roses are

следующим вечером после обеда чонгук снова оказывается на траве. уроки сделаны, обед съеден - остается только заходящее солнце, которое вечно пригвождает чонгука к месту, будь трава хоть неприятно мокрой, и заставляет ждать. внимание чонгука рассеянно, он не может сконцентрироваться даже тогда, когда облака окрашиваются в золотой - потому что через заботливо открытую заранее калитку заходит тэхён. он привычно ударяется, потому что начинает активно махать кому-то в окне. и улыбаться - так, что чонгук переводит взгляд на окно на втором этаже. конечно, комната хосока. чонгук ловит чужую улыбку, адресованную не ему вовсе, и ёжится вовсе не от вечерней прохлады. но от того, что улыбки старшего тэхёну кажется неприятно личными. чонгук переводит взгляд на гостя. тот уже дует на свой собственный локоть, который, видимо разодран. и, конечно же, чонгук вскакивает с нагретого солнцем любимого места и в два счета оказывается подле тэхена. тот не успевает вымолвить ни слова, пока чонгук, бережно придерживая за запястье, принимается дуть на чужой локоть. тот с детства получал за своё глупое желание облегчить другим боль от старшего брата - подзатыльники или щелбаны. но тэхен поджимает губы и не шевелится, с любопытством разглядывая мальчика напротив. наконец, спустя одну вечность, его замечая. - я знаю тебя! - чонгук сдержанно улыбается, зная, что тэхён всё выдумывает. до этого им разговаривать не приходилось. - по рассказам хёна. он говорил, что ты младше, любишь траву и делаешь то, что в голову взбредет. голос у тэхена тягучий, плавный, медовый. в нём звенит золото, и чонгук поднимает глаза только чтобы убедиться - закатное солнце делает пшеничные волосы золотыми. он автоматически навостряет уши, думая, что за красоту этого самого голоса и глубину многие простили бы длинный язык и неаккуратность старшего. чонгук не отвечает, а старший щебечет, как птичка. спрашивает о траве, что-то о погоде, а потом резко морщится - чонгук, так и не отпустивший чужую руку, слишком уж сильно сжимает запястье, только потом отпуская. чонгука в детстве лицом тыкали в его порывистость и необдуманность, говорили, что это никогда не ведет к хорошему, и решения сердцем не принимаются, а, прежде чем что-то сделать, нужно сто раз подумать. и передумать, как вечно бурчал чонгук. младший неожиданно тушуется. то ли от того, что тэхён наклоняет голову, не пряча заинтересованный взгляд и замолкая, то ли потому, что привык, что за подобные действия все-таки следует получать нагоняй: - это потому, что у тебя болело. хён делал мне так, пока я не вырос, - тэхён на чужое оправдание кивает, а потом отчего-то очень весело улыбается. чонгук думает, что это хорошо - когда на сердце у тебя теплота, она видная и заметная в улыбке, даже в уголках губ. он считает теплоту потрясающе, по-весеннему и по-летнему одновременно, красивой. тэхён на прощание вдыхает воздух полной грудью, прикрывая глаза, и заявляет, что от младшего пахнет виноградом, когда от хёна его - свободой, и направляется в дом к старшему. *** чонгуку больше всего нравится проводить время на улице именно после заката; и, когда он возвращается домой, небо становится серым и тяжёлым, а он как-то вяло и невовремя вспоминает, что тэхен предсказывал ему ливни. и зря он, наверное, слушал чужой голос как песню. в следующий раз они собирают клубнику в день рождения чонгука, и вечером его ждет клубничный торт и слишком уж широкие улыбки родных. неаккуратно завёрнутый подарок от хосока и речи, которые стоит только разве что пропускать мимо ушей и кивать. из ребят его поздравляют только его одногодки. имя его из тэхёновой памяти, наверное, выветривается. и, когда тот оставляет свою корзинку и спускается с братом к речке, чонгук заглядывает в неё, неприкрытую и брошенную, и видит, что вместо клубники ким тэхён собирает полевые цветы. чонгук смотрит в свою корзинку, которая полна клубники, и не то, чтобы сердце его было слишком уж большим и добрым, но, возможно, за беспечность тэхёна ругают, а чонгуку всё равно не жалко, поэтому он подкладывает немного ягод в чужую корзину, чувствуя себя странно - вроде бы хорошо, но тэхён, даже не зная о том, что это сделал чонгук, ему за это не улыбнется и не будет даже банальной похвалы, которые чон получает часто, и от родителей, и от учителей - такие обыденные и не представляющие уже никакой, по сути, ценности. *** на следующий день хосок места себе не находит; маячит перед чонгуком, ходит туда и сюда, задумчиво кусает губы и бросает частые быстрые взгляды на калитку. - тэхён не придет? - предполагает чонгук. брат смотрит будто бы мимо него, а потом на его лице расплывается улыбка: - ну, наверное, чонгуки. я собираюсь в большой город сегодня, думал взять его с собой, там ярмарка сейчас, но раз уж он не пришел вовремя...буду поздно, - и хосок подбегает, чтобы взъерошить младшему волосы, также быстро отстраняясь и скрываясь из виду. - глупый хен, - безразлично бросает чонгук в пустоту, приводя волосы в порядок. сегодня не солнечно - ужасно ветрено, тучи такие же серые и свинцовые, как и вчера, но чонгука не сгонишь с любимого места так просто. к тому же, до дома недалеко - в случае дождя он даже не вымокнет. рассеянные мысли о том, что хён никогда не брал его в город, заявляя, что можно только через год - быстро улетучиваются. в конце концов, отвечать за чонгука ему никогда не нравилось, и тот не мог по-настоящему на это злиться. чонгук прикрывает глаза, мечтая хорошенько вздремнуть до возвращения родителей, но не успевает провалиться в сон. кто-то аккуратно касается его щеки - чонгук открывает глаза медленно, растерянно хлопая ресницами. конечно, это тэхён, который присел на колени рядом, и таким образом - касанием теплыми пальцами щеки, - решил разбудить. на нем соломенная светлая шляпа, которую он бережно придерживает, когда сильные порывы ветра всё норовят далеко её унести. - где хён? - спрашивает тэхён, и глаза у него такие большие и блестящие, что чонгуку даже как-то не хочется его разочаровывать. но выхода у него нет, враньё он всегда считал неприемлемым: - уехал в город. сказал, что ты задержался, - тэхён еще какое-то время хлопает глазами, а потом вскакивает. - но я должен был поехать в город в первый раз! - и сразу же зажимает себе ладонями рот. чонгук хмурится, ожидая объяснений. тэхен вздыхает и убирает ладони. - ну, хёну я сказал, что уже был там с ребятами постарше. чонгук ненавидит враньё, конечно, но что-то подсказывало ему, что тэхен врать не умеет вовсе - стоит взглянуть в широко и доверчиво распахнутые глаза, так сразу можно понять, что он утаивает правду. так что хён, скорее всего, прекрасно всё знал. чонгуку обидно всего несколько секунд - хен готов взять ответственность за тэхёна, но не за него. обида быстро проходит. тэхен поджимает губы, когда не получает никакой реакции на свои слова, а потом плюхается рядом с младшим. они молчат какое-то время, и чонгук думает, что если тэхен умеет ждать, то чонгук сможет все-таки взять его с собой. когда-нибудь. он почти говорит это, чтобы утешить старшего, но тот кладет голову на чужое плечо и предсказывает грозу. - тогда надо идти домой, - хмурится чонгук. тяжесть чужой головы неожиданно оказывается приятной; тэхён на это заявление улыбается уголками губ - улыбку эту младший скорее чувствует, чем видит, и говорит, что летние грозы - зрелище, которое жалко пропускать. старший говорит, что ему становится грустно, когда птицы улетают на юг - пусть до этого ещё и целых три месяца. - знакомая тебе грусть, - улыбается тэхен, стеклянно и неожиданно очень несчастно, - когда ею не с кем поделиться. у чонгука слабо и предательски щемит в сердце - так всегда, когда кто-то его понимает. тэхен тогда уходит до того, как начинается гроза.