Дороги, которые мы выбираем

Они долго молчат, однако это молчание вовсе не кажется им неуютным: напротив, этот перерыв приходится как раз кстати. Внезапно опомнившись, Кристина тихо шепчет:  — Эрик… Как давно вы начали писать эту оперу? Мужчина молчит. Тонкие пальцы неловко сжимаются, прячась за внешней стороной запястий. — Эрику потребовалось много времени, чтобы всё продумать. Он не первый, кто пишет о Дон Жуане, но он первый, кто не ставит его перед божественным возмездием. Кристине слышится в этом какая-то злая ирония. Она хмурится, чуть отодвигаясь от Эрика. Сейчас ей даже немного стыдно от того, как близко они друг к другу. — Что вы имеете ввиду? — Если Кристина заглянет в библиотеку Эрика, то в правой дальней секции обнаружит целое собрание сочинений об этом великом игроке. Эрик долго искал, нашёлся ли хотя бы один человек, который бы не наказал его за все совершённые им преступления. — Неужели?.. — Кристина права. Лишь ленивый не бросил камень. А ведь когда-то были произнесены слова о том, что наказывать за свершённое может лишь тот, кто сам без греха и чист. Суровый взгляд впивается в каменную решётку. — Всегда в финале некая сила, несомненно, божественная, появлялась на сцене. Порок был наказан, а несчастные, обманутые и потерявшие разум и сердце барышни — отомщены. Эрик не сделал такой глупости. Его Дон Жуан торжествует, и он — Зло. — Почему? Эрик неприятно улыбается. — Зло всесильно на этой земле, Кристина. Всесильно и безнаказанно. Нет такой силы, которая бы остановила этот бесконечный карнавал жестокости. Кристина чувствует, как её бросает в холод. Ступать по тонкому весеннему льду было бы проще. — Я знаю, что не в праве что-либо Вам указывать, Эрик, — осторожно начинает она, — но Вы ошибаетесь. — Кристина верит в добро и свет? Она ждёт чудес от жизни? А может, мечтает по вечерам? Ей хватает смелости взглянуть ему в глаза, пока ядовито-холодный голос затихает у неё в ушах. — Да. Эрик как-то по-детски прижимает голову к левому плечу. Кристине, сидящей справа от него, хорошо видно это движение. — А Эрик — нет. Кристина готова к его привычной вспышке ярости. Она ждёт, что на её голову посыпется песок грязных воспоминаний, от которых её саму бросало в дрожь. Эрик молчит, и полумаска, открывающая губы и печальные складки у рта, мягко светится в волнах каминного пламени. — Я знаю… — снова повторяет она. На мгновение ей становится страшно, но она одёргивает себя. Прошлое в прошлом, неслышно шепчет себе она и продолжает, — Знаю, как много горя, боли и несчастий Вам пришлось вынести. А может, и не знаю, и от этого даже страшнее. Мне это отчасти знакомо. Её уже готовятся прервать, но, встретившись с остекленелым взглядом назад, в себя, замолкают. — Я помню маленький тесный дом, в котором из каждой щели несло ледяным ветром. Зимой нужно было топить каждый день, иначе стены покрывались льдом. Всё было в инее, и отец постоянно ходил за хворостом, потому что мы не могли наколоть дров… Помню громкий кашель… маленькое чёрное платьице… тёмные фиалки на свежей земле… помню даже, как плакал отец. Эрик молчит. Не отрываясь, он смотрит на Кристину. — Маленькие сарайчики, сеновалы, амбары, сельские ярмарки, когда к вечеру я не могла стоять на ногах от усталости, а голос садился. Лицо моего несчастного отца… помню, как мы шли по просёлочной дороге, неся из вещей только его скрипку. Девушка слабо улыбается этому воспоминанию. Они были поразительно бедны, и это не сильно их волновало. У них была музыка, и этого семье Дае было достаточно. Вот только семья недолго оставалась семьёй. — И я помню, как умирал отец. Не вставая с постели, долго, мучительно. Знаю, он старался не пугать меня, но и я понимала, что ему не хватает сил даже на скрипку… Кристина жмурится, опуская голову. Страшные воспоминания наваливаются на неё. В ушах начинается гуд. — Зачем Кристина вспоминает это? Она открывает глаза. — У меня не было ничего. Я думала, что весь мир со смертью отца стал бессердечным…равнодушным ко мне и моему существованию. Даже в часовне, где я молилась, было холодно и одиноко, и мой голос, последняя память об отце, оставил меня. Но однажды я услышала голос, который утешил маленькую сироту. Самый прекрасный голос на свете. Мягкие янтарные искорки в его радужках вспыхивают чуть ярче, загораясь узнаванием. С этого момента история знакома ему. Кристина чувствует тепло этого взгляда — ласковое, нежное, доброе…так непохожее на Эрика, но такое желанное. — Если бы зло было всесильно, Вы бы не окликнули меня тогда. Вы бы не стали заботиться о сироте и не подарили бы ей голос. — С чего Кристина решила, что это дар свыше? — А какой же ещё это дар, Эрик? Что это, если не чудо? Она улыбается ему, и Эрик вспоминает, как в ночь после премьеры Кристина точно с таким же выражением убеждала маленькую Мэг Жири, что её учит посланный её отцом Ангел Музыки. — Мне безразлично, чем Вы руководствовались, Эрик. Я знаю одно: я была одна, а обрела друга. Мне было страшно, и ко мне слетел Ангел, чтобы успокоить и утешить. Я была нема и глуха к красоте мира вокруг меня, и Вы научили меня видеть её. Он не может вымолвить и слова. Слепая, безоговорочная вера его ученицы кажется ему чем-то неправильным, но в то же время единственно надёжным. — Кристина действительно…видит это так? — Да, Эрик. Мужчина тяжело вздыхает. Кристина внимательно изучает его. Она замечает капли пота, скрывающиеся под тёмными влажными пятнами на маске, тяжёлые вздохи, которые еле заметно вырываются из его лёгких. — Эрик… Вы не против небольшой прогулки? Здесь ужасно душно, а мне и Вам, кажется, сейчас нужен свежий воздух. — Кристина действительно хочет выйти с Эриком на улицу? Девушка улыбается. — Сейчас уже достаточно поздно, если Вы волнуетесь за мою репутацию. Что до всего остального, я всегда рада прогулке с Вами. — Что ж… Тогда я буду ждать вас через десять минут. Девушка радостно кивает и быстро поднимается из кресла. На мгновение её ладошка ласково касается костлявого плеча, отчего его обладатель вздрагивает. Когда спустя десять минут Кристина появляется у входной двери, Эрик уже ждёт её. Складки длинного чёрного плаща нелепо оттопыриваются с одного бока, и Кристина неожиданно понимает, что Эрик при шпаге. Это пугает её, но она всё равно принимает предложенную руку. Когда они выходят, у двери их ждёт сюрприз. Высокий молодой мужчина медленно поднимается на ноги, оправляя одежду. Кристина отшатывается, невольно врезаясь спиной в дверь. — Рауль… Что ты здесь делаешь? Как ты… — Неважно. Я здесь, чтобы защитить ввереный моим заботам театр. Эрик мрачно улыбается. Общение с заискивающими и мелочными директорами явно повлияло на высокопарность речи этого мальчишки. Вверенный его заботам театр… Рауль замечает эту ухмылку. — Там, наверху, вас ожидают жандармы. Они доставят вас туда, где вы ответите за шантаж и убийства. Кристина подлетает к нему, хватая его за руку: — Ради всего святого, Рауль, прекрати! Что за трибунал ты тут устроил? Этот театр находился в ведении Призрака Оперы последние двадцать лет, неужели ты об этом не знаешь? — О чём ты? — неприязненно бросает виконт, выдёргивая руку из тонких пальчиков. — Он участвовал в строительстве Оперы и заключил договор с первыми директорами. Договор о сотрудничестве. Новые управляющие Оперы сами нарушают условия этого контракта! Эрик подходит к застывшей паре и касается плеча своей ученицы. — Кристина, нам пора. Если бы мадемуазель Дае не хотела прогуляться, я с удовольствием послушал бы ваши разговоры о праведном возмездии, господин виконт. Доброй ночи. Рауль вскипает: — Я сам провожу Кристину! Вас уже ожидают на выходе из подземелья! — Отпустить мою ученицу с человеком, который настолько не владеет собой, что вламывается в мои владения? Увольте. Мужчины буравят друг друга взглядами. — Ну уж нет…- тихий голос Рауля напоминает тигриное рычание. — Только через мой труп. Эрик внимательно приглядывается к своему сопернику. Сейчас этот мальчишка уже больше похож на мужчину. По крайней мере, ненависть и желание покончить с ним, Эриком, вполне настоящие. Он прекрасно понимает, чем кончится этот вечер.