличил скорость. Ему проще было удрать, чем отбиваться. Миротворец нагнал его во второй раз. Калашников всадил пулю ровно в то же место, стекло прогнулось и пошло трещинами. Тут пикап свернул с курса и попытался уйти от погони, он вилял из стороны в сторону, то замедлялся, то ускорялся. Миротворец, как приклеенный, следовал за ним. Калашников выжидал. Третий выстрел — пикап тормознул, вильнув в сторону — пуля прошла мимо. По счастью Джо нагнал его и выпустил в уже покореженное стекло всю обойму анаконды. Водилу и бойцов пикапа они добили быстро, но не без проблем. Джо обычно очень ловкий, чуть не схлопотал пулю в лоб. Если бы не Прайм, ему бы точно пришел конец. Тяжело дыша Джо привалился к горячему боку пикапа и вытер лицо, блестевшее от пота. — Сердце ломит, — пожаловался он Калашникову, который щелкнул зажигалкой и торопливо затянулся. — Хуевый какой-то день, хуевый какой-то рейд. Тебя чуть не шлепнули, я промахнулся. Поверить не могу… — пробормотал он. — Фуриоса, ты цела? — Вроде бы…— ответила она с неохотой, — Что они везли? — Пластид. Это очень мощная взрывчатка. И со временем не теряет своих свойств. Достаточно просто воткнуть в нее запал и — бабах! Дело сделано. Они тут в горах ее используют, ну и нам немного перепадает. Они взяли только четыре небольших пластиковых контейнера и двинулись к горной гряде. Миротворец, как ящерица, шнырял среди камней, забираясь все выше и выше. Наконец, когда стало темнеть, разбили лагерь. Прайм достал из багажника военную рацию. Джо долго настраивал ее, пока, наконец, не нашел нужную частоту: — Розовая пачка! Розовая пачка! Как слышите меня, прием! В динамике зашуршало, и сердитый мужской голос ответил: — На башку себе ее натяни. Прием. — Фу, как грубо. — ухмыльнулся Джо, но Фуриоса заметила, что руки у него заметно дрожали. — Че надо? — То же самое, что и всегда. — Цену знаешь? — Да, у меня все с собой. Прием! В динамике долго шуршало, так что Джо не выдержал и почти крикнул в микрофон: — Дик, прием! — Идет. К утру сделаю закладку в условленном месте. Отбой. Машины накрыли черной сеткой, и они слились с поверхностью изуродованных оплавленных скал. В темноте Фуриосе показалось, что их вершины светятся мертвенным синеватым светом. — Что это? — Ведьмин студень, — ответил Калашников, хотя Фуриоса спрашивала не его, а Прайма. Но он все равно присел рядом, кутаясь в одеяло, словно его бил озноб. — Похож на синее желе. Как только студень перетечет на эту сторону гор — всему миру конец. Некоторые вещи на свете не меняются, например, его дурацкие байки про колоповый сок и ведьмин студень. — Ну хорошо, — она пожала плечами, — а что там за горами? Калашников вздохнул. Она почувствовала, как в темноте растворяется самая нежная из его улыбок. — Там весь остальной мир, малыш. Не-пустошь. Вот только нам туда никак не попасть. Все границы закрыты, перевалы засыпаны пеплом. Его слова были пересыпаны застарелой горечью. Она поняла, что еще немного и он опять заберется ей под кожу, поэтому взяла свое одеяло и ушла спать к ребятам с Бигфута, которые охотно подвинулись и даже не отпустили ни одной шуточки. Фуриоса не спала всю ночь, изредка поглядывая на таинственные огни. Ей казалось, что они то притухали, то разгорались вновь и время от времени перемещались по вершинам скал, как живые. С утра они отправились к условленному месту втроем: Джо уверенно шагал впереди, за ним — Фуриоса, которой доверили нести один ящик, остальные три нес Калашников. Когда солнце уже перевалило за полдень, они подошли к узкому проходу, зажатому между отвесных скал. Все пространство между ними было залито чем-то похожим на черное стекло. Джо осторожно попробовал его ногой. Стекло легонько заскрипело, но выдержало его вес. — Думаю, пройдем, — не очень уверенно сказал он. — Три года назад этой штуки тут не было… Калашников, как ни странно, не сказал ничего. Внизу под стеклом что-то таинственно булькало. До конца прохода оставалось совсем немного, когда Фуриоса услышала хруст — правая нога Калашникова по колено ушла под черную корку. От одного взгляда на его опрокинутое лицо у нее перехватило дыхание, хотя, казалось, ничего такого страшного с ним не произошло. — Осторожно поставь свой ящик, — прошептал он Фуриосе. — Джо, не двигайся, пускай она… Фуриоса поставила контейнер на лед. По одному она забирала у Калашникова ящики и относила их Джо. Когда остался последний, Калашников слегка придержал её руку и упавшим голосом сказал: — Не возвращайся. Идите дальше без меня. — Ты всю жизнь, что ли, там стоять собрался? Ну-ка живо дуй сюда! — взревел Джо. Калашников кусая губы ответил: — Дружище, это не так просто, как кажется. — Он был очень бледен, по лбу крупными каплями катился пот. — Это, блять, очень просто! Выполнять команду, солдат! — рявкнул Джо. Калашников несколько мгновений собирался с силами, и, наконец, рванул ногу из-подо льда, закричав от боли. Очки с зеркальными стеклами выпали из кармана его куртки, отбросив на лед два ярких радужных блика. Фуриоса считала, что правильно будет спокойно стоять и смотреть на то, как он корчится от боли. Но вместо этого как-то само собой вышло, что она подбежала и помогла ему подняться. Когда они доковыляли до конца ледяного тоннеля, он вдруг закричал от боли. — Ники, что с тобой? — Джо бросился снимать с него ботинок, но нога была цела, если не считать тонкой красной линии опоясывающей колено. — Что ты орешь?! — он схватил Калашникова за плечи и как следует встряхнул. — Смотри, у тебя там ничего нет! Небольшая царапина! Калашников притих и ошарашенно уставился на свою ногу. — Пустошь отметила, — пробормотал он, цепляясь за протез Фуриосы. — Это плохой знак. Я промахнулся, понимаешь, впервые промахнулся. Джо закатил глаза. — Отставить истерику! Живо обувайся. Надо торопиться, мне кажется, скоро начнется песчаная буря. Калашников трясущимися руками зашнуровал ботинок. Весь оставшийся путь он прихрамывал и молчал. Джо оказался прав: погода начала портиться, воздух сгустился и пожелтел, поднялся ветер. Джо ускорил шаг. — Видишь тот скальный выступ с белой макушкой? — показал он Фуриосе. — Лезь наверх. Там лежит пластиковый контейнер, принесешь его мне. Потом поднимешь ящики с взрывчаткой. Но бери по одному и будь очень осторожна. Забраться наверх оказалось гораздо проще, чем спасать заразины штаны. — А почему мы не возьмем себе и взрывчатку и это, — спустившись она протянула контейнер Джо. Он открыл его дрожащими от нетерпения пальцами и торопливо пересчитал цветные ампулы. — Это лекарства для Корпуса, без них он долго не протянет. Если я обману продавца сейчас, то никогда больше не получу того, что мне нужно. Он оглянулся на Калашникова, который прятался от ветра за большим камнем и, кажется, заснул. Голова его безвольно откинулась в сторону, а руки расслабленно лежали ладонями вверх. — Сейчас я спущусь вон туда, видишь, где скала похожа на голову лошади. Там второй тайник со шприцами. Тогда специально разделили, чтобы не все сразу использовать. А ты пока закинь наверх остальное. Фуриоса воспользовалась тем, что снизу ее было не видно, и торопливо сунула несколько брусков в карманы штанов. Никто не заметит пропажи, а если эта взрывчатка ценная, может, и ей на что сгодится. Когда она спустилась, то поняла, что лучшего момента не будет: Калашников то ли спит, то ли просто отключился, Джо возится со своим тайником и словно нарочно повернулся к ней спиной. Правда ветер усилился и стало темно, но Калашников хорошо учил ее: попасть Джо в голову с такого расстояния не составит большого труда. Она расставила ноги пошире и прицелилась. — Фуриоса! — вскрикнул Калашников у нее за плечом. Он сбил ее с ног и вырвал пистолет. Во рту стало горячо от крови. — Какого хрена ты сейчас делала?! — он задыхаясь направил на нее ее же собственный ствол. Ветер сорвал с его головы шляпу, закрутил в желтом вихре и унес прочь. Рука Калашникова вздрагивала при каждом вздохе. Если бы она не знала, что он больше не человек, то решила бы, что ему страшно. А она вот совсем не испугалась. В голове лениво проплыла только одна мысль: надо было проверить, точно ли он вырубился. Он разрядил всю обойму в миллиметре от ее уха, а она даже глаза не зажмурила. Думала, он выстрелит ей в лоб. Калашников отбросил пистолет и навел на нее свой кольт. — Ты почему мне не отвечаешь, а? Я же тебя по-хорошему спрашиваю…— Его лицо исказила гримаса боли. Он силился, но не мог выстрелить, что-то ломало его изнутри. Она почти услышала, как лопаются его сухожилия и крошатся кости. Ноги у него подкосились и он упал рядом с ней на колени. — Ты все время молчишь. Это, черт побери, невыносимо…— он неожиданно осторожно вытер кровь с ее губ. — Ну наорала бы, послала к черту… или пристрелила. А не так вот… Его ледяная ладонь тяжело легла ей на затылок, он потянул ее к себе. От Калашникова пахло старой кожей, порохом и коньяком. Ветер озверело швырял в них песок и выл в скалах. Ей показалось, они стояли обнявшись долго-долго, целую вечность, но Калашников вдруг вздрогнул и оттолкнул ее от себя. Взгляд его вдруг смазался, зрачки расширились. — Заткнись! Я не хочу тебя слушать! Пусть она сама скажет, а не ты! — крикнул он, зажимая уши руками, — Ты сдох, слышишь! Тебя больше нет! Убирайся отсюда! Я тебя ненавижу! Фуриоса оглянулась: Джо до сих пор торчал у второго тайника и, судя по всему, не слышал выстрелов из-за шума ветра. Завеса безумия спала с лица Калашникова так же неожиданно, как и появилась. — К черту, — сказал он устало, — никаких вторых шансов не существует. Давно надо было это сделать. Всем было бы лучше. Приставил к подбородку кольт и нажал на спусковой крючок. Раздался глухой щелчок, и ничего не произошло. Калашников замер прикрыв один глаз, потом растеряно посмотрел на Фуриосу. — Какая… тупая шутка. — его голос задрожал от обиды. Он выронил кольт. Начав смеяться, он уже не мог остановиться. Задыхался, сгибаясь пополам и тыкался лбом в песок. Фуриоса хотела обнять его и успокоить, но не решилась. Хотя сделай она так, все сложилось бы иначе. К ним подбежал Джо. — Застрелиться хотел, но не свезло. Осечка, представляешь?! — визгливо смеялся Калашников. — Пустошь пометила и все — непруха! Даже сдохнуть не выходит… Вдруг он резко оборвал смех и поднялся. Глаза суетливо забегали по лицу Джо. — Я ведь убил его. Чарли больше нет. Ни в каком он не в Газтауне, брехня это все. Зарезал я его. Потом стрелял много-много раз. Да сам посмотри, — он тыкнул пальцем в сторону, — вон он стоит и лыбится, как придурок! Все ходит и ходит за мной и никак не отвяжется. Скажи ему, чтобы перестал. Он потер лоб и добавил: — И убей уже меня… пожалуйста. Я заслужил. Джо коротко всхлипнул и прижал его к себе. — Неправда. Ты ни в чем не виноват. — его голос прервался, — Это все я. Это только моя вина и больше ничья. Ну тихо, тихо… Успокойся, Ники. Я не хочу тебя убивать, ты же мой единственный друг. Ближе тебя у меня никого нет… Он разрыдался бессильно уткнувшись лицом Калашникову в плечо. Кольт лежал на земле прямо перед Фуриосой, но ей больше не хотелось убивать. Она поняла, о чем говорила мисс Гидди: нельзя убить того, кто уже убил себя сам. Не важно, кого там убил Калашников. Это чудовище сожрало их с потрохами, а время и груз вины вот-вот окончательно раздавят. Пожалуй, ей даже было жаль их, но это была немного брезгливая жалость без примеси настоящего сострадания. И еще она струсила. Она могла убежать, но без еды, воды и оружия в незнакомых местах далеко не уйдешь. А она не хотела больше быть песчаной швалью, и не хотела умирать. Наоборот, Фуриоса решила, что обязательно переживет их обоих. Тогда-то она и свернула с прямого пути на глухую кривую окольную тропу. Стоило ли теперь удивляться тому, куда она ее привела? Много тысяч дней она презирала себя за то, что предпочла плыть по течению, то задыхаясь от того, что происходило вокруг, то ныряя в мир своего воображения и зеленых земель. Более того, ей казалось, что Калашников тоже презирал ее за это. Больше он не сказал ей ни слова, раз и навсегда вычеркнув из жизни. Ей даже иногда казалось, что это он ее бросил, а не она его. Вместо шляпы он раздобыл себе старый авиационный шлем и украсил его пулеметными лентами. Этих лент становилось все больше, а Калашникова все меньше. Он резко сдал, постарел и очень скоро превратился в полубезумную развалину. Только Джо не оставлял немного наивных попыток их помирить. Когда она уже получила императора, на совещаниях он всегда сажал ее напротив Калашникова, который только здоровался и строго смотрел мимо. Нога у него так и не зажила, так что под конец он с трудом мог ходить. Они долго ждали у той скалы. Буря не стихала целые сутки. Когда наконец из-за рыжих туч выглянуло солнце, Фуриоса увидела, что все камни и скалы вокруг покрыты сияющим при свете дня инеем. Путь назад показался ей невыносимо долгим. Калашников сильно хромал и еле плелся хвосте, а потом вдруг сказал Джо: — У тебя на спине паутинка. Она посмотрела на куртку Джо, но не увидела там ничего особенного.