***
Я стою перед закрытой дверью в комнату родителей и тупо смотрю перед собой. В животе неприятно крутит, и все моё естество молит о том, чтобы я развернулся и уехал нафиг из города. Но я понимаю, что этого разговора мне не избежать. Опускаю холодную от волнения руку на дверную ручку и тихонько толкаю ее. Отец сидит в кровати и читает какую-то книгу (к счастью, не мою). Услышав звук, он поднимает на меня глаза и снимает очки. — Здравствуй, Арсений, — говорит он, протягивая мне руку. — Привет, — медленно подхожу к нему и отвечаю на рукопожатие, — Как себя чувствуешь? — Дома намного лучше, — он многозначительно смотрит на меня, — Где был ночью? — В больнице, — говорю я, присаживаясь на стул рядом с кроватью. — Побили? — он поднимает одну бровь. — Да, — киваю я, упираясь взглядом в свои колени. — Неудивительно, — вздыхает отец, — После того, что ты понаписал. — Писал правду, а получаю как за вранье, — протягиваю я. — Правду? — отец смотрит на меня удивленными глазами и смеется. — Давай не будем об этом, — говорю я, вспоминая слова Матвиенко. — Честно признаться, я не думал, что ты приедешь, — откладывая книгу, говорит отец. — Все-таки мы семья, — поднимаю глаза на отца и встречаю его холодный оценивающий взгляд. — Если мы семья, то зачем ты написал в книге все то, что написал? — он явно не хотел оставлять эту тему в покое. «Тебе надо выдержать еще хотя бы день и ты будешь дома, просто старайся вести себя тише воды ниже травы,» — проносится в моей голове голос Сережи. — Пап, сейчас не самое подходящее время это обсуждать, — я пытаюсь говорить как можно спокойнее, игнорируя закипающее раздражение. — А когда будет подходящее? Тебя не сыщешь! Уехал, даже не попрощавшись, потом звонки раз в неделю, месяц, а потом только по праздникам. — Я виноват, прости, — опускаю голову, не выдерживая тяжелый взгляд отца. У меня складывается ощущение, что мне снова семь лет. В комнате повисает такой силы напряжение, что, кажется, его можно разрезать ножом. Неожиданно для нас обоих, в комнату тихо заходит мама с подносом в руках. Она останавливается на входе, переводя взгляд с меня на отца и обратно. — Я вам помешала? — тихо спрашивает она. — Заходи, — сухо бросает отец. Мама явно нервничает, потому что поднос в ее руках трясется, и посуда бьется друг о дружку, создавая звон. — Мальчики, у вас все в порядке?.. — очень аккуратно спрашивает мама, чувствуя напряжение вокруг. — Все ненормально с тех пор, как он выпустил свою писанину, — зло кидает отец. Мое терпение лопается, словно воздушный шарик. Я вскакиваю со стула, пугая маму. Она резко отскакивает и кладет две руки на грудь. — Сеня, — шепчет она, предугадывая мои дальнейшие действия. — Почему вы все хотите выставить меня виноватым!? Все ведут себя, словно я был принцем, жил во дворце, и со мной обращались как с представителем голубых кровей! Ты знаешь, как мне было тяжело, пап?! — Тяжело!? — отец возмущенно смотрит на меня, — Мы давали тебе абсолютно все, что ты хотел! — Материально — не спорю, но, знаешь, иногда мне тоже хотелось поиграть с тобой в футбол, спросить совет, как лучше ухаживать за девушкой или просто провести время вместе! Но что ты делал? — развожу руки в стороны, — Выбирал Артура! Он же золотой мальчик, гордость всей нашей семьи! А кто я? — издевательски округляя глаза, я тычу пальцем себе в грудь, — Просто трудный ребенок! У него же проблемы с самоконтролем, так давайте просто забьем на него и сделаем вид, что его здесь нет. — Да как ты смеешь?! — отец в ярости. В комнату буквально врывается Артур, испепеляя меня взглядом. — Ты рехнулся!? Забыл, что у отца приступ был, а ты тут со своими детскими обидами! — слышу тихий всхлип матери. Я не нахожу слов, чтобы ответить ему, поэтому просто выхожу из комнаты, беру сумку с вещами и ухожу из квартиры. Внутри меня все кипит от обиды и раздражения. Мои чувства были настолько запутаны, что я не мог понять, прав ли я в своих словах, но я совершенно точно нуждался в поддержке. В этот самый момент я почувствовал насколько одинок. Я один против целого города полного людей, которые ненавидят меня. Даже моя собственная семья отвернулась от меня, единственный друг, который мог мне как-то помочь, сейчас за тысячу километров отсюда. Было огромной ошибкой вернуться сюда. Здесь как было погано, так и осталось. За эти два дня я сожрал столько говна, сколько не видывал с момента, как уехал. Хочется сбежать от всего этого куда-то на край света. «Край света... — проносится у меня в голове, — крыша.» Недолго думая, закидываю сумку в машину и направляюсь в сторону заветной пятиэтажки. По дороге мне встречается магазин, в котором я покупаю дешевую бутылку виски, от которого утром мне будет очень хреново, но это последнее, что заботит меня в этот момент.***
Захожу на крышу, жадно вдыхая воздух. Небо окрашено в ярко-розовый закатный цвет. Завораживающее зрелище. Я сажусь на самый край, со стороны которого открывается вид на бескрайнее поле. Зубами откупориваю бутылку и заглатываю янтарную жидкость прямо из горла. Виски приятно жжет горло и заставляет тепло разлиться по телу. Наверное, это — единственное место во всем мире, где твои мысли действительно свободны. Если до того, как я пришел сюда, мне хотелось выть от обиды, то теперь, сидя здесь, мне было легко и спокойно. У этого места абсолютно точно есть собственная аура. Позади меня хлопает дверь. Я знаю кто пришел, но я спокоен, он не причинит мне вреда. Антон садится рядом, свешивая ноги с крыши. Я, не смотря на него, протягиваю ему бутылку. Он ее берет и начинает жадно пить. Какое-то время мы сидим в тишине, наблюдая как солнце медленно заходит за горизонт. — Спасибо, что не бросил умирать в гараже, — ухмыляюсь я, забирая бутылку. — Не хотел марать руки, — когда-нибудь я привыкну к его новому глубокому голосу, но сейчас он вызывает волну мурашек. Я перевожу взгляд на Антона. Он одет в черную футболку и джинсы, на лице все еще небритость, а под глазами темные круги. — Врачи сказали, что удары были выполнены с ювелирной точностью, — Антон ухмыляется, забирая бутылку, — Ты в жизни никогда не дрался, откуда такой профессионализм? — Ты же очень громко заявил о том, что я гей, пришлось научиться защищать себя, — Шаст впивается в меня взглядом, вызывая у меня желание упасть ему в ноги и молить о прощении, но я лишь вздыхаю и отвожу взгляд. — Как отец? — Думаю, на данный момент жалеет о том, что я родился на свет, — протягиваю я, забирая протянутую мне бутылку и делаю приличный глоток. — Ты изменился, — я буквально чувствую, как зеленые глаза внимательно изучают меня, не упуская не единой части моего тела. — Ты тоже, — наши взгляды встречаются, и передо мной всплывает картинка из далекой юности. «Мы с Антоном лежим на разложенных куртках. Над нами, как купол, нависло небо, покрытое яркими звездами. Я закинул руки за голову, наслаждаясь зрелищем, а друг положил голову мне на живот, устремляя взгляд куда то в высь. — Прикинь, — перевожу взгляд на Шаста, он улыбается, — когда-нибудь мы будем сидеть на этой крыше, уже взрослыми дядками, знаешь, такими, с щетиной, — друг проводит по гладкой мальчишеской щеке, на которой еще нет и намека на растительность, — У нас будет бутылка виски, и мы будем ее распивать прямо из горла. Смотря в полные мечты глаза Антона, я не смог сдержать улыбки. — Я буду известным писателем, а ты художником, — продолжая улыбаться, говорю я. — Ага, от слова худо, — после этих слов я резко сажусь, заставляя друга переложить голову с мягкого живота на ноги. — Когда ты уже прекратишь сомневаться в себе? — возмущаюсь я, — Я видел твои работы, они прекрасны! У тебя есть свой стиль, и это круто, Шаст! Как ты не понимаешь этого? Многие тратят годы, чтобы рисовать как ты, а ты даже нигде не учился! — Ладно-ладно, сдаюсь, — смеется друг, поднимая руки вверх. Я снова ложусь, сопя от недовольства. Антон перемещает голову обратно мне на живот. — Арс? — нарушает молчание друг. — Мммм? — мои глаза закрыты, а на душе невероятное спокойствие. — Ты, ведь, всегда будешь рядом? — он не шутит, голос звучит абсолютно серьезно, выражая надежду. — Всегда, — не открывая глаза говорю я.» Я врал. Врал, как последняя скотина. Антон продолжает смотреть на меня, не отрываясь. — Вот мы и сидим здесь. Два бородатых дяденьки с бутылкой виски, — говорю я, на что Антон только ухмыляется. — Не так я себе все представлял... — говорит Шаст, делая жадный глоток и морщится. Дальше мы сидим в тишине, распивая бутылку дешевого янтарного пойла, но ему надо отдать должное, тело расслабилось после двух дней постоянного напряжения. Несмотря на то, что я рядом с Антоном нахожусь только пару часов, не считая тех пяти минут, что он меня мутузил, и еще десяти, что вез до больницы, я понимаю, что друг находится в совершенно разбитом состоянии. Мне так хочется узнать, как он жил здесь десять лет, но я догадываюсь, что эта тема для него будет больной. — Ты часто приходишь сюда? — аккуратно спрашиваю я. — Думаю здесь поселиться, — он одним махом опустошает бутылку и ставит ее куда-то рядом с собой, — Когда оказываешься здесь, все проблемы уходят на второй план. — Я тоже это чувствую, — говорю я, доставая из кармана пачку сигарет. Щелчок. Затяжка. Выдох. Вокруг нас клубиться дым, создавая атмосферу полной безмятежности. Первый раз за долгое время на моей душе невероятно спокойно. Не знаю, что стало причиной. Крыша? Антон? Виски? Все вместе? Мне было плевать. — Ты так и не бросил? — ухмыляется Шаст. — Так и не бросил, — говорю я, затягиваясь. В моей голове вертятся вопросы, требуя ответа. Выдыхаю густой дым и решаюсь. — Расскажи мне, как ты жил здесь десять лет? — Антон переводит серьезный взгляд на меня, отчего мне становится не по себе. Какое-то время Шаст смотрит на меня, но потом глубоко вздыхает и начинает говорить. — После того, как ты уехал, я впал в страшную депрессию. Я не выходил из комнаты, наверное, месяц, тогда маме стало совсем плохо и ее забрали в больницу, — при упоминании об Анне Николаевне сердце дрогнуло, — Саша пытался мне помочь, приходил каждый день, долго со мной разговаривал, но ему не давало покоя то, что за нашими спинами все шепчутся. Тогда мне было совершенно плевать, кто о чем говорит, поэтому я не мог поддержать его. Шли дни, недели, месяцы, я постепенно начал выходить из этого беспомощного состояния. Саша был невероятно рад. Мы проводили много времени вместе, — Антон тепло улыбнулся своим воспоминаниям, — С началом осени я пошел в институт. Познакомиться мне там ни с кем не удалось, потому что все шарахались от меня, как от заразного. У Саши же все шло, как по маслу, он был очень активным, познакомился со многими студентами, что вызывало во мне ревность. Мы стали ругаться, он сторонился меня. Я понимал, что нахождение рядом со мной вредит его авторитету, — я зло фыркнул. Несмотря на то, как в школе относились к Антону, я всегда был рядом с ним. — Потом вышла твоя книга, — сердце сжалось, я перевел взгляд на друга, но он смотрел куда-то вдаль, — Шум был на весь город. Всем было интересно, о чем ты написал. Кажется, никогда еще в нашем городе не было такого интереса к книгам, — усмехнулся Антон, — Спустя неделю меня и Сашу сильно избили. У меня было сломано два ребра и нос. Саша отделался лишь ушибами, потому что я встал на его защиту, — Антон многозначительно посмотрел на меня, — В тот день я понял, как тебе было тяжело отхватывать за меня, — я поджал губы и опустил глаза. Действительно, когда Антону угрожала опасность, я всегда защищал его. Мне было все равно, сколько костей у меня будет сломано или какие позорные синяки останутся у меня на теле. Это было необъяснимое чувство, даже, скорее, рефлекс. — После этого инцидента, — продолжил он, — Трещина в наших отношениях окончательно разошлась. Мы постоянно ругались, он избегал любого контакта со мной. Ему каким-то образом удалось убедить всех в том, что я извращенец, и насильно заставлял его быть с собой. После чего он уехал из города, а меня со скандалом выгнали из института и уволили с работы. Денег перестало хватать даже на еду. Когда я совсем отчаялся, ко мне пришел Дима, — я нахмурился, не понимая, о ком идет речь, — Помнишь, в нашем классе был парень в очках, отличник, ему еще все время приходилось отхватывать от амбалов? — Да, конечно, — я округлил глаза, не ожидая такого развития событий. — Он пришел поддержать меня. Человек, который никогда со мной не общался и совсем меня не знал, просто проявил заботу. У его отца, оказывается, была автомастерская, и после долгих разговоров Диме удалось уговорить его взять меня на работу. Первое время было тяжело, потому что я ни черта не понимал в машинах, но чем дальше шло дело, тем легче мне было работать. — Амбалы каждый день ждали меня возле дома, но после того, как я чуть не придушил одного из них, они перестали ко мне соваться, — Антон зло ухмыльнулся, — Маму я навещал каждый день, — улыбка сразу сползла с его лица, а у меня в животе завязался узел, — Каждый день мне приходилось знакомиться с ней заново. У нее все чаще стали случаться панические атаки, она отказывалась есть и принимать таблетки. Я ничем не мог ей помочь и это злило меня. Вспомнила она меня только перед самой смертью. Как сейчас помню, она положила руку мне на щеку, — Антон так глубоко был погружен в воспоминания, что сам поднес руку к лицу, — И сказала: "сынок." Из глаз друга потекли слезы. Он замолчал, опуская голову, пытаясь сдержаться. Мне было дурно от рассказа Антона, хотелось дать себе оплеуху и наорать на самого себя. В то время как я наслаждался сладкой жизнью в Москве, мой самый близкий человек был вынужден страдать и в буквальном смысле пытаться выжить. На свой страх и риск разворачиваю Антона к себе и крепко обнимаю. Я ждал, что он оттолкнет меня или начнет оказывать какое-либо сопротивление, но он лишь уткнулся лбом мне в шею. Он всем телом прижался ко мне, вцепляясь в мою спину, словно я мог куда-то испариться. — Прости меня, — шепчу я ему на ухо, гладя по голове, — Я не должен был бросать тебя, я всегда хотел уехать вместе с тобой, увезти далеко, где мы бы забыли обо всей этой грязи, — мне тяжело говорить, каждое слово дается мне с ужасной болью, — Тогда, десять лет назад, я был глупым подростком, который не мог разобраться в своих чувствах... - Антон отстраняется от меня, он смотрит мне в самую душу. - В тот момент, когда я увидел вас с Сашей в кабинете, мне стало больно, потому что я понимал, что на его месте должен был быть я, - выпалилаю я, продолжая смотреть на Антона. После этих слов мое сердце остановилось. Потом начало биться заново. Словно его перезагрузили, и все моментально встало на свои места. Я всегда любил его. Все эти годы любил, но каждый раз воспоминания об Антоне причиняли мне боль. Я топил мысли о нем в океане алкоголя, а должен был дать им волю, чтобы понять, что действительно важно. Я наклоняюсь вплотную к лицу Антона, и когда между нашими губами остаются жалкие пару сантиметров, я останавливаюсь, давая ему шанс сделать выбор. Я чувствую его дыхание на своей коже, вижу, как он поднимает взгляд с моих губ, смотря в глаза. Я вижу как метаются его мысли, но он не может выдержать напряжения и жадно впивается в мои губы. Его язык уверенно проникает в мой рот, вызывая мурашки и заставляя сердце биться быстрее. Антон кладет руку мне на шею и притягивает, углубляя поцелуй. Наши языки сплетены, я чувствую вкус виски на его губах. Мне не хочется отрываться от него больше никогда. Знаете, бывают нежные поцелуи, от которых хочется улыбаться, бывают страстные, от которых срывает крышу, бывают последние, в которые ты вкладываешь всю боль и отчаяние, пытаясь запомнить последний миг. Этот поцелуй был не похож ни на один, он был символом начала новой жизни для нас обоих. Мы больше не были одиноки. В этот самый миг все было правильно. Все было так, как и должно быть.