Белка и колесо

      Андрей нетерпеливо набрал номер Гены заново, быстро нажимая на соответствующие кнопки в телефоне, затем поднёс мобильный к уху. Шли долгие гудки. Уже совсем стемнело, когда Андрей освободился от работы и усталый от постоянных поездок по магазинам и ларькам смог отправиться домой. Он хотел было позвонить и предупредить Гену, что скоро вернётся, но тот, видимо, был слишком занят какими-то не особо важными делами, как это обычно и происходило, от чего и не брал трубку. Как обычно он взглянет на одиннадцать пропущенных только когда Андрей окажется на пороге дома, не раньше.       — Возьми трубку, — процедил он сквозь зубы так, чтобы этого никто не услышал. — Зачем тебе телефон, если ты его никогда не берёшь!       Слушая долгие гудки дозвона, Андрей одной рукой закрыл за собой тяжёлую пошарпанную дверь диспетчерской и направился вдоль рядов с фургонами и грузовиками на выход с площадки небольшого городского логистического центра. Быстрым шагом пробегая мимо ряда высоких фур, а потом и низеньких фургонов, на каких он часто развозил товар по мелким ларькам и забегаловкам, Андрей ощущал, как с каждым шагом его гнев нагнетался. Не хватало нервов слушать долгие безответные гудки; Андрей сбросил звонок и сунул телефон в карман, не понимая — волноваться ему или нет. В конце концов — что могло произойти, чтобы Гена забыл о телефоне?       Он не потрудился выйти со здания склада логистического центра через стеклянную дверь, предназначенную именно для людей, нет, он рванул прямо под одну из десяти опускающихся железных дверей для фур, до закрытия которой оставалось буквально два метра. Он ожидал, что услышит отчаянную ругань испуганного коллеги, поэтому, проигнорировав оскорбления, направился на выход со станции.       Логистический центр города Л, как и сам город, был однозначно старомоден в плане охраны, и как бы не пыталось правительство всю нищету скрыть под блефом из глянцевых наклеек, предупреждающих о круглосуточном видеонаблюдении, охране с травматическими пистолетами, владеющей тайнами оккульта и прочей шелухе, всё портила сторожка у чёрного выхода, откуда домой отправлялись водители и прочие работники центра. Через главный ход проезжали лишь фуры и фургоны, сворачивающие с главной трассы, ведущей из города, а чёрный выход предоставлял работникам возможность отправиться в гаражи за своим автомобилем, либо пешком, как это делал Андрей, мимо кустарников и железной дороги попасть домой.       Нужно было пройти сторожку, что каждое утро и каждый вечер было для Андрея целым подвигом. В небольшой прогнившей сторожке, которую не ремонтируют только потому что, видите ли, привычно, постоянно сидел низкорослый сторож преклонного возраста, который считал каждого на станции своим родным, и поэтому постоянно высовывал крючковатый морщинистый нос из маленького окошка и громко кряхтел что-то вроде приветствия, даже если человек направлялся домой. За те несколько лет, сколько Андрей работал водителем фургона, старик, кажется, начал считать своим долгом спрашивать его о личной жизни так, будто бы она имела общественное значение. Раз за разом Андрей переживал странное дежавю, будто он главный герой сериала своей личной жизни, за которой обязаны следить все вокруг. И когда он отдавал или забирал свой пропуск, то начинал искренне молиться Богу о том, чтобы старик был в хорошем настроении и не устроил какую-нибудь пакость. Например, сторож мог разрешить въезжать на стоянку, а потом, подняв шлагбаум, резко опустить его прямо перед самым носом грузовика, но это случалось не часто, когда у деда было на редкость скверное состояние духа. Было одно время, когда его решали уволить за эти перепады в эмоциях, да отправить в какой дом престарелых, но так ничего и не предприняли. Всё-таки никто кроме этого деда не хотел за гроши целыми днями принимать пропуска водителей, отдавать их, пропускать фуры и фургоны каждую ночь и каждый день, бегая от шлагбаума к сторожке. Среди водителей даже родилось мнение, что сторож давно поехал головой, но мнение, как было мнением, так и осталось, и возрождалось оно из пепла, как феникс, только тогда, когда дед устраивал подлянки.       Сам Андрей недолюбливал сторожа. Человеком тот был простым, но однозначно тупым, как пробка, что усложняло жизнь, от чего и без того странные вопросы казались напоследок обмакнутыми в тягучий и сладкий до боли в зубах маразм. Стоило Андрею подойти за пропуском, как дед тут же забывал о своих рабочих обязанностях и начинал расспрашивать о жизни, закрывая мутные, но зоркие поросячьи глазки, на какие-либо рамки приличия и времени. Тогда приходилось уламывать самого себя не беситься, что выходило не всегда.       — Андрей-ка! Как там Маринка твоя? — вновь высунулся длинный нос сторожа из небольшого окошка, за которым светила маленькая настольная лампа, освещающая заваленный чашками и помятыми тетрадями с записями стол.       Андрей брезгливо отступил на шаг назад, дабы не чувствовать идущего из окошка сторожки грустного старческого запаха, присущего всем старикам, и быстро ответил:       — Дед, ты меня с кем-то путаешь. Давай сюда пропуск.       — Да куда ты торопишься? — сторож косо взглянул на Андрея. Их взгляды пересеклись.       — Нет у меня никакой Маринки.       — А, у тебя брат? Как его там? — задумчиво прохрипел сторож, цокнув языком. Андрей понял, что просто так домой не уйдёт.       — Ты у меня это утром спрашивал, — выдохнул он.       — Да? А я уже забыл. Напомни брата своего, а?       Сказав это, дед замер, попытался высунуть голову наполовину из окошка, чтобы волосатым ухом уловить ответ Андрея. Тот хотел было хлопнуть деда по загривку, да приструнить его на неделю вперед, чтобы не трогал больше, но, тяжело вздохнув, он ответил:       — Гена.       — Генка-то? Ушастый такой? — сторож будто бы издевался, но, как ни странно, это был его обычный будничный тон, какой указывал на хорошее настроение. Старик сунулся немного назад.       — Да нормальные у него уши, что ты гонишь? — хохотнув, отмахнулся Андрей.       — Он приёмный? Вы такие разные!       Это заявление оказалось последним. Парень напряжённо выдохнул, но дед этого не заметил, продолжая что-то нести про приёмных детей и детские дома, про то, какие убийцы и мракобесы вырастают из сирот, но Андрей не дал ему договорить.       — Дед, я тебе сейчас нос вырву, если ты мне пропуск не отдашь, — нарочно гневным голосом убедительно произнёс Андрей, на что морщинистое лицо сторожа сморщилось еще больше. Задержав взгляд своих мутных глаз на глазах Андрея, старик молча сунулся обратно в сторожку и принялся рыться в выдвижном шкафчике, что-то про себя бормоча. Наконец, найдя пропуск Андрея, сторож бросил его через окошко, как фрисби, прямо в грудь парня.       — Вали! — по-детски обиженно огрызнулся старик, забыв закрыть форточку.       Андрей терпеливо наклонился к упавшему пропуску и, подняв его с земли, сунул в карман. Даже не попрощавшись, он двинулся по неосвещённой дорожке в сторону гаражей, откуда мог быстрее добраться до дома. Станция находилась недалеко от его дома, поэтому Андрей каждый день ходил туда и обратно пешком. Стоило пройти высокие заросли кустарников, потом мимо гаражей горожан Л, затем пройти небольшое поле, которое обычно знойным летом засыпалось полевыми цветами, перейти рельсы и вот — уже родная канава, а рядом и дом. Обычно весь путь от дома до работы занимал не более получаса, от чего Андрей и ходил пешком. Он редко опаздывал, поэтому каждое утро у него всегда было время пораскинуть мозгами о каком-нибудь житейском вопросе, выкурить сигарету или просто собраться с мыслями.       Поздними вечерами, когда уже все заботливые родители укладывали своё ненаглядное чадо спать, Андрей только собирался домой, каждый раз шагая в приподнятом, но изморенном настроении. Он освобождался гораздо раньше, но приходилось еще сидеть в диспетчерской рядом с воняющими перегаром и шлюхами другими водителями и порой заполнять множество бланков о доставках продукции и прочем, получать работу на день вперёд или элементарно отдыхать от постоянной трясучки в фургоне. Именно поэтому он и звонил Гене, чтобы предупредить, что идет домой, ведь мало ли что могло случиться в тёмных закоулках гаражей или на поле, где ходило катастрофически мало людей. Люди эти были не то наркоманами, не то маньяками, но Андрей привык успокаивать Гену фразой: «Ты не уверен, что я достаточно силён, дабы отбиться от всяких налётчиков?».       Уже подходя к гаражам, Андрей вновь достал телефон и набрал номер Гены. Сначала телефон долго не мог найти сеть, потом на холоде начал тормозить, а когда Андрей со злости принялся ударять по кнопкам, наконец-то он услышал гудки. Но и они не радовали — Гена не брал трубку.       — Вдруг с тобой что-то случилось, идиот! — выругался Андрей и, сам того не заметив, ускорил шаг.       Как назло, гаражи оказались бесконечными. Поворот за поворотом, куча дверей с машинами, множество уличных фонарей и столбов и вот, наконец, вновь все вокруг почернело, как яркий детский рисунок, испоганенный случайно пролитой черной краской. В поле было на редкость тихо и пусто, будто бы уже наступила зима. От того, что дневной ветер поутих, ночной штиль немного пугал. Стремительно падала температура, выдыхая, Андрей видел, как из рта выплывают клубы пара, как замёрзшая под ногами земля, будто камень, глухо отдается в каждом шаге. Парень вспотел, расстегнул бушлат и попытался снизить скорость, но ничего не выходило.       Его мучали мысли о том, что, возможно, с Геной что-то стряслось, что он мог упасть с лестницы или мог кто-то проникнуть в дом и… Не хотелось думать о плохом.

— Но ты, сука, не берёшь трубку!

      Показались кустарники, отделяющие поле от железной дороги. Даже не посмотрев по сторонам, Андрей быстро миновал рельсы и побежал вниз по склону прямо к небольшой тропинке у канавы. На втором этаже не горел свет, но окна кухни светились. «Неужели так сложно носить телефон в кармане?»       Андрей махнул через пару ступенек к входной двери и с лёту открыл её, сразу ворвавшись в прихожую. Его поразило, как легко открылась дверь, что она была не заперта. Позабыв закрыть её за собой, Андрей с секунду оценивал ситуацию: разговоры за кухонной дверью, через непрозрачное стекло которой виднелись две близко сидящие тени, в углу парадной женские сапоги на шпильках, на вешалке рядом с курткой Гены висела дешёвая меховая жилетка и миниатюрная сумочка на цепочке. Всё это дополнил взрыв раскрепощённого женского смеха из кухни.       Уж кому, а тебе, Гена, действительно шлюхи нравятся?       Не было сил злиться. Сбито дыша, Андрей старался поумерить свой пыл самостоятельно, ведь он знал, кто находится на кухне. Он не понимал только почему. Громко шумело радио, как обычно шумит по особенно праздничным вечерам, когда за окном сыплются рыхлые снежные хлопья, не подгоняемые зимним ветром, а мороз, сковывающий яблоню во дворе, кусает за нос и пальцы, заставляя позабыть обо всём и торопиться домой, туда, где всегда ждут и всегда согреют. По тем самым вечерам, когда Гена бегает от стола к столу, пытаясь быстро что-нибудь приготовить на ужин, бережно, но торопливо нарезая какой-нибудь салат, одновременно вымывая посуду или наливая в чайник воду. В старой растянутой майке, в потертых штанах, со спутанными волосами, которые он небрежно убирает запястьем, чтобы те не спадали на глаза и мешали видеть залитый жёлтым тёплым светом лампы стол, на котором часто появляются блики разноцветных гирлянд над головой. Тогда, с приподнятым настроением возвращаясь домой, даже не позволив Гене отвлечься от суеты, Андрей с улицы подбегает к нему из-за спины и заключает в крепкие любящие объятия, смеясь от того, как парень смешно ругается на заснеженную мокрую куртку и испуг, пытаясь вырваться. Потом Гена вновь возвращается к готовке, наказав Андрею куда-нибудь повесить бушлат, чтобы тот высох, и весь вечер тот ходит, скрывая щекотливое чувство влюблённости за скромным молчанием.       Но сейчас было не до улыбок и Андрей это прекрасно понимал. Затаив дыхание, он подошёл к закрытой двери кухни и прислушался.       — У него тогда должна быть функция «АвтоМат», — смеясь, произнес знакомый женский голос.       — Автомат? — удивлённо переспросил голос Гены, на что женский захохотал. — Зачем он ей? Я сомневаюсь, что всё так плохо.       — Автоматический мат! Заведующая бы точно с ума сошла. Прикинь — она ему слово, а он в ответ десять.       Гена скромно хохотнул:       — Ахуенное дополнение к плевкам.       — К плевкам после каждого слова, — дополнил женский голос, и они оба засмеялись. — Давай еще по стаканчику накатим… Ой, бля, пепельница, ты куда!       Резко схватившись за ручку, он быстро открыл дверь. Перед глазами раскрылась ужасная картина: за обеденным столом, где каждое утро выпивалась чашка крепкого кофе, курила та самая Маша, которая за пачку сигает была готова на всё, а напротив, попивая из кружки нечто, похожее на золотистый вермут, сидел Гена. По столу валялись яблоки, смятая пачка сигарет, а в центре непрозрачная чёрная бутылка.       — О, компания подвалила, — залилась смехом Маша, запрокинув голову назад. Двумя длинными миниатюрными пальчиками удерживая сигарету, она сильно затянулась, от чего Андрея почему-то холодно покоробило. — Твой брат хорошим парнем оказался. Чего стал? К нам иди.       Андрей глядел в затылок Гены, совершенно не слушая бесполезные бредни пьяной девушки. Гена не оборачивался.       — Телефон твой где? — смог только процедить Андрей, но ответа не стоило ожидать. За Гену ответила Маша, взметнув рукой с телефоном.       — Вот телефончик. Андрюш, сюда иди.       Маша вдруг шатаясь, встала, едва не споткнувшись о свою ногу, она с трудом удержалась за стол свободной рукой без сигареты, но, несмотря на это, Гена всё же вскочил с места и, быстро схватив пьяную девушку за талию, опустил обратно на стул. Наблюдая за всем этим кордебалетом, Андрей успел одарить Машу презрительным взглядом, но он всё так же молчал, ожидая, что хоть слово скажет Гена. Казалось, будто он так же пьян, как и Маша, но он прекрасно знал, что Гена не пьёт.       — Марии пора домой, — вмешался Андрей, оттолкнув Гену в сторону, он попытался ухватить девушку за плечо и выпроводить из кухни, но та его перебила, увернувшись от захвата.       — Мне страшно ночью одной идти!       — Да что ты привязался-то к ней? — не выдержал Гена.       Андрей почувствовал, как становится сложнее управлять собой, но знал, что пути назад нет. Быстро, как нападает кобра, он хапнул девушку за шею и, нагнув, вытолкнул из-за стола в проход, да так, что случайно опрокинулся стул. Машу занесло, пьяные ноги не держали; крякнув, она грохнулась на пол, проехавшись по стене плечом, но Андрей не остановился. Пока Гена рвался вступиться за девушку, Андрею вновь пришлось оттолкнуть и его, усадить на стул и одним лишь взглядом заставить молчать, и, понимая, что это ненадолго, вернулся к Маше. Он растёр по полу подошвой выпавшую сигарету, вновь поднял девушку на ноги и, крепко взявшись за её хрупкие, казалось бы, хрустальные плечики, враз вытолкнул её в парадную.       — Грубиян сучий! — кричала девушка, пока ноги сами не занесли её босую на холодный порог в открытую дверь, но её тут же вернул обратно в дом Андрей. — Отпусти же! Мне больно!       Видимо, от этих криков и оживился Гена, вмиг оказавшийся в парадной, но проход к девушке собой загородил Андрей.       — Дай я провожу её.       — Она сама может дойти.       — Она пьяна, Андрей!       — Ты её не знаешь, блять, — не унимался Андрей. — Какого чёрта она делает здесь?       Не успел Гена и ответить, как вклинилась Маша:       — Я за яблоками пришла.       — Обувай свои сапоги долбаные! Гена, ты вообще головой думаешь? Какие к чертям яблоки? — повысил голос парень. — Ты вообще знаешь, что это за шмара?       — Кто? — со страхом в глазах, но не в голосе ответил Гена, и тут вновь в разговор влезла девушка.       — Тебе бы морду начистить за такие слова. Гена, да скажи ему!       — Обувайся и вали отсюда подальше! — не выдержал Андрей. — Ну-ка, иди сюда, — схватив Гену за майку, он приблизился к его лицу. — Дыхни. Живо!       — Чего, блять?       — Дыхни говорю!       Запаха алкоголя он не почувствовал. Чего и стоило ожидать — Гену сложно было хоть когда-то заставить пить. Он никогда не пил. Почувствовав вину в том, что засомневался в парне, Андрей постарался скрыть это, переключившись на Машу. Та слишком долго обувалась, молния с трудом закрывалась, порой застревая, и тогда ей вновь приходилось всё начинать сначала.       — Она не может идти такой темнотой домой, Андрей, — пытался достучаться парень, стуча тому в грудь ладонями, но Андрей был непреклонен.       — Ничего страшного. Завтра на станции опять увидимся, да? — саркастично хохотнув, повернулся Андрей к Маше, на что та ничего не ответила. — Как раз ты в том же состоянии, что и вчера, так что… Ой, Гена, отвяжись, ради всего святого!       Наконец справившись с непослушными молниями, девушка, пошатываясь, встала на ноги и, приложившись спиной к стене, медленными пальцами взъерошила волосы. Андрей не дал ей даже возможности собраться и попрощаться по-человечески. Быстро сунув ей в руки её меховую жилетку и миниатюрную сумочку с парой яблок, парень в плечи вытолкнул её за дверь, как бы не ругался Гена, в попытках вырваться следом. Он что-то возмущённо пытался донести, что Маша обыкновенная приятельница, как будто это уже имело хоть какое-то значение.       Быстро замкнув дверь, Андрей вытянул ключ из скважины и спрятал его в кармане штанов, а затем, оттолкнув Гену от себя, направился быстрым шагом на кухню. Там, взяв со стола полупустую розовую зажигалку Маши, он достал из кармана помятую пачку и, вытянув свою сигарету, закурил.       — Дай мне ключ, Андрей, — с нажимом произнёс Гена. Но Андрей его даже не слушал.       Медленно переставив упавший в суматохе стул, он сел и, поставив локти на колени, уткнулся лбом в переплетённые пальцы рук. Наступила тишина, которую разбавляла какая-то жизнерадостная мелодия по радио и бодрый голос исполнителя, поющего что-то про солнечные дни и море. Вечер не должен был быть таким. Всё должно быть лучше, как у всех…       — Она всего лишь зашла за яблоками и принесла немного… немного чего-то, — оправдывался Гена, все еще стоя в прихожей. — Откуда ты её вообще знаешь? Не мне ли нужно концерты устраивать?       — Мне лучше знать! — не выдержал Андрей. — Она шлюха, понимаешь? — резко встав со стула, сорвался парень, наперебой ведя своё. — Ты действительно считаешь, что с такими щеками она работает только в магазине? Да у неё на лбу сотни мужиков её профессию изо дня в день прописывают. А ты был рад выпить с ней. Думаешь, я ничего не вижу?       Немного помолчав, Гена произнёс:       — Я не пил. Я чая налил… Ты просто её не любишь за какой-то бред.       — Не люблю, — выразительно кивнув, ответил Андрей и подошёл вплотную к Гене. — А ты?       - Что?       Андрей отвернул голову в сторону, затянулся, и выдохнул густой дым, а потом, вернувшись к лицу парня, спросил:       — Любишь её, да? Что тебе понравилось? Её зад или что? Тебе вообще всё это нужно?       Гена упёрся ладонями в грудь Андрея и заставил того замолчать, непонимающе глядя в глаза.       — Что ты несёшь? Андрей, пожалуйста, успокойся.       Он увидел, как в зрачках Гены вспыхнул испуг. И не такой страх, как страх того, что тебя вот-вот раскроют, нет. Тот самый страх, после которого человек перестаёт доверять и рвётся тонкая нить, и без того сотни раз перетянутая наново. Но клубок нитей когда-нибудь закончится и заменить вновь оборванную связующую больше не предоставится возможным.       Его тёплые ладони так греют, что начинает щемить в груди и холодеть в ногах. А шоколадные глаза не смотрят сквозь, смотрят в самую душу. Он готов терпеть запах дыма, готов получать оплеухи, после которых ближайший день звенит в ушах, готов стерпеть любой громкий хлопок двери, любую выходку, которую только себе можно представить.

Я ударю тебя в последний раз.

      Но каждое утро Гена заваривает кофе, не уходит по делам, пока Андрей его не выпьет; просыпается в момент, когда поезд хладнокровно переезжает юношу на рельсах; включает радио на минуту, а потом вновь выключает. Как здесь не ошибиться? Как не перепутать случайность с опасностью? Говорят, у тех, кто сомневается, доверия нет к человеку. И как понять — поехал ли ты головой или нет доверия?

«Скажи мне, как?»

      Не мешкая, Андрей сжато вздохнул и бережно накрыл ладонью тёплые руки дрожащего Гены.