Второй шанс

Время несется галопом, перескакивая минуты, словно выставленные на пути барьеры, - Джеймс ощущает это как никогда остро, но даже это не может заставить его торопиться. Он скользит рассеянным взглядом по лицу Томаса, касаясь им полуприкрытых век, бледных, исчерченных сухостью губ, побелевших прядей в волосах, глубоких морщинок между бровей, которых прежде не было. Он отмечает каждое изменение в этом заученном наизусть облике, который столько лет из раза в раз возрождал в памяти. Впервые за эти годы шестеренки в его голове замедляют ход, уступая место спокойному созерцанию, и он намерен в полной мере насладиться этим моментом. - Воды, - сухим, надломленным голосом просит Томас, и Джеймс кивает, суетливо оглядываясь в поисках кувшина. Когда он наполняет стакан и подносит его к приоткрытым губам, руки уже не дрожат. Томас кивает в знак благодарности, и Джеймс понимает, что дальше медлить нельзя. - Я должен забрать тебя. Голос хрипит, и Джеймс прочищает горло прежде, чем продолжить. - Оставаться здесь и дальше небезопасно. - Для меня или задуманного тобой предприятия? – Томас говорит спокойно, но Джеймса эта фраза бьет наотмашь. Он почти чувствует звон в ушах от пощечины, которую ему отвесили одним этим вопросом. Щеки обжигает стыдом и злостью, и он не сразу понимает, что Томас продолжает говорить. - … как выяснилось, тоже любят пересуды. Я успел узнать много нового по пути из Чарльзтона. Оказывается, очень удобно выступать в роли слушателя, когда все думают, что ты без сознания. Он давит в себе кашель и жестом останавливает потянувшегося за водой Джеймса. - Роджерс предложил помилование, и ты отказался. Почему? Они оба знают, что без этого вопроса обойтись не могло. Джеймс стискивает зубы, стараясь унять привычно всколыхнувшийся гнев. - Потому что мне не нужны подачки. - С чего ты взял, что это они? Томас говорит тихо, почти шепотом, со спокойствием, которому мог бы позавидовать любой, и Джеймса это отчего-то распаляет еще сильнее. - Потому что Англия ничего не дает даром, - почти рычит он, взвиваясь на ноги. – Все, что она умеет, это уничтожать и разрушать. Она только и делает, что отбирает, осуждает и клеймит, выставляя себя при этом освободителем, защитником и проводником божьей воли. - Джеймс. - Ты хотел знать, почему, - он скалится и горько усмехается, прежде чем продолжить. – Миранда тоже хотела примирить меня с Англией, хотела вернуть прежнюю жизнь… она уговорила меня на эту авантюру с Абигейл, и я привез ее к Питеру. Он задыхается от пронзившей грудную клетку боли и впивается ногтями в ладони, сжимая кулаки так сильно, что белеют костяшки пальцев. - Он почти уговорил меня, - он стискивает зубы, выплевывая следующее слово так, словно оно самое мерзкое из того, что когда-либо попадало ему в рот, - покаяться. Рассказать все, как было. О тебе, о нас. Джеймс делает паузу и кривится, глядя Томасу в лицо. - Я почти согласился просить о снисхождении. Этот червяк почти добился от меня согласия. А потом отпирался, прикрываясь твоим прощением. - Послушай… - А потом он убил ее. И ты предлагаешь мне принимать «милость», - он морщится, - от таких, как он? От того, кто привез тебя из Чарльзтона просто, чтобы иметь точку давления на меня? От тех, кто закрыл тебя в приюте для умалишенных? - Мой отец мертв. Как и Питер. Ты убил обоих. Тебе не кажется, что на этом можно остановиться и прекратить мстить? – Томас говорит резко и отрывисто. Джеймс помнит этот тон – выражающий крайнюю степень недовольства или отчаянья, - поэтому замирает и сдерживает рвущийся с языка ответ. Вместо этого он спрашивает, как можно спокойнее. - Ты хочешь, чтобы я принял помилование? Он не знает, как быть, если услышит положительный ответ. - Я хочу, чтобы ты перестал врать самому себе, - резко отзывается Томас. – Виновники всех твоих бед мертвы. Ты отомстил, но со свойственным тебе упорством продолжаешь искать новых врагов. - За десять лет это место стало моим домом, и я не позволю, чтобы Англия диктовала мне условия, как в нем жить. - Англия – это только слово, - Томас морщится и кашляет, но продолжает. – Ты продолжаешь говорить о ней, как о человеке, которого можно победить, наделяешь ее пороками, которые присущи человеку, но на самом деле, все это – борьба ради борьбы. Ты продолжаешь сражаться каждую секунду своего существования, и я хочу понять, зачем. - Потому что это все, что у меня осталось, - гаркает Джеймс. Повисшая после его слов тишина густая и вязкая, словно смола. В ней отчетливо слышно щелканье стрелок, отмеряющих то недолгое время, что им осталось провести наедине. Джеймс отходит к окну, упираясь невидящим взглядом в горизонт, и только сейчас задумывается о том, как прошло похищение Элеонор. Эта мысль запускает механизм в его голове, заставляя неспешно просчитывать варианты. - Хорошо, - наконец, отзывается Томас. – Что мы собираемся делать? Пару секунд Джеймс осознает произнесенное «мы» и лишь после этого возвращается к кровати. - Для начала, произведем обмен, а после я познакомлю тебя с человеком, который поможет нам выбраться с острова. - И куда мы отправимся? Джеймс нервно пожимает плечами. - Я надеялся, что это мы решим вместе. Томас смотрит на него внимательно и устало, но в уголках его глаз уже собираются привычные лучики ироничной улыбки. - Скоро вернется Роджерс, поэтому не мог бы ты… - он хлопает по месту на кровати рядом с собой и дожидается, пока Джеймс сядет, чтобы притянуть его шею для поцелуя. Губы у Томаса сухие, теплые, и чуть подрагивают от улыбки – наверное, именно это становится последней каплей. Внутри Джеймса словно прорывает плотину – он ловит губами поверхностное дыхание Томаса, беспорядочно касается невесомыми поцелуями его подбородка, скул, век и крыльев носа, гладит пальцами теплую шею, с наслаждением ощущая под ней частое биение чужого пульса. Он чувствует себя человеком, который, умирая от жажды, вдруг обнаружил озеро посреди пустыни и теперь не может прекратить пить. Поэтому когда он слышит тактичный стук в дверь, его выдержки хватает лишь на то, чтобы остановится и прижаться лбом ко лбу Томаса.