Выкуси!

Хью считал зеркала большим упущением в жизни вампиров. Попробуй ровно надеть высокую шляпу-цилиндр, если в отражении ты видишь только летучую мышку, или застегнуть под подбородком плащ, три раза не промахнувшись крючком мимо петельки. Конечно, всё приходит с возрастом: уж чего-чего, а возраста у самого старшего из сервампов достаточно. Он бы даже хотел, чтобы было немного меньше. Возраста — поменьше, роста побольше. Но всё это — несбыточные мечты. Единожды обратившись в бессмертного монстра, ты уже никогда не сможешь нести в себе ничего человеческого. Останешься куском мяса, законсервированным в одном положении. Мозгом в дистилляте, бабочкой под иглой, скелетом с наростами на костях в музее: все приходят поглазеть на тебя, возможно, восхищаются или в какой-то мере ценят, но всегда на расстоянии. Хью, впрочем, за разумную дистанцию ратовал обеими руками. Его информаторы и подчинённые знают о нём только тембр голоса, лишь самым ценным из них он пару раз показывает силуэт в тенях, затаившись в глубоком кресле, как большая летучая мышь. Незачем лишний раз подпускать к себе кого-то слишком близко. Тецу либо слова путает, либо на чужое личное расстояние плевать хотел с крыши гостиничного домика. Хью подозревал, что немного из пункта а), немного из пункта б) и сверху не забудьте посыпать подростковой непосредственности. Держать с ним расстояние не получалось, хотя вампир поначалу пытался очерчивать какие-то границы, вроде «не бери меня на руки без разрешения» и «стучись, когда входишь». Тецу покладисто кивал, а потом подсаживал себе на плечо, вынося на обед, и врывался в комнату, как ураган. Хью глубокомысленно заключил, что подростки вроде Сендагаи слишком шумные и неуправляемые, чтобы как-то их сдерживать. В конце концов, Тецу ведь о нём заботится, кормит и ещё ни разу не постирал чёрный плащ с какими-то красящимися вещами. С остальным умудрённый годами старик вроде него вполне мог смириться. Именно эту мысль следовало назвать отправной точкой всех невзгод, обрушившихся на маленькую черноволосую голову, спрятанную под высокий цилиндр, который добавлял несколько бесценных сантиметров роста. «Не сиди на солнце в чёрном, перегреешься,» — напоминал Тецу, затаскивая его под навес и снабжая стаканом охлаждённого лимонада, и не менее заботливо спотыкался о Хью по дороге в комнату. «Вот, перекуси, а то до обеда далеко,» — говорил Тецу, протягивая ему сэндвич с грудинкой, и через пару минут ставил на него гроб, увлёкшись уборкой. Тут определённо было над чем работать, поэтому Хью, обучая Сендагаю базовым умениям хозяина сервампа, постепенно учил его также осмотрительности, внимательности и какой-никакой самостоятельности — Тецу мог часами стоять в супермаркете, выбирая мороженое, и покупал то, которое ему в конце концов подсовывал вампир. Дело медленно сдвинулось с мёртвой точки, как маленький камушек на вершине горы. Постепенно, катясь всё ниже, булыжник величиной с ладонь нелогично высокого и плечистого подростка превратился в валун с его рост, а потом и вовсе увлёк за собой смертельную лавину. Хью в ужасе чувствует теплый комок нежности в своей груди, когда смотрит на спящего на веранде Тецу, и понимает, что маленькой деревеньке — сокровищу архитектуры с витражными окнами в церкви! — скоро придёт конец под грудой щебня. Он не хочет повторить историю Жадности. Хью помнил тот ужасающий вид разрушенного до основания города и лежащей в руинах страны и шатающуюся фигуру Лоулеса, безумно хихикающего и дробящего в зубах камень некогда прекрасной статуи. Почти год сходить с ума по потерянной любви и на всю жизнь оставить в своём сердце незаживающую рану? Нет уж, Хью не собирался совершать таких глупостей. Нужно просто держать дистанцию. «Ты не устал? День был долгим,» — будто в противовес мыслям вампира, мягко брал его на руки Тецу, относя в комнату и не слушая капризных отговорок. Помогал снимать плащ и туфли и поправлял одеяло, уходя, а Хью только в панике думал, как вообще до такого докатился. Он едва доставал высокому подростку до коленей, иногда с отвращением разглядывая свои худые ручки и ножки, больше подходящие сверчку, чем могущественному чудовищу. Если бы только его тело не принадлежало маленькому мальчику, всё стало гораздо проще. Хью представлял, как одёргивает Тецу, выворачивается из его рук или просто осаживает одним взглядом, но, когда ты полметра от пола даже такие простые вещи выглядят частью низкопробной комедии. Он сам как низкопробная комедия. Огромная мощь закручена вокруг хлипкого, птичьего позвоночника, древние знания засунуты в мозг размером с дыню, а столь любимые им классические костюмы приходится шить на заказ, и всякий раз продавщицы умиляются с детского личика и капризно поджатых губ. Унизительно смешно. Хью цеплялся за эти мысли с одержимостью Жадности, пожиравшего статую Офелии. Он знал, что может быть смешон, но смех лишь ещё один рычаг управления. Если ему не удалось вовремя нажать на стоп-кран, когда душе приспичило влюбиться в Тецу, то его гордость и тщеславие помогут удержать слишком большие для детского сердца чувства. Будто издеваясь в ответ, Тецу беззаботно сносил все его капризы и затащил на стадион смотреть матч по футболу между городскими командами. Лёжа маленькой мышкой на его коленях под защитой сложенных домиком рук, Хью устало вздохнул. В этот раз проблема точно ему не по плечам. Тецу с детской непосредственностью взваливает её на себя с той же лёгкостью, с какой таскает гроб, учит Хью складывать салфетки пирамидкой и закрывает задремавшего в его руках вампира от слепого дождя. Он не совсем уверен в том, что чувствует, поэтому уже думает, как бы поточнее спросить отчего так волнующе тянет в груди у самого объекта всех волнений. К счастью, этот объект — очень, очень мудрый мужчина, по каким-то своим причинам корчащий из себя вредного мальчишку.