Второй шанс

Джеймсу стоит огромных трудов не мерить комнату шагами. Ожидание всегда дается ему сложнее прочего, особенно, если предполагает бездействие. В такие моменты шестеренки в его голове щелкают громче обычного, выстраивая в попытке занять себя звено за звеном цепочки возможных событий. И чем дальше простираются его мысли, тем сильнее они отравлены сомнением. - Ты думаешь, что я сошел с ума, если пытаюсь с помощью Нассау предоставить миру пример милосердия, - в голосе Томаса нет вопросительных интонаций, но нет и обиды – это утверждение, в ответ на которое Джеймс не может не усмехнуться. Свечи отбрасывают блики на бокалы с почти нетронутым бренди и заостряют морщинки у глаз Томаса. Он выглядит по-домашнему уютно в расстегнутом камзоле, с ослабленным шейным платком и вытянутыми к огню ногами. Расслабленность, которую демонстрирует его поза, может обмануть кого угодно, но не Джеймса – он знает, как важно правильно подобрать слова в ответ на этот незаданный вопрос. - Я думаю, что с ума сошли мы оба, и единственный здравомыслящий человек среди нас – Питер, - он легко фыркает, разворачивая свое кресло к огню, и продолжает, намерено не глядя на Томаса. – Но это не мешает мне восхищаться твоим мужеством. Он знает, что Томасу не чуждо сомнение – оно точит его изнутри, заставляя каждый раз находить новые аргументы в споре с собственным страхом. В этом они похожи, поэтому Джеймс, как никто другой, понимает, что изредка в таких спорах нужна поддержка извне – человек, который убедит в том, что ты не принимаешь желаемое за действительное. Томас накрывает его пальцы ладонью и чуть сжимает их, заставляя Джеймса взглянуть на него. - Спасибо, - он улыбается. – Я знаю, что ты никогда не поддержал бы то, что заранее обречено на провал. То, что ты еще здесь очень много для меня значит. Джеймс хочет сказать: «Это не так. Я пошел бы за тобой на край света», но молчит – сейчас Томасу нужно не это – и отвечает улыбкой на улыбку. Доносящиеся снизу голоса вырывают его из воспоминаний. Он вслушивается в разговор, но не может разобрать ни слова, и потому спускается сам. -… она все же произвела должный эффект. Ты уверен, что не стоит рассказать об этом самому Сильверу? Билли, заметив его на лестнице, жестом заставляет Фезерстоуна замолчать, и Джеймс хмыкает, отмечая, что здесь намечаются собственные интриги, в которые его, по всей видимости, никто посвящать не собирается. - Что узнали? - Вчера прибыл корабль с материка, - Фезерстоун присаживается на край стола и скрещивает руки на груди. - Поговаривают, что привезли оружие. - Что насчет людей? – нетерпеливо отзывается Джеймс. - Кроме этой дамочки в трауре на острове новых лиц не прибавилось, но Эдель удалось разговорить одного из охранников. Он говорит, что с грузом привезли раненного – по виду из благородных, – поселили в губернаторском доме и велели охранять. - Как он выглядел? – голос сипит, и Джеймс прочищает горло, сжимая подрагивающие пальцы в кулаки. - Паршиво, - он натыкается на угрожающий взгляд и сглатывает. – В том смысле, что он постоянно был в отключке. Джеймс едва находит в себе силы кивнуть и выйти на веранду, чтобы тут же без сил сползти по косяку на пол. Радость вперемешку с облегчением и злостью вырываются из его горла нервным, почти истеричным смехом. Он смеется взахлеб, с трудом успевая сделать глоток воздуха в перерыве, не замечая катящихся по щекам слез, почти задыхаясь от болезненного, щемящего ощущения в груди. Только сейчас он понимает, что на самом деле произошло и насколько он боялся в это поверить. Словно позволить себе крупицу надежды и сомнения значило в случае ошибки вновь пережить потерю. Звук скрипнувшей двери остается где-то на краю сознания, и Джеймс понимает, что рядом кто-то есть, только когда видит перед собой размытое лицо Билли. Его по-детски растерянное выражение лица заставляет Джеймса зайтись в очередном приступе безудержного веселья. - У вас истерика, - наконец, заключает он и садится рядом. Джеймс хмыкает, вытирая ладонью глаза, и кивает. Какое-то время они сидят молча, пока смех понемногу не переходит в редкое щекочущее гортань ощущение, которое он уже может сдержать, и вместо него в груди вновь волной поднимается злость. - Какого черта происходит? – не выдерживает Билли. - Роджерс допустил ошибку, - хриплым голосом поясняет Джеймс, поднимаясь на ноги, - и решил сыграть против меня чужими руками. - Да можете вы объяснить нормальным языком? – Билли взвивается на ноги. - У него в руках единственный человек, до которого мне на этом свете есть дело, - скалится Джеймс и чувствует пьянящую сладость облегчения от того, что признал это вслух. – Так что отправляй Бена Гана на остров – мне нужен Сильвер. Здесь. Сегодня же вечером. Он отряхивает штаны и внимательно смотрит на Билли. - И собирай своих. Расскажете мне, что за игру ты затеял здесь от имени Сильвера. Билли стискивает зубы и скрещивает руки на груди, заставляя Джеймса усмехнуться почти довольно. - Не отпирайся. Сейчас мне меньше всего есть дело до подковерных интриг, которые ты разворачиваешь за моей спиной, - Джеймс возвращается в дом и оборачивается на пороге. – Время не терпит. Чем быстрее начнем, тем больше шансов на успех. - И что вы задумали на этот раз? - Уравновесить ситуацию. У него есть тот, кто нужен мне, значит, мне нужен равнозначный козырь. - И о ком идет речь? - Об Элеонор Гатри.