Мертвая точка.

пока не бечено - Я определенно задержалась. Неа сдавленно морщиться, поднимаясь с кровати и прикрывая оголенную грудь тонким покрывалом нежно-алого цвета. Проводя рукой по тонкой спине, Тикки не мог сдержать довольной улыбке, ощутив еле заметную дрожь. Никто из них не смел противиться этому чувству, но они помнили, что именно это станет их погибелью, когда придет должное время. Вот только соблазн был слишком велик, чтобы противиться ему во избежание лишних неурядиц. Вопросами всегда задавалась Неа, оставляя за Тикки роль примерного слушателя. Обхватив ее талию одной рукой, не сдержанно дергает на себя. Неа несколько удивленно вскидывает бровь, но не противиться ему, лишь плотнее прижимается, льнет, позволяет управлять. И когда их губы соприкасаются в поцелуи, это вновь стирает все дозволенные границы. Она напоминает ему дикую кошку, которую хочется приручить, оставить лишь для себя и никому не отдавать. Упиваться властью над ее жизнью, но Тикки как никто другой знает, что Неа никогда не будет принадлежать лишь ему одному, что Неа всегда будет лишь для самой себя. И эта мысль грызет изнутри, заставляет испытывать истинное опустошение, словно изнутри что-то лопается, безвозвратно уничтожается. Невыразимо больно раскрывать объятия, из раза в раз выпускать ее, проводя деланно безразличным взглядом, всматриваясь в исчезающий образ. Но они не имеют право на привязанности и чувства, на боль от расставание и радость от встречи. Эти мысли поглощают его полностью, занимают в сознание доминирующую часть, но цикличность происходящего сменяется на стоны Неа, ее распахнутые припухшие губы и изгибающееся тело на разгоряченной плоти. И нет между ними нежности, нет осторожности и неуверенности. Они лишь играючи обходят ловушки друг друга, открывая истинные сущности. Тикки более не позволяет мыслям взять вверх, думать о будущем он сможет и тогда, когда Неа наконец надоест это представление. Крепко схватив за ладные бока он дергает ее вниз, насаживая до конца и подминает под себя, впиваясь в беззаботно подставленную шею. Сейчас она принадлежала лишь ему одному - всецело и безоговорочно. И пусть он знал, что кровавые метки его губ сойдут не успеет она покинуть его кровати, все равно продолжал с невероятным упорством порхать над ее кожей, вызывая прилив ответной страсти. Ее ногти впиваются в плечи и с нажимом проводят чуть ниже, оставляя кровавые борозды на спине. Заставляя выгибаться и неосознанно подставляться под ее руки. Сдавленно рыкнув, он наваливается сильнее, вырывая удивленный стон. Одной рукой Тикки подхватывает ее за талию, приподнимая, а второй проводит по бедру, словно играючи оглаживая кожу и излишне резко сжимает бедро, закидывая ногу себе на поясницу. Она послушно скрещивает ноги у него за спиной, выгибаясь так, как желает этого Микк и столь открывая покорность застилает неясной пеленой глаза. Хватает нескольких порывистых движений и поцелуев-укусов, как она чувствует тепло на своих бедрах и горящий ком развернувшийся внизу ее живота. - Ты по праву истинное Удовольствие, - произносит она, обернувшись спиной и стараясь подрагивающими руками застегнуть свою рубашку. С каждый разом сдерживаться получалось все хуже и хуже, но знать этого Тикки не стоило. Так решила Неа, а значит мужчине придется лишь подчиниться, принимая новые правила. *** - И что будем делать? Излишняя веселость Лави начинала злить. Иногда Аллен не понимал что творится в голове у его друга. И друга ли? Одно дело называть так повсеместно, быть уверенным, что истина в тех словах все же проскальзывает, но совершенно другое - ощущать эту истину. А Лави... Лави всегда был рядом. И во времена ученичества у Мариана и во времена, когда Аллен только-только приспосабливался к новой роли, которую ему пришлось принять. Они знали друг о друге все - и даже то, что хотелось отчаянно скрыть. И Аллен в свою очередь мог похвастаться тем, что всегда знал - Лави его выслушает. Но говорило ли это о крепкой дружбе? Их знания друг о друге основывались о годах проведенных среди одних и тех же стен. Скука по своему являлась источником разговоров и откровений. Кому они могли проболтаться? Да и что следовало болтать, чтобы бояться за свои слова? Жизнь их была ограничена и от того весьма примитивна, а круг общения не вызывал должного восторга. В который раз анализируя свое скупое на события детство, Аллен приходил не к самым радужным выводам - Лави действительно был его отдушиной. Мариан не вызывал доверия, а сам относился как к рабу, который без лишних слов должен исполнять поручения любой сложности. Тидолл был словно и не от мира сего, извечно пропадал в своем кабинете, отвлекаясь лишь на звонки начальства и так называемый "выбор будущих охотников". На тот момент детей с талантами было слишком много, но каждого необходимо было проверить, боясь упустить хоть одно дарование, ниспосланное Небесами. Так все объясняли Уолкеру, когда на его глазах буквально выносили очередное истощенное тело. Сила бурлила в каждой детской душе, оставаясь коконом внутри сюрреалистического мира подсознания, но рядом с Марианом или Тидоллом она словно оживала. Аллен чувствовал это. Понимал, без лишних объяснений и принимал, как неизбежную часть. Тогда еще он и не мог представить себе, как глубоко заблуждался. Моральные нормы для него были только звуком - странным сочетанием слов, которое употребляли с заядлой частью взрослые, приводившие свое дарование на растерзание Церкви. Но еще был Канда. "Ошибка детской наивности" - как временами предпочитал думать сам Аллен. Сама их встреча словно стерлась из памяти, оставляя лишь смутные образы, как после очередного кошмара. И появление Канды как брешь в его взросление - все сразу же изменилось. Кросс исчез, напоследок наслав проклятий персонально на своего ученика и на весь из сброд в целом, а Тидолл словно растворился в воздухе следом. Молодых учеников, заверенных лично Марианом, отправили в неизвестном направление, да и Аллен особо не интересовался. Он не помнил ни одного имени, кроме той девчонки с странном розовом растянутом свитере. Как появился Недзуми, Аллен толком вспомнить не смог бы. Тот словно всегда был где-то поблизости, прятался в тени и только тогда решился показать себя. Аллену на тот момент было откровенно все равно, рядом был Лави и это своего рода было стоп-сигналом к развивающейся истерики. И даже после всего этого, Аллен не мог не задаться этим вопросом - а друзья ли они? - Это очень хороший вопрос, Лави. Развалившийся на диване Аллен без особого интереса перевел взгляд на друга, кивая на кресло напротив. - Знать бы еще на него ответ. - Друг, тебе бы надо... - Что? - всплеснув руками, Уолкер недовольно насупился, укладывая голову на один из подлокотников. - Отдохнуть? Расслабиться? - Подумать. - О! - наигранно удивленно воскликнул Уолкер. - Неплохой поворот. Что дальше? - Шиона нужно сюда переселить, - чеканно произносит Лави, опираясь локтями о собственные колени и наклоняясь ближе. Аллен лишь повел плечами, уставившись нечитаемым взглядом в потолок. По мимо всего происходящего был еще и Шион. Вот кого Аллен мог с точностью назвать своим другом. Другом, о котором он откровенно забыл из свалившихся происшествий. Самобичевания Уолкер не любил, но впервые испытывал в этом неизгладимую потребность. Лави его определенно не сможет понять, а вот Шион должен. И пускай в историю вновь вплетался Недзуми со своим неизменным появлением из неоткуда, Уолкер был своего рода благодарен такому повороту. Теперь Шион его сможет понять, возможно, даже дать совет. В отличие от суматошного Уолкера, его друг отличался рассудительностью и некой рациональностью. Пускай не сразу, но Шион найдет правильный ответ на вопрос или же верных выход из ситуации. Сам Аллен похвастаться таким не мог. Временами ему казалось, что так компенсируется дефицит эмоций Канды, но такого рода догадки приводили к очередной ночи без сна и дню наполненного однобокими смешками и натяжными тренировками. - А что скажем его матери? "Простите нас, ради Бога, но мы забираем Шиона. Нет, это не потому что он что-то натворил, а мы святая инквизиция и сожжем его на костре, а потому что нужно защитить его от этой святой инквизиции". - Ты сегодня спал? - от того как звучит голос Лави Аллен невольно вздрагивает. Уолкер привык к неиссякаемому веселью, к тому что Лави всегда пестрит шутками и не теряет улыбки, даже перед Кандой, но сейчас словно разом маски слетели. Такого неподдельного беспокойства. И Аллену хочется взять и рассказать Лави - от начала до самого конца. Чтобы тот смог наконец структурировать его мысли, чтобы смог найти нужную ниточку, за которую следует потянуть, чтобы наконец получилось распутать клубок. - Спал, ел и даже успел с Кандой потренироваться. Но как видишь, - он демонстративно провел рукой вдоль собственного тела, зарываясь пальцами в волосы и оттягивая их в сторону, - толкового результата все равно не получилось. - А что думает Канда по этому поводу? - Без малейшего понятия, друг. Он как обычно предпочитает не делиться своими соображениями. - Ладно. Так что с Шионом? - Был вариант составить график ночных дежурств, но через минуту он же был и забракован. - Разумно. - Про график? - Про забракован. - Дуремар. - Кто бы говорил. - А вот второй вариант ты озвучил несколько минут назад. Но остается нерешенный вопрос - что делать с матерью Шиона. - Поговорить. - Лави, это глупо и... вот кто будет с ней говорить? Я? Да мне даже шестнадцати на вид не дашь, даже если я обрежусь в костюм и начну с порога демонстрировать свои английские манеры. Ты? Не смеши меня, это даже обсуждать смешно. Да и опять-таки мы упираемся в возраст. Недзуми? Может быть, но для этого придется сделать невероятные финты ушами и пообещать в замен половину богатств мира. Канда? Думаю, чисто визуально он и подошел бы, но вот скажи мне - какая разумная женщина позволит своему несовершеннолетнему сыну уйти с парнем азиатской наружности и в черной коже? А все мы знаем, что Токио считается столицей гомосексуальных отношений. - Не думаю, что она об этом будет думать. - Она мать и за секунду подумает обо всем возможном и невозможном. *** Происходящее Шион не то, чтобы не нравилось, но он испытывал неподдельное смущение. Какими бы уговорами он не захламлял собственные мысли, все сводилось к одному - на словах это одно, а вот в действительности совершенно другое. И дело было не в том, что понять Недзуми он так и не смог, не в том, что он чувствовал себя обделенным и окутанным жалостью ребенком, а в том, что Шион так и не смог переступит через себя. Они попросту прогуливались по парку, почти соприкасаясь плечами, но все равно Шион чувствовал то самое напряжение. А вот Недзуми выглядел невозмутимо, изредка кидал на подростка взгляды, словно проверял идет ли тот рядом и снова отворачивался, смотря на дорогу впереди. И Шион не понимал - чего же в действительно он хотел, ведь все было именно так, как он и говорил. Недзуми не одергивал его, лишь во время их, так называемого, обучения по контролю телепатических сил, не пытался воздействовать на эмоции, которые Шион в последние дни не мог контролировать, будто сломил неизвестную ранее брежь, не устраивал смущающие демонстрации и действовал столь осторожно, что Шиону начинало казаться словно он мог попросту рассыпаться от малейшего грубого прикосновения. Все это воодушевляло его, радовало, приносило чувство спокойствия, но в то же время именно это и расстраивало. Шиону казалось что за эти несколько дней он изменился до неузнаваемости, что он перечеркнул все значимые для себя правила и принялся выводить новые. То ли стечение обстоятельств, то ли неопределенность самого Шиона, но что-то не давало подростку перестать думать об этом. Он пытался вспомнить о том, в чем заключались его умозрительные выводы, пытался прийти к точке отчета, но каждый раз цепочка разваливалась и Шион оставался со спутанными нитями, описывающими круги на фантомном полу его подсознания. Шион пытался понять, что он испытывал, пытался подчинить себе это чувство, но приходил лишь к одному - он не имел такой власти. Вся она была в руках идущего рядом мужчины и это почти пугало его. Возможно, Недзуми и не подозревал сколь многим он владеет, но Шион страшился от одной лишь мысли, что теперь он зависим. Зависим не только от родного дома и осколков семьи, оставшихся в его настоящем. Это было то самое доверие, которые Шион хранил глубоко в своем сердце, лелеял как собственное дитя и так просто отпустил. И от этого становилось неописуемо страшно, он испытывал почти ужас от промелькнувшего осознания. Но разве Недзуми не заслуживает этого? Этого доверия? Разве он хоть чем-то позволил заподозрить себя? Нет. Шион знал точный ответ. Как и знал того, что при любом желание и при любых возможностях никогда не сможет понять Недзуми. Все эти ухмылки и поведение, как разыгранная сцена спектакля - пугали и притягивали одновременно. Шион не умел быть столь открытым и в то же время совершенной загадочной личность. Не умел и не представлял себе - какого это, быть таким как Недзуми? Так ли это просто, как старается показать брюнет или это очередное бремя, что тот взвалил на свои плечи? - Ты слишком громко думаешь, чудик. - Это... - Шион заторможено уставился вперед, вскидывая руку и указывая на прогуливающуюся парочку, - ты это видишь? - спросил он полушепотом, стараясь не привлечь лишнего внимания. - Весьма отчетливо. - И это? Это нормально? - Да. - Но... - Ты правда чудик, - хмыкнул брюнет, присаживаясь на ближайшую лавочку и призывно хлопнув по собственному бедру. Но Шион словно и не заметив столь откровенный жест, присел рядом, все так же неотрывно наблюдая за парочкой у замерзшего фонтана. Она выглядели весьма заурядно, почти неприметно, но теперь Шион видел намного больше и не мог скрыть некоего любопытства и восхищения. Он пытался вспомнить тот небольшой урок что ему преподал Недзуми, но почти сразу же отмахнулся от того воспоминания. Сама девушка была облачена в красное пальто, доходившее почти до колен и сиреневую шапку, скрывающую черную макушку и затылок. Она смеялась и вертелась на месте, словно маленькое дитя, не переставая что-то рассказывать своему спутнику. Но на ее внешний вид Шион обратил лишь мимолетное внимание, весь его взгляд прикипел к тому сиянию, что горело за ее спиной. Переливающиеся оттенки яркой бирюзы и изумруда сплетались в единый поток и витиеватые узоры. Лишь через несколько минут Шион смог разглядеть очертание крыльев. Как у бабочки - не без восхищения подметил он. А сидящий рядом с ней парень источал это сияние почти всем своим телом и Шион не мог рассмотреть выражение его лица, да и вовсе сами черты внешности. Лишь смазанное яркое пятно с определенными рельефами и формами. - В ее генах есть магия фей, - от голоса Недзуми Шион невольно вздрагивает, только тогда ощутив, что чужие ладони сомкнулись на его боку, а лицом брюнет зарылся в волосы на виске. - Это завораживает, - доверительно прошептал Шион, откинувшись на плечо Недзуми и переводя взгляд на пасмурное небо. - Невероятно. Первый снежок прилетает совершенно неожиданно и Недзуми не успевает и дернуться в сторону. Шион заливисто смеется, а сам брюнет несколько неуверенно прикасается к волосам на затылке, стягивая резинку и растрепывая мокрые пряди. Недзуми прикрывается глаза и этого хватает, что бы услышать как Шион наклоняется за очередной горсткой снега, как он широко улыбается и сердце его бьется, словно птичка пойманная в клетку. Маленькая пташка, - думает про себя Недзуми, заставляя себя беззлобно усмехнуться, перед те как повернуться к мальчишке. - Ваше Величество желает честной борьбы? - Не говори так. Ты меня смущаешь. Эта прямолинейность подкупает. И Недзуми позволяет этому мимолетному детскому безумию обуздать и его. - Ты весь мокрый, - весь раскрасневшийся, Шион тем не менее довольно улыбается, пытаясь пригладить растрепанные волосы. Пальто у него распахнуто, висит еле державшись на плечах, а шарф тряпкой свисает из-за широкого кармана. И Недзуми не нужно видеть того, как надрывно дышит подросток, он все еще отчетливо слышит загнанный бег чужого сердца, и почти явственно чувствует прикосновение вспотевших ладоней. Связь окрепла и теперь единственное что может удержать рвущуюся наружу силу – лишь незнание, но – Недзуми тут же одергивает сам себя – именно это и запустит механизм. Недзуми уверен, что Уолкер будет свирепствовать, когда прознает о задуманном, возможно даже попытается изгнать нерадивого демона, но так далеко брюнет не заглядывал. Единственное, что его волновало в несущем – так тот момент, когда придет время пробуждению. - И что ты предлагаешь? - Мой дом рядом и ты мог бы... Недзуми лишь согласно кивает, медленно направляясь к выходу из парка и терпеливо дожидаясь пока Шион поправляет верхнюю одежду. Время переходило на секунды, он это отчетливо чувствовал и впервые испытывал своего рода неуверенность – все ли правильно на самом деле? Так ли важна та сила, что они пытались пробудить? Только испорти мне весь план! - голос шипящей интонацией растекался по сознанию, словно обволакивая возможные и невозможные грани. Нет, Недзуми не намеревался отступать, но и верить в правильность происходящего всецело уже не мог. Серая мышка смогла в нем что-то изменить или все же сломать. Система сдала сбой, а привычный уклад пошел по накатанной. Это было неправильно, но уже неизбежно. Как все началось Шион так и не понял. Но вот Недзуми отреагировал словно ожидая чего-то подобного, что немало удивилось подростка. Он ловко подхватил Шиона за талию, позволяя опереться о собственное тело и почти на себе перетащил на кровать. Шион не мог вымолвить ни слова, лишь бессвязно разивал рот и ловил губами воздух, издавая лишь неясные хрипы. Его тело пробивает дрожь, а кожа начинает нещадно зудеть. Так что Шион неумолимо принимается чесать ее, почти сдирая короткими ноготками. Пока Недзуми не перехватывает его за запястья, заводя руки за голову и крепко прижимая к жесткой пружине матраца. Он ничего не говорит, но и смотрит так, что Шиону становится почему-то страшно. На глаза наворачиваются слезы. Такой боли он никогда не испытывал, она словно сжигала его изнутри. Пламя никогда не пугало Шиона, но именно сейчас оно окутывало его тело полностью и не позволяло вырваться. А Недзуми лишь наблюдал и сильнее сжимал его руки, придавливая к кровати собственным телом, и не давая пошевелиться. Кажется, он даже кричал или же истошно вопил, просил чтобы его отпустили и наконец прекратили эту пытку. - Дай ему это выпить. От голоса матери Шион неосознанно замер, переставая брыкаться и выворачиваться. Но послушно разомкнул губы, когда Недзуми поднес к ним небольшую плошку. Каран смотрит взволновано, ее взгляд Шион чувствует кожей. И от этого становится в двойне противно. Он не понимал, что происходит, не мог даже предположить или хоть как-то прекратить эти метаболизмы собственного тела, а его мать как всегда оказалась рядом, но от этого Шиону впервые становится только еще страшней. Неужели он так много упустил? Не замечал? Позволил обвести себя вокруг пальца? - Что происходит? – сипло шепчет он, поворачивая голову в сторону двери. Но видит он только размытый тонкий силуэт своей матери, сливающийся с общей темнотой вокруг. - Тише, - голос Недзуми он чувствует на шее, а самого парня плотно прижавшегося к его боку. И как бы не было приятно ощущать прохладное дыхание, Шиону искренне хочется отодвинуться дальше, разорвать этот контакт их тел. Вот только Недзуми словно в очередной раз прочитав его мысли, обхватывает поперек груди, подгребая к себе. - У меня еще есть время все объяснить. Ни черта у тебя больше нет, - хочется возразить Шиону, но более он не может разомкнуть губ, чтобы произнести хоть что-либо. Его вновь скручивает, как от рвотного спазма, но чужие руки не дают сделать лишнего движения. Шиону хочется чтобы вот сейчас, Недзуми принялся объяснять все, пока у него есть терпение слушать и хоть что-то воспринимать. Он невольно вспоминает один случай из детства, стараясь сконцентрировать все свое воспоминание именно на том моменте. Ему было от силы восемь лет, но уже тогда он пытался разобраться в записях отца, разглядывая неровный почерк и странные формулы, растягивающиеся на несколько листов подряд. Это было похоже на странные рисунки, без связи и особого смысла, но существующие как своего рода проводники на грань сознание его родителя. Те странные крючки и иностранные буквы – были тем, что помогло бы понять отца, что дало бы лишнего шанса связаться с ним. И пускай отец ругался на него, запрещал трогать тетради, Шион продолжал разглядывать старые рукописи, надеясь понять их когда-нибудь. Он представлял, что возможно каким-нибудь днем, сможет собрать все воедино, найти правильный шифр или попросту разберет знакомые слова, выискивая новые ключики к тайне познания, что хранил его отец. Но ключ так и оставался тайной фантазией Шиона, а он все так и не понимал. Пока однажды, не принялся искать нечто подобное в собственных книжках или же библиотечных фолиантах. Кропотливая работа заняла у него несколько суток казалось бы бесцельных поисков. Вот только результата он все же добился, найдя нечто схожее с рисунками отца в одной из книг. Это было чисто случайной находкой, в которой он мог винить разве что ветер и собственную детскую неуклюжесть – испугавшись скрипнувших ставней, Шион дернулся в сторону, приложившись плечом об один из стеллажей и книга попросту выпала перед ним, раскрывшись ровно на середине. Шион и не придал ей особого значения, лишь аккуратно поднял, проверяя цела ли и боязливо оглядывался по сторонам, надеясь не привлечь лишнего внимания. Но ни одна из работниц словно и не слышала его вскрика или же звука хлопка книги о пол либо же попросту проигнорировала очередную детскую шалость. Шиону тогда было все равно, но вот обложка однозначно привлекла его внимание, напоминая нечто смутное из тех неясных иероглифов, что он перерисовал в собственный блокнот и принес с собой, боясь хоть что-либо упустить. И действительно, рисунок был похож – почти идентичен, но отец писал столь неразборчиво, что Шион боялся перепутать. Присев на колени, он принялся изучать книгу, перелистывая страницы и читая через строчку, но смысл все равно ускользал от его сознания. Кажется, это был самый обыкновенный сборник легенд и небылиц разных народов – то ли приукрашенная действительности, то ли выдуманный миф. Но Шион все равно испытывал нечто сродни интересу и когда перелистал почти всю книгу, задержался на последней странице. Странное четверостишие, которое он зачитал про себя, даже не вдумываясь в слова, вспомнилось им и когда он вернулся домой. В тот день он впервые не лазал по кабинету отца, листая тетради и ища общий смысл. И именно тогда ему приснился первый его кошмар, а странные строчки словно выжженные раскаленным железом, оставались в его памяти. Со времен он забыл их, как и тот день, не вспоминая более. Но та боль… Шион был действительно удивлен, как он смог забыть ее. Как и одолеваемый его страх, что он не сможет выбраться из пучины охватившей его темноты. Что тогда ему снилось, Шион все же не может заставить себя вспомнить, но всполохи красного на собственной коже, не забылись ему до сих пор. *** - Мам? - Шион старается говорить как можно уверенней, но голос ему совершенно не подчиняется. Он не желал так расставаться с родительницей, но иного выбора попросту не видел. Подставлять мать под удар он попросту не смел. Недзуми так ничего и не объяснил, лишь молча спровадил к матери, оставляя негласный приказ, как можно скорей распрощаться. Шион не был дураком, чтобы понять весь смысл не высказанной фразы. Стоило ему лишь увидеть собственное отражение, как все встало на свои места. Пускай и остались неясные и совершенно нелогичные факты – они были сами по себе и их существование игнорировать было бы глупым решением. Шион самостоятельно связался со всем этим, позволил утянуть себя окончательно в пучину неизвестного. Нет, определенно было некого винить именно в том, какой выбор сделал Шион. Но вот остальное… Красные всполохи были в его сне, а теперь они стали частью его собственного тела. И единственное, что сдерживало Шиона от подкатывающей истерики до сих пор – это слезы в глазах матери. Он попросту не имел права винить эту женщину в чем-либо. Он не видит как Каран приподнимает на него взгляд и как ее губы нещадно задрожали. Она так же молчит, боится спугнуть нахлынувшими эмоциями и как бы руки не тянулись обнять сына, удержать как можно ближе к себе, Каран более не имела право на это. Не смогла уберечь. - Ты будешь в безопасности? - Да. - Тогда я не смею тебя удерживать рядом. Шиону хочется возразить, подойти ближе и обнять, сделать так, чтобы Каран поняла как на самом деле дорожит ею сын, но прекрасно понимал, что стоит только сделать шаг вперед, как уйти он попросту не сможет. Не говоря более и слова, он перекидывает через плечо сумку и поспешно покидает дом, надеясь, что когда-нибудь сможет вернуться и переступить этот порог. Недзуми тенью следует за ним. И только тогда Каран позволяет себе слезы. Она порывисто всхлипывает, подавая на колени и закрывая лицо от надрывных рыданий. И пускай она знала, что рано или поздно ее сын покинет ее, все равно не смогла сдержать слез, не смогла ее отпустить, так как это следовало сделать. Надеюсь, когда-нибудь я смогу найти в себе сил рассказать тебе всю правду - думает она, вытирая кровавые разводы со своих щек.