В мечту. Я (не) живу

Солнечный луч золотил гитару и оставлял блики на струнах. Пальцы дрогнули, почти ощущая натянутую гудящую жесткость. Миц улыбалась. Только что снилась мелодия, и, наверное, она даже сможет ее повторить. Давно ей не снились мелодии. И давно у нее не было такого хорошего настроения утром. Она рывком встала с кровати, войдя в реальность, как в прохладную бодрящую воду. Тело бурлило силами, словно не оно вчера было ватой наполовину на автопилоте. Миц потянулась, с неожиданной четкостью ощущая мышцы рук, плеч, как, напрягшись, они расслабляются, оставляя легкое тепло. Белизна все еще была в голове, и Миц непременно разберется с ней, вызовет в своем выдмире женщину и попробует поговорить, но самое главное было вырвано из тумана, созданного Флэйми. Откуда-то Миц знала — теперь она не забудет, что хочет перенести друзей в другой мир. И Тлирина тоже не забудет. Легкий стук в дверь. — Марина? Ты тут? — Ага, пап. — Ты обычно в это время уже у друзей. Все нормально? Папа не запнулся перед «у друзей», как бывало раньше, но все еще не говорил: «Другой мир». — Да. Хотела попозже к ним зайти. — «Телепортироваться» все же звучало слишком странно. — Хочешь с нами позавтракать? Я яичницу с помидорами и беконом сделаю. — Намекающая пауза. Желудок Миц радостно встрепенулся, но по телу пробежало нервное возбуждение, когда она подумала об обещании. — Прости, я хотела к ним сейчас, — с сожалением и грустным бурчанием живота ответила Миц. — К обеду вернусь. Пообедаем точно вместе. «Может, и не только втроем». Легкий вздох: — Ладно. Будем с мамой тебя ждать. — Я вернусь, — повторила Миц, закрепляя обещание еще сильнее. — Я тебя услышал. — По голосу она поняла, что папа улыбается. Вчерашняя одежда валялась комом возле кровати: ночью Миц еле содрала ее с себя, все еще плохо управляясь с телом. Миц потянулась было к куче, но вспомнила, что телефон так и лежал у Флэйми. Флэйми… Вдруг возникло желание проверить, не выкладывала ли она продолжение к «Мы (не) умрем». Вряд ли она писала что-то вчера, но… Включив ноутбук, Миц подождала выхода из спящего режима, натягивая джинсы. Зашла на сайт фанфиков. Значка уведомления о новой главе не горело. Светился значок новых сообщений в отслеживаемых обсуждениях. Два клика по тачпаду. Кто-то оставил отзыв к «Мы (не) умрем» с примерным смыслом: «Все очень здорово, жду продолжения». Ниже высвечивался ответ Флэйми: «Проду скоро допишу, и она взорвет вам мозг)». Строчка дернула нить в груди, как пальцы — гитарную струну, и нить завибрировала, а за ней затряслось сердце. Миц метнулась к шкафу, накинула первые попавшиеся футболку и толстовку. Подхватила с пола ножны с мечом Шерита (точнее, уже с ее мечом) и ПВМ со стола. Раз, два, три… Время в произведениях шло так же, как в реальном, независимо от того, как долго писали книгу или снимали фильм. События могли идти даже после создания произведения… или закончиться задолго до этого. Деревья сияли ей. Синие, зеленые, фиолетовые оттенки в обрамлении тьмы. Запрокинув голову, Саккара смотрела, как тусклый свет у начала ветвей становится ярче на концах, где росли молодые иголки. Опустила взгляд. На основании стволов горели пятнышки зеленого мха. Саккаре захотелось, чтобы стволы не светились оранжевым — хоть и неяркий, он слишком выбивался из общей холодной зелено-голубой гаммы. Цвета. Они были прекрасны. В детстве она любила гулять в лесу одна и представлять, что больше никого нет. Лишь деревья и она — дети планеты. Лес откликался на шаги шуршанием травы, руки поглаживали листья кустиков, когда Саккара отводила их ветки в сторону. Земля вздымалась и опадала, как дыхание жизни в ядре планеты. Саккара шагала, вдыхала лесные запахи и чувствовала, что становится собой. Жаль, что умиротворение пришло ненадолго. Она запомнила дорогу, много раз проходила по ней днем, туда и обратно. К тому же в лесу всегда было легче ориентироваться. Среди соцветий чистотела и фрийки темнел люк — деревянный, как почти все в лагере. Свежие, нетронутые временем доски. Саккара протянула ладонь к рычагу, и в нее лег холод железа. — Что ты делаешь? Она замерла на секунду. Обернулась на знакомый голос. Свет леса, отражаясь от металлической инвалидной коляски, делал ее частью себя, разноцветные блики сияли в глазах Тлирины. Желтизна радужки ожгла душу. Ничего страшного. Людей парализовывал именно страх, но если осознать, что ощущение раскрытой души — иллюзия… С запоздавшей тревогой Саккара прислушалась. Тихо, только ночные птицы и насекомые. Других шагов не слышно. — Ты одна? — все же спросила она. — Что, если я скажу, что нет? Саккара прислушалась опять. Все еще тихо, но она не услышала и шуршания колес, захваченная лесной прогулкой. Огляделась — кусты не колыхались. — Ты одна, — обретая уверенность, повторила она. — Ты не ответила на вопрос. Что ты делаешь? Саккара никогда не была сильна в объяснениях. И в любых разговорах. Люди рядом с ней замолкали, кидали непонятные взгляды, а потом от кого-либо она узнавала, что ее считают странной или чокнутой. Даже друг не понимал ее. Только Эйк внимательно слушал путаные рассуждения и делился в ответ собственными. Он разделил сомнения и предложил выход, но тогда Саккаре решение еще казалось слишком радикальным. Остальные же люди принадлежали другому миру — ослепляюще-яркому и душному. Они двое — прохладному, неторопливому, зелено-голубому. Иногда, как мотылек, летящий на огонь, Саккара тянулась к яркому миру, но неизбежно обжигалась. Поэтому она повернулась обратно к рычагу. — Саккара! — выкрикнули ей в спину. — Что ты делаешь?! — Ты ведь уже поняла. …Что-то странное. Странное в воздухе. Странный запах. И звуки, с ними что-то было не так. Миц открыла глаза на своей кровати. В бок поддувало — дверь оказалась распахнута настежь. Постель Тлирины была не заправлена, коляски Миц тоже не видела. Знакомые редкие трели птиц. Только они. Миц бросилась к окну. — Отойди от люка. Там охрана. Подруга детства тоже принадлежала яркому миру. Саккаре… наверное, было грустно. Или чувствовала, что должно быть грустно? — Я знаю, — ответила она. — Саккара… мы ведь разговаривали сегодня об этом. — Да. Ты говорила, что каждому можно найти оправдание. Что ты не на стороне Защей, потому что они убили твою подругу. Другой мальчик тоже говорил, что привязан к друзьям и не даст их обидеть. Но я не была привязана. Мне жаль моего… приятеля. И тех, кто погиб с ним. Но я не чувствую… обиды. Злости. Ненависти, — попыталась подобрать верное слово Саккара. — Мне кажется, я выбрала сторону. Наверное, Тлирина все время осторожно подъезжала, потому что Саккара ощутила ее пальцы на второй руке. Тлирина дернула, заставила развернуться. Вновь ожгли желтые глаза. — Твой взгляд не поможет, — сказала Саккара. Тлирина обхватила ее за талию и… наверное, попыталась свалить на землю. Не хватило сил или ног, чтобы упереться. Саккара схватила руки девушки в ответ и оторвала от себя. Прежде чем Тлирина успела что-либо предпринять, Саккара пнула коляску. Она была легче, чем ожидалось. Коляска опрокинулась, Тлирина с криком упала на землю. Подумав, Саккара откатила коляску, и та, блеснув на прощание металлом, исчезла в небольшом овраге. — Мразь, — прошептала Тлирина, когда Саккара вновь подошла к ней. Слово ударило в сердце. Даже захотелось… она могла это сделать. Наверное, должна была. Смерть одной Вбирающей — больше времени для мира. Саккара нависла над Тлириной, которая, скользнув взглядом по ее животу, сделала судорожное движение назад. Опять это ощущение, Миц почти ненавидела его. Туман, начинающий обволакивать чувства. Разогналось сердце, потребовало больше воздуха, и запах, тошнотворная сладость в воздухе, заполнил легкие. Тела. Окровавленные, высушенные, переломанные, они усеивали лагерь, и в солнечных лучах плясали мухи. Не слыша собственных шагов, Миц вылетела наружу, закричала — кажется, «есть кто-нибудь?!». Заметалась среди домов, распахивая двери, натыкаясь на новые тела и разбросанные вещи. Сладость мешалась с запахом железа и почему-то чеснока, биение пульса постепенно заглушало птиц и жужжание мух. Миц лишь знала, что продолжает кричать — звать Тлирину, Ринка, Вершета, абстрактного кого-то. Обо что-то запнулась нога, почти горячая трава мазнула по щеке. Не надо смотреть, откуда-то понимала Миц, но, сев, все равно посмотрела. Пляска разноцветных точек по краям зрения подбиралась к середине, где трава из-за искажения цветов становилась не красной, а ржаво-коричневой, где на коричневом лежал человек, рядом с ним — скорчившаяся детская фигурка, а из-под тела человека выглядывала рука, очень белая и очень маленькая пухлая ручка. Миц отвернулась, барахтаясь, как лягушка, прижимая руку ко рту, пульс ревел в ушах, зрение окончательно погребла под собой метель точек. Дышать, глубже дышать, потому что иначе будет обморок, а может, лучше обморок, горло сжимали спазмы, ощущения тела тонули в звоне и крови, в которой лежали Сэтл и его… «Я должна была сразу их вытащить, — в такт пульсу стучала мысль. — Я должна была сразу их вытащить. Я должна была…». Кто-то притянул ее к себе и обнял, как донесли обрывки чувств. Она прижалась, ощутив опору, тепло и биение чьего-то сердца, и по щекам потекли слезы ужаса и облегчения — кто-то живой, живой! Ее обнимали, пока звон и стук пульса не стали тише, а сквозь точки Миц не смогла разглядеть лицо Ринка. Он, похоже, еще и гладил ее по голове. — Можешь идти? — расслышала она. Миц затрясла головой и расплакалась опять. Тогда Ринк подхватил ее на руки и понес сквозь умерший лагерь, мух, тошнотворную сладость и издевательское тепло солнца, и Миц, чтобы не видеть, закрыла щиплющие от слез глаза и прижалась к его плечу. — Тлирина? Левк, Тирри? Тело Ринка вздрогнуло, и он ничего не ответил. Миц вцепилась в его футболку: — Что произошло?! Что здесь случилось?! — «Почему это случается во всех долбаных антиутопиях?!» Ступеньки застучали под ногами, свет в глубине убежища двинулся навстречу, на его фоне появились фигуры охранников, и Саккара… …Пошла дальше, слегка задыхаясь от призрака боли. Большая комната и ряды дверей с решетками на квадратных окнах. Сжав связку ключей, Саккара открыла первую. Сонный юноша с волнистыми синими волосами сощурился, когда зажегся свет. — Теперь я знаю, ради чего буду сражаться, — сказала Саккара. Эйк улыбнулся. *** Вода протискивалась в горло, и волей-неволей Миц сосредотачивалась на том, чтобы ее пить. Ринк сидел рядом и обнимал одной рукой. Отпив еще глоток, Миц приоткрыла глаза. Зеленые стены. «Это что, камера?!» — прилетели из прошлого собственные злые слова. От стены к стене метался Левк, отталкивался от них руками. На очередном витке он грохнул о стену кулаками и, задыхаясь, прижался лбом. Ринк был неподвижен. — Мы должны что-то сделать. — Голос Левка срывался. — Что? — глухо спросил Ринк. Левк оттолкнулся от стены и сделал движение, будто хотел на него броситься. В глазах сверкала ярость: — Не сидеть тут, для начала! Не оставлять Тлиру и Тирри Защам! Нашу подругу и мою сестру, как слышно?! Напасть на Защей… придумать план, как это сделать, и освободить! Из-за двери доносились голоса. Очень мало тихих голосов. Запереться в убежище и спастись получилось у немногих, и еще меньше людей хотело разговаривать. Редко кто кричал, как Левк. — Напасть на вооруженных опытных людей, которых больше, чем нас? — В словах Ринка даже сарказма не было слышно. — Они вряд ли полетели на нашем вертолете в никуда, они вернулись к себе. В свой филиал, или как это назвать… — Что-то, когда мы шли спасать Марину, ты по-другому говорил, — зло усмехнулся Левк. Руки Миц дернулись, и вода в кружке слабо плеснула. — Их было меньше, и мы знали, где они. — Ринк наконец пошевелился, поднял голову, но голос… такое чувство, что он отвечал просто потому, что надо. — И мы придумали план. — Да что ты говоришь! План! И я, конечно, не предложил то же самое только что! Пальцы Ринка сжимались и разжимались на рукаве Миц: — Так говори. Какой план? Я слушаю. Левк прожег его взглядом, попытался что-то сказать… Потом губы задрожали, и он внезапно бессильно сполз по стене. Уткнулся лбом в колени. Миц почувствовала, как Ринк подался вперед, увидела, как он нерешительно покосился на нее. Она в ответ мягко подтолкнула: — Мне лучше. Ринк кивнул, вставая. Опустился рядом с Левком, обнял, бережно сжав руки, Левк порывисто подался к нему и зажмурился, тяжело дыша. Их объятия болезненно напомнили о тепле Тлирины и как к ней, сдерживая слезы, прижималась сама Миц. Она залпом допила остатки воды и пожалела, что это не что-то более крепкое. За стеной в другой комнате кто-то рыдал, почти выл, орал бессвязные слова. «Это я виновата. Я должна была их вытащить ночью». Эта мысль соседствовала с другой. Даже не мыслью. Миц трясло от чистой ненависти к Флэйми. Хотелось прыгнуть к ней, прижать к стене и наорать. Вбить в тупую ориджайтерскую голову, что она делает. Заставить все отменить. Ох, она бы сделала так, если бы опять не ускользали мысли об этом! Сраный сюжет! Сраная неопределенность в сущности самой Миц, недочеловека-недоперсонажа! Миц встала: — Я согласна с Левком. Какая-то ее часть восхитилась тем, как звучал голос: чистый, громкий, звенящий уверенностью и благородным (как она надеялась) гневом. Вырезай и вставляй в пафосный момент в кино. Взгляды парней устремились на нее. В обоих светилось недоумение, но у Левка к нему примешивались неверие и благодарность, а у Ринка… проблеск надежды. — Хорошо, теперь вас двое. — Но его голос не сильно изменился. — Господи, да я тоже очень хочу ворваться к Защам, сжечь их всех и спасти Тлирину, Тирри и остальных. Только как? — почти с мольбой спросил он. — Или я что-то упускаю? Миц, в твоем мире есть что-то?.. — Вроде того. План окончательно сформировался в голове. Глаза Ринка расширились. Левк вскочил. Бросился к Миц, вцепился ей в плечи: — О чем ты? Почему раньше не сказала?! Миц лишь убрала его руки от себя. Вдохнула. Ей нужна была решимость. Много решимости. — Есть мир, в который я могу вас забрать. Они замерли. — Я не могу пока сказать вам, что это за мир. — Раскрывать правду сейчас Миц не хотела: у друзей не то состояние. — Я не могу сказать… о его возможностях. О моих возможностях… там. Я только могу попросить довериться мне, чтобы мы могли спасти Тлирину и Тирри. Как только все закончится, я обещаю рассказать вам все, можете задать мне любой вопрос, вообще любой, но только когда мы спасем Тлирину и Тирри. Тело разгорячилось, сердце гнало кровь, будто Миц только что пробежалась или закончила бой. Странно, но волнения почти не было, была лишь решимость, желание действовать и спасать. Миц ждала нарушения молчания, выпрямившись и сжав кулаки. Ринк и Левк… Были ошарашены. Чего еще она ожидала? — И как?.. — начал Левк, и одновременно заговорил Ринк: — Какие возможности? — Не могу сказать, — повторила Миц, постаравшись не обратить внимание на раздраженное бормотание Левка. — Но там… мы можем узнать, где находятся Тлирина и Тирри. И перенестись к ним. К тому месту, где они находятся, а потом телепортироваться обратно, в этот мир. Все будет именно так. «Поняла, Флэйми?!». Левк хотел что-то сказать, но лишь открывал и закрывал рот. Его взгляд буквально вгрызался в Миц, в нем смешались ошарашенность, недоверие и отчаянное желание поверить. Брови Ринка явно не знали, в каком положении им остановиться — в изумленном поднятом или напряженно нахмуренном. Он смотрел не на Миц, куда-то в пространство. Осмыслял. — Тогда скажи одну вещь, — наконец произнес он. — Если твой план сработает… мы сможем их спасти? Их всех? Телепортировать в этот новый мир? — Я точно знаю, что мы сможем их найти. — У Миц были идеи, как это сделать. Запинаясь, тараторя, она продолжила: — Я знаю, что… мы можем достать оружие. Я вижу это так: мы оказываемся там, где Тлирина и Тирри, прячемся в укромное место, телепортируемся в этот мир. Когда перемещаешься, сознание немного… выпадает из реальности — я так поняла, что на несколько секунд. Поэтому укромное место нужно, чтобы за это время нас не заметили. Потом ориентируемся по обстановке… Тлирина и Тирри… — И остальные, — негромко добавил Ринк. Миц быстро кивнула: — Да, и остальные, они могут находиться в какой-нибудь тюрьме, камере, где не так много охраны, — «мы же в произведении, в кино и книжках вечно пленных держат в каких-то подвалах и их охраняют два человека», — и если так, мы вполне сможем справиться. Насчет телепортации всех… сколько там Вбирающих? Примерно? Ринк и Левк переглянулись. — В убежище мало людей, и сколько… убито, мы не знаем. Не можем сказать. — Ладно. В любом случае, за раз я могу перенести только троих плюс себя. И в первую очередь я хочу переносить вас двоих и Тлирину с Тирри. — Миц постаралась сказать это как можно более твердо. Она видела столько вопросов на их лицах. Левк дергался чуть ли не всем телом, словно пытался удержать себя, Ринк наоборот — замер, только плечи вздымались от учащенного дыхания. — Я правильно понимаю? — наконец заговорил он. — Мы доверяемся тебе. Ты телепортируешь нас в другой мир, с помощью… новых возможностей ищешь Тлирину и Тирри, мы перемещаемся к ним, где-то по пути прихватываем оружие. — Можно не по пути. На месте. — …Хорошо. На месте берем оружие, телепортируемся обратно, и дальше по ситуации? — Да. — Левк, что ты думаешь? Левк открывал рот несколько раз, прежде чем ответил: — Честно? У меня голова взрывается. Парни обменялись полными понимания взглядами, и Миц постаралась не представлять их реакцию, когда она скажет им совсем обо всем. Левк продолжил: — Если бы она сказала что-то подобное месяц назад, я бы орал, как это подозрительно. — Ты и орал, — напомнила Миц. — А. Ну да. Но сейчас… — Левк порывисто развернулся к Ринку, — знаешь, я хочу иметь хоть какую-то возможность спасти Тлиру и Тирри, чем никакую. Даже если это огромная ловушка. — Что, опять? — Миц закатила глаза. — «Здравствуйте, я говорю вам не задавать вопросов и просто поверить, идите за мной куда я скажу и делайте то, что скажу, плевать, что ваш мозг превратился в кашу от кусочков информации, это нормально», — язвительно выпалил Левк. Блин. Миц не нашлась что сказать и развела руками в знак поражения. — А ты, что ты думаешь? — спросила она у Ринка. Сердце сжалось и забилось чаще. — Я просто тебе верю, — сказал Ринк. Улыбка расплылась по лицу прежде, чем Миц осознала желание улыбнуться. На секунду тело отпустило повисшее навечно, как казалось, напряжение. На секунду. Потом Миц не сдержала вздох, вспомнив, что раскрыла лишь крошечную часть правды. — Спасибо, — шепнула она. Глаза Ринка засияли одновременно ярким и мягким блеском. Захотелось обнять его, пообещать, что все будет хорошо, и ощутить это самой. — Спасибо, что выставил меня чудовищем, — беззлобно хмыкнул Левк, рассеивая кратковременный покой. Ринк неохотно перевел взгляд на него: — Это в какой момент? — Ну а на кого она сейчас смотрит счастливыми глазами, на доверяющего тебя или на меня? Не переживай, я и не претендую. — На Миц или на меня? — ехидно спросил Ринк. Миц хрюкнула. — Иди нафиг, — со смешком отмахнулся Левк. — Я претендую на спасение Тлиры и Тирри и чтобы они и мы трое остались живы после этого. Чего мы ждем вообще? Миц вновь оказалась в перекрестье их взглядов и кивнула. Нащупала в кармане ПВМ… — Блин. Подождете пять минут? В туалет хочу. В убежище туалетом была классическая дачная дыра в полу, и Миц с удовольствием его покинула. В зале (общая комната — значит, зал) было душно, но прохладно. Горели тусклые лампы, около стен — стулья и пара потрепанных диванов. На них никто не сидел — все разошлись по комнатам. «Как в сцене, из которой удаляются статисты». Где-то вроде бы должны быть двери в общую спальню, кухню и погреб, служащий холодильником. В животе булькнуло, и Миц резко ощутила голод. Точно, она же не завтракала. «И обещала родителям вернуться к обеду». Вина толкнулась внутри, и Миц прикрыла глаза. Она много чего обещала и планировала… а проклятая жизнь вновь зачеркивает все. Жизнь и люди, да, Флэйми? Миц переплавляла в злость на нее страх. Страх, что воля создательницы опять возьмет верх и планы снова рухнут. Что вообще было решениями Миц, а что — решениями Флэйми? «Не думай об этом. Просто делай». Миц тряхнула головой и сделала шаг вперед. — Миц, — внезапно услышала она. Один из диванов стоял вне поля зрения, и он не пустовал. Вершет, сгорбившись, уперся локтями в колени и что-то перекатывал в ладонях. Миц была почти уверена, что у нее на лице отразилось раздражение, потому что командир лагеря стал выглядеть смущенным. Он встал и подошел к ней. — Что такое? — Миц постаралась соблюсти баланс между вежливостью и нетерпеливостью. Несколько секунд Вершет продолжал смотреть на нее. Глаза земного Вбирающего светились среди морщин. — Подумал о том, что это должно быть у тебя. Он протянул руку, и в раскрытой ладони Миц увидела… — Это половинка искривителя пространства?! — выдохнула она. — Да. Вторая — у Тлирины. Я дал ей его, когда она приходила к Защитникам. Чтобы, если что-то случится, она связалась со мной и позвала на помощь. — Ринк и Левк говорили мне. Она связалась с вами, когда… Защей освободили. — Да. К сожалению, я не смог ей помочь. И… другим. — Вы никогда ей особо не помогали, — вырвалось у Миц, перед глазами которой мелькнули священники и сжавшаяся Тлирина. — Простите, — быстро добавила она, не уверенная, что чувство вины так уж сильно. — Тебе не за что извиняться, — с внезапной горечью сказал Вершет. — Ты права. Я ставил выживаемость лагеря выше благополучия Тлирины, и то, что она соглашалась с этим, не делает меня лучше. Не говорю, чтобы ты и Ринк с Левком простили меня, просто… пусть эта половинка будет у вас. Миц внезапно осознала его слова: — Вы говорите, что вторая половина у Тлирины? Но ведь тогда ее можно найти! И остальных! Включить эту половинку!.. Но Вершет покачал головой: — Я уже пытался. Слишком большое расстояние, и половинки не ловят сигналы друг друга. Сейчас она бесполезна. «Сейчас. Но может пригодиться в моем выдмире». Задев пальцы Вершета, Миц взяла цилиндрик — помутневший, весь в отпечатках. — Спасибо, — искренне сказала она. Кивок Вершета был почти незаметным, как и улыбка. Миц показалось, что его глаза блеснули сильнее. — Миц, — услышала она, когда почти подошла к комнате. Обернулась: — Да? — Все будет хорошо, — сказал Вершет. Он странно себя вел, или Миц только показалось? Она и Вершет никогда особо не общались. Может?.. Миц вдруг заметила, насколько сильно обозначились на его лице морщины. Пытался ли он сделать хоть что-то для выживших? Как-то поддержать? Заглушить вину? Боль понимания вылилась в такую же понимающую улыбку, ведь Миц делала то же самое. Глушила вину перед Максимом, пытаясь спасти друзей. «Это не ты придумала, Флэйми, я уже досталась тебе такой». — Да. Будет, — сказала Миц. Еще одно обещание. И она его сдержит.