Второй шанс

- Я его не узнала. Они сидят на веранде – Абигейл кутается в плащ и задумчиво поглаживает пальцами край тонкой фарфоровой чашки, всматриваясь в плавающие на дне чаинки. - В отличие от леди Гамильтон, его я помнила смутно, - в ее словах чувствуется попытка извиниться – Джеймс не понимает за что и это, пожалуй, тревожит его больше всего остального. Так просят прощения за то, что не успели предотвратить. - Когда я упомянула ваши имена, он побледнел и спросил, не ошиблась ли я. Тогда я не обратила на это особого внимания, но сейчас понимаю. Абигейл достает из небольшой поясной сумки записную книжку, обтянутую кожей, и кладет на стол перед Джеймсом. - Я знаю, что не должна была, но он был другом отца, и все те немногие вещи, что у него были, после отъезда Эшфорды отдали мне. Мне сказали, что это медицинские записи, и я… Джеймс бездумно кивает, прерывая ее сбивчивые оправдания, и пододвигает к себе дневник. В конце концов, перед ним ли извиняться за несоблюдение приличий? Он медлит, не решаясь заглянуть внутрь и убедиться, что все это лишь домыслы юной, не в меру романтичной девушки, потому что иначе надежда, которую он травил в себе эти десять лет, вновь сожмется вокруг его горла всей крепостью своей хватки. - Ты сказала отъезда? - Сразу после того, как он узнал о том, что отец собирается вас казнить, он попросил запрячь лошадь. Мистер Эшфорд и доктор Авертон пытались его отговорить, они настаивали, что в его состоянии это крайне опасно, но он не желал никого слушать. Слова Абигейл едва доходят до его сознания: все, что он видит – уверенный, размашистый почерк, который вряд ли смог бы спутать с любым другим. Он думает, что после стольких ночей, наполненных изматывающих бесед с мертвецами, он, наконец, сошел с ума, и те явились по его душу наяву. Листы подрагивают под его пальцами, Джеймс скользит по ним глазами, с жадностью впитывая каждое слово. Последняя запись заставляет его стиснуть зубы и сжать кулаки, пережидая волну бешенства. Абигейл молчит, давая ему время, и старательно отводит глаза. Даже она понимает, что будь Питер Эш жив, он с удовольствием убил бы его еще раз, пусть даже это пришлось бы сделать на ее глазах, и никакая благодарность не смогла бы его остановить. - Он успел добраться до Чарльзтона? – голос Джеймса хрипит. Город, который он приказал сжечь дотла. Мысль о том, что отчасти подобный исход был бы до иронии справедлив, вызывает у него кривую усмешку. - Я не знаю, - теперь извинение в ее голосе обретает причину. – Я пыталась расспрашивать, но боюсь, в этот день все запомнили только пушечные ядра, свистящие над головой. Джеймс нервно проводит пальцами по губам и кивает, не поднимая глаз от исписанных листов. Он думает, что желай Абигейл отомстить, разрушить его до основания, ей бы не удалось найти лучшего способа. Возродить в нем надежду – слепую, туманящую разум и цепляющуюся за любой обрывок прежней жизни. Каждый раз, когда он позволял ей взять верх, это заканчивалось потерей самого дорогого. Ее дурманящее дыхание кружит ему голову – он уже чувствует, как оно пробирается под кожу дрожью нетерпения. Нужно взять себя в руки, остановиться, оценить возможные варианты. Сейчас не время давать волю чувствам. Он не может ошибиться еще раз, не в этот раз. Джеймс позволяет себе последний раз пробежать глазами по исписанным страницам и прячет дневник в карман. Абигейл задумчиво рассматривает его лицо и едва заметно вздрагивает, когда встречает ответный взгляд. Она по-прежнему его боится, возможно, даже больше, чем прежде, и то, что это не помешало ей искать встречи, заставляет Джеймса невольно проникнуться уважением. - Спасибо, - негромко произносит он и приподнимает уголки губ в намеке на улыбку. Каковы шансы, что Томас в «его состоянии» успел добраться до Чарльзтона до атаки? Сумел ли выбраться живым? И если так, то куда направился после? Вопросы щелкают в его голове, создавая некоторую иллюзию порядка в потоке хаотично скачущих мыслей. Джеймс жестом подзывает к себе Билли и просит проводить Абигейл в город. Та чинно поднимается, старательно не глядя на своего сопровождающего. - Я буду в Нассау еще несколько дней, если что-то понадобится… Джеймс коротко кивает, желая поскорее закончить этот разговор. Позже у него обязательно появятся вопросы, но сейчас ему нужно побыть одному и основательно все обдумать. Он идет обратно к берегу, с трудом разбирая дорогу. Теперь, когда держать лицо уже нет необходимости, смятение овладевает им в полной мере. Оно разливается в груди чем-то щемящим, обжигающим, нестерпимо сладким, как глоток рома, кружит голову и выбивает дыхание из легких. Ему кажется, что мир сжался до размеров одной единственной фразы, насквозь прошивающей его мысли. Томас жив. Был жив, мысленно поправляется Джеймс, еще несколько месяцев назад. Возможно ли это? Он смаргивает стоящие перед глазами воспоминания, не позволяя себе увязнуть в них. Слишком рано. Слишком легко поверить. Он столько времени убеждал себя в успешности и куда более безнадежных начинаний. Ему кажется, что все это очередной сон, бред воспаленного, измотанного чувством вины воображения. Потому что мир, в котором он живет последние десять лет, устроен иначе – в нем нет места чуду, которое принесла ему Абигейл Эш. Неужели так бывает? Именно сейчас, когда он почти забыл, почти отпустил, почти позволил себе оставить прошлое позади. Когда он смирился с тем, что за его спиной остались лишь призраки. Второй шанс, который жизнь предоставила Джеймсу МакГроу. Осталось ли от него еще хоть что-то? Сможет ли он бросить все и попробовать начать сначала? С чистого листа? Хочет ли? Джеймс жадно вдыхает влажный морской воздух, проводит пальцами по груди, нащупывая очертания дневника, и коротко кивает в ответ собственным мыслям. Если есть хоть малейший шанс – он не позволит себе упустить его еще раз.