Дороги, которые мы выбираем

После блеска и шума Оперы подземелье кажется тихим и уютным домом. Правда, в этом большом доме нестерпимо холодно, и Кристина растирает замёрзшие плечи дрожащими ладонями. Через мгновение она хочет спросить Эрика, почему тот остановился, но замечает, как он быстро пробегается пальцами по длинному ряду пуговиц. Слова благодарности замирают у неё на губах, когда Эрик осторожно закутывает её в свой собственный камзол: ткань пахнет восковыми свечами, и девушка с наслаждением вдыхает знакомый с детства запах. Эрик — Ангел Музыки. Как может быть иначе? …И она хотела предать его… Предать своего Ангела… Кристина покорно идёт за Эриком, даже не пытаясь угадать, как глубоко они под землёй и ищет ли её Рауль. Сейчас бы только не расплакаться от ненависти к самой себе! «Ты ведь не сделала этого,» — сладко шепчет сознание, — «Ты не виновата!» Кристина расстроенно закусывает губу: она собиралась сделать это, была готова унизить своего Учителя перед всем Парижем, снова… Она согласилась с Раулем тогда, и этого было достаточно, чтобы она чувствовала себя виновной и грязной. Когда они входят в дом у озера, Эрик произносит странно-ломким голосом: — Кристина может переодеться и принять ванну, если хочет. Ужин готов, и если она голодна, то может подкрепить силы. Эрик будет в гостиной. Кристина кивает, и он уходит по коридору, даже не обернувшись. Странно… Он расстроен, но чем? Всё прошло как нельзя лучше! Может, она сделала что-то не так? Эта мысль не даёт ей покоя следующие полчаса, пока она принимает ванну, занимается своим туалетом и ужинает — разумеется, в полном одиночестве. В комнатах тихо, как в склепе, но Кристина старается не думать об этом. Более того, она отвлекает себя от этих мыслей бесконечными терзаниями о собственном провале. Где она ошиблась? Где не добрала высоты? Может, не хватило умения филировать звук? Или она зажалась в той сцене, зажала голос, и он звенел, как струйка воды в пустом жестяном тазу, звонко и неприятно? Наконец, она робко входит в гостиную. Эрик сидит в кресле, камин пылает, тихо потрескивая и давясь поленьями, и тени на стенах пляшут тот же танец, что и на сцене Оперы. Кристина боится вымолвить хоть слово, так что предпочитает тихо подойти к огню и присесть на своё место. Мужчина в соседнем кресле даже не удостаивает её взглядом. На какое-то время неуютная тишина сковывает эту жарко натопленную комнату. — Эрик… — Голос Кристины неподдельно дрожит, она не может отвести взгляд от собственных пальцев, сжимающих складку юбки, — Почему вы выбрали меня? Если бы Карлотта исполнила роль Аминты, вам не пришлось… — Что? — Кристина не успевает договорить. Эрик смотрит на свою протеже, и на лице, по-прежнему скрытом тёмной шёлковой маской, читается удивление. — Кристина думает, что Эрик недоволен? — Вы сердитесь… Я только не знаю, почему. — Кристина ничего не знает об Эрике, если думает, что он взял бы на роль Аминты ce crapaud muet*, эту вашу Карлотту. Кристина ничего не знает об Эрике, если думает, что он недоволен ей. Кристина непонимающе поворачивается к нему и смущённо краснеет, когда понимает, что на неё пристально смотрят. — Тогда почему…? — она не находит слов. Эрик выдыхает. Его рука меланхолично помешивает кочергой угли в камине, и на какое-то время игра огней за кованой решёткой полностью завладевает его вниманием. Наконец он как-то печально усмехается: — Дитя, Вы пели сегодня как никогда хорошо. Такой я и видел Аминту, такой хотел, чтобы её исполнили на сцене Парижской Оперы. Я не сомневался в Вас ни мгновения. Кристина выдыхает. Она чиста, она не опозорила Эрика! Минутный триумф, однако же, сменяется тревогой. Верно, он доволен ей. Но что же тогда мучает его? — Эрик… Расскажите мне, прошу вас. Вы чем-то озабочены, я же вижу. Мужчина вскидывает на неё внезапно посуровевший взгляд: — Как Вы проницательны, Кристина! Да, Эрик озабочен, Эрик встревожен и опечален! А всё оттого, что там, на сцене, Вы улыбались ему, Вы расточали ему нежности, Вы касались его и ждали его прикосновений! Однако Эрик не Дон Жуан! И за пределами сцены он всё тот же урод, монстр и чудовище, на которого Кристина не может смотреть без отвращения! Он вскакивает на ноги. Кристина невольно подаётся назад, вжимаясь в спинку кресла: сейчас Эрик пугает её, она не знает, чего от него можно ждать в следующее мгновение. Мужчина начинает быстро ходить по комнате; его резкое, неровное дыхание напоминает рычание льва в момент наивысшей ярости. Сейчас мышцы напрягутся в страшном порыве, и зверь прыгнет на неё… Кристина еле дышит от волнения и ужаса. — Там, на сцене, Аминта пошла за Дон Жуаном, хотя он изменник, предатель, мерзавец и плут, обманщик и растлитель, она пошла за ним и будет верна ему до гроба! И хотя даже этот глупец Пасарино лучше своего хозяина и достойнее её руки, Аминта выбирает этого каналью Дон Жуана!.. Какой яростью дышат его слова! Девушка вжимается в кресло, когда Эрик едва ли не кричит ей в уши эту горькую правду: — Там, на сцене, Эрик показал Кристине, что и в самом падшем человеке можно отыскать то, за что его можно любить! Однако этот омерзительный вымысел предпочтительнее реальности для Кристины и любого из тех зрителей! Дон Жуан для Кристины лучше Эрика! Мужчина хватается за голову, едва ли не вырывая волосы прядями. Ярость сменяется рыданиями. — Кристина полюбила Дон Жуана… Но Кристина никогда не сможет полюбить или хотя бы понять Эрика… Его отчаяние так сильно, что почти становится осязаемым. Кристине кажется, что если она протянет к нему руку, то её ударит или сожжёт на месте какая-то неведомая ей сила. Однако она не может выдержать его глухие рыдания. Мужчина, совершенно без сил упавший в кресло и задыхающийся от душащих его сейчас слёз, не видит её: его дрожащие руки закрывают даже маску. Эрик не видит, как Кристина осторожно приближается к нему. Её руки тянутся к его плечам, тянутся робко, готовясь в любой момент испуганно прижаться к груди. Не встречая ни малейшего сопротивления, Кристина дотрагивается до него, позволяя себе присесть на уголок подлокотника его кресла. Судорожные вздохи прерываются, но ненадолго: Кристина может лишь шептать какие-то слова утешения, обнимать его вздрагивающие плечи и надеяться на скорое спокойствие. Ей удаётся усмирить его. Наконец-то мужчина опускает руки и глубоко выдыхает. Он непонимающе смотрит на Кристину: на мгновение ей кажется, что во взгляде золотистых глаз проскальзывает обида. — Зачем… Зачем Кристина делает…это? — Я сделала Вам больно… — тихо шепчет Кристина. Затем, будто оправдываясь, продолжает, — Но причинив Вам боль, я причиняю её и себе, потому что без Вас от меня ничего не останется… Эрик молчит. Лишь обнимает её, крепко, жадно, впиваясь пальцами в тугие локоны кудрей, вдыхая запах нагретой кожи и волос. Кристина пересаживается ближе к нему, и Эрик со вздохом закрывает глаза: тишина поглощает их тела, печальные и усталые. В этой тишине слова Эрика, пусть и произнесённые полушёпотом, звучат особенно громко: — Кристина простит Эрика? Девушка улыбается, прикладывая ладонь к тёплой ткани его сорочки и провожая своё движение взглядом. Там, под тканью и кожей, в крепкой клетке его рёбер, бьётся его сердце — многострадальное, нежное и любящее, пережившее так много боли и жестокости. Мужчина замирает, ощущая это прикосновение и вслушиваясь в ощутимое тепло её голоса: — Мне не за что Вас прощать, Эрик. Но всё равно — да. * un crapaud muet (франц.) — немая жаба