Узник

Миюки часто про себя сравнивал Савамуру с ребенком. Он был таким же глупым и наивным, восторженным и удивляющимся каждой новой обнаруженной мелочи, и в то же время иногда он, сам не догадываясь, говорил вещи, которые попадали в самую точку, и до которых ни один взрослый, уравновешенный, разумный человек не додумался бы. Так Савамура Эйджун соединял в себе черты глупца и гения, был одновременно самым легкомысленным и самым серьезным, веселился и грустил искреннее всех на свете и, таким образом, был самым парадоксальным и странным человеком, которого можно было встретить на жизненном пути. Все эти парадоксы объединялись в Эйджуне благодаря одному простому, но сложному в соблюдении правилу, от которого Савамура в своей жизни никогда не отступал: он все делал от души. Со всей возможной глубиной и искренностью. Именно это каждый день поражало Миюки Кадзую, заставляло его удивляться, потому что он как раз-таки никогда не позволял себе того, что для Савамуры было естественным. Вот и теперь он сравнивал Эйджуна с наивным ребенком. Он восторгался огромным городом только потому, что он огромен, и это казалось кетчеру странным, но в то же время вызывало какое-то умиление, с которым он не мог бороться. В этом огромном муравейнике из людей, где запросто можно было потерять друг друга, Савамура мелькал то тут то там, улыбался и все время делал восторженные комментарии, его теплая рука постоянно увлекала куда-то в гущу толпы, и Миюки все никак не мог поверить, что все это происходит с ним, в реальности, что Эйджун может быть с ним таким простым и открытым, что он может быть с ним таким искренним после всего, что произошло. Конечно, он не раз слышал от другого Кадзуи истории о том, каким бывает Савамура с ним, но обычно он этому не верил, либо старался не верить, но в действительности — завидовал. Теперь же он сам стал объектом того внимания, которого так долго жаждал, и не мог прийти в себя от осознания факта, что это действительно возможно. В конце концов, Миюки долго и упрямо не признавал своих собственных чувств. Уверенный в том, что они могут принести ему одни неприятности, он был вдвойне поражен таким расхождением своих ожиданий и реальности. Устав от бесконечного потока людей, они сели у фонтана в центре довольно пустынной аллеи. У Савамуры в очередной раз за этот день завибрировал телефон. Он достал его из кармана и, задумчиво хмыкнув, набрал ответ на пришедшее сообщение, отправил его и убрал телефон. Через минуту ему пришла еще одна смска, и он снова достал мобильный. Миюки понаблюдал за этим некоторое время, и, когда в очередной раз, прочитав сообщение, Эйджун выглядел особенно счастливым, Кадзуя, наоборот, помрачнел. — И кто это тебе пишет? — поинтересовался он, стараясь казаться невозмутимым. — Вакана, — ответил Савамура, не отрываясь от телефона и что-то напевая себе под нос. — И что она пишет? — в том же тоне продолжил кетчер. — Да так, ничего особенного, — буднично ответил Эйджун. Он посмотрел на Миюки, собираясь еще что-то добавить, но неожиданно тот выхватил телефон из его рук с явным желанием узнать более подробное содержание их переписки с подружкой из средней школы. — Эй! — возмущенно воскликнул Савамура. — Миюки Кадзуя, ты не имеешь права! — Правда? — с сарказмом переспросил Кадзуя, не заглядывая в телефон, но и не давая Эйджуну взять его обратно. Питчер на минутку затих, задумавшись, после чего проговорил: — Правда. Мацуока-сенсей говорил, что это называется «Закон о защите частной жизни». — Ладно, — с усмешкой согласился кетчер, — но я тебе его все равно не отдам, пока мы не вернемся в общежитие. — Чего? Но мне нужно ей ответить! — все не унимался Савамура, пытаясь достать свой мобильник. Так как еще чуть-чуть, и ему бы это удалось, Миюки залез на каменный выступ, где они сидели, и поднял телефон над головой, чтобы питчер его уж точно не достал. Эйджун решил залезть следом. Делая это, он ругался на кетчера так яростно, как только мог, что только веселило Кадзую, однако улыбка сошла с его лица, когда он сделал шаг назад, оступился, потому что было скользко, и… Савамура успел сказать только: — Ой-ой… — после чего всплеск воды заглушил все остальные звуки. Над водой осталась только рука кетчера, в которой он держал телефон. Через пару секунд вынырнул и он сам, сев на дне, усыпанном мелочью. Выглядел он совсем невеселым, поэтому Савамура не сдержал смешка. — Прости, — пробормотал он, а потом не выдержал и рассмеялся в голос, прикрыв рот ладонью. Миюки еще сильнее помрачнел и, недолго думая, схватил питчера за руку и потянул за собой. Через несколько секунд Эйджун сам оказался мокрым с головы до ног и потерял желание смеяться. — Миюки Кадзуя, уже не лето, — мрачно пробормотал он, глядя на кетчера. — А значит, меня тебе не жалко? — поинтересовался Миюки, ехидно ухмыляясь. — Ничуточки, — честно признался Савамура, брызнув на Кадзую капельками воды с кончиков своих пальцев. — Ах ты!.. Кажется, о телефонах они забыли, как и обо всем другом, что могло промокнуть. В аллее все еще было безлюдно, и только проходящая мимо одинокая старушка ностальгически улыбнулась, вспомнив что-то из времен своей молодости. * Они остановились у какого-то канала. Близился вечер, и уже было довольно прохладно. Вдалеке, за высокими зданиями, садилось солнце, и они горели желто-оранжевым пламенем, словно в пожаре. — Холодно, — негромко проговорил Савамура, прижавшись к плечу кетчера своим. Футболки успели подсохнуть, но ветер был холодный, поэтому все равно было прохладно. Ничего не отвечая, Миюки приобнял питчера за плечи. Эйджуна охватило то полусонное состояние, которое всегда наступает после долгого и счастливого, но тяжелого дня. Долго они стояли молча. Потом Савамура лениво оглянулся по сторонам, после чего посмотрел на Кадзую и негромко произнес: — Миюки, поцелуй меня. Миюки опешил от такой просьбы и, скрыв свою растерянность, через какое-то время ответил: — Не думаю, что здесь лучшее место. Нас может кто-нибудь увидеть. — Но никого нет, — совершенно спокойно возразил Эйджун. — И все-таки… Савамура вздрогнул, посмотрев на Кадзую крайне удивленно, что не осталось скрытым от кетчера. Через секунду первогодка отвернулся, снова уставившись по другую сторону канала. Таким образом он хотел скрыть от Миюки свое волнение, но не успел. — Обычно ты не бываешь таким осторожным, — как бы невзначай проговорил питчер. Кадзуя и сам знал, что «он» не бывает, но сейчас он точно не мог позволить себе больше, чем имел. Он приобнял Савамуру за талию обеими руками и, склонившись над ухом, прошептал: — Если тебе так не терпится, мы можем найти место, где точно останемся наедине, — сказав это, он усмехнулся, чем окончательно смутил Эйджуна, заставив того раскраснеться. — Миюки Кадзуя, ты извращенец, — пробормотал он, вырвавшись из рук кетчера и уходя вдоль канала дальше. Миюки повезло, что Савамура не оглянулся, потому что сам он покраснел чуть ли не до самых ушей от собственных слов. Глубоко выдохнув, он, не спеша, пошел за питчером. * Миюки всегда медлил. Он думал: «У меня еще куча времени», «Я еще успею». Он надеялся, что до того, как он признается, эти чувства пройдут, что они недолговечны, легкомысленны, навеяны прихотью. Поэтому он ничего не говорил, продолжал вести себя, как обычно, и скрывать настоящее положение вещей ото всех и в особенности от Савамуры. Возможно, Курамочи и догадывался о его чувствах, но они никогда не разговаривали об этом открыто. Так Миюки прожил почти год, а потом его не стало. Стало слишком поздно для признаний или сожалений, больше не осталось времени, для Миюки Кадзуи оно остановилось в прямом смысле слова. Миюки не видел ни своих похорон, ни лиц своих близких, долгое время он находился в какой-то непроглядной тьме, которая убаюкивала, как полуденный сон, и не давала из нее вырваться. Одно он знал точно: он умер. «Больше на свете нет Миюки Кадзуи», — эта истина крутилась в голове неопровержимым фактом и заставляла чувствовать себя опустошенным. У него не было слез или страха, он принял это, как нечто, что изменить уже нельзя, и смирился. Но потом вместо тьмы Миюки проснулся в собственной комнате. Сначала он обрадовался, подумав, что это был всего лишь кошмар, который казался мучительно долгим, а на самом деле занял всего одну ночь, но потом он понял, что находится в этой комнате не один. Со временем Кадзуя осознал, что тьма не была кошмаром, смерть не была сном, а эта жизнь, хоть и принадлежит Миюки Кадзуе, не принадлежит ему. Он здесь пришелец, заплутавший путешественник, без семьи и крова. Миюки спросил себя: по какой причине он попал сюда? Почему он здесь, если эта жизнь ему не принадлежит? Надолго ли? И что он должен сделать за это время? Позже он узнал, что его время ограничено и что неведомая сила постоянно откидывает его назад во времени. Потом он понял, что находится в разных мирах, что они отличаются в мелочах, хоть поначалу и казались ему одинаковыми. Миюки не знал, зачем он здесь, поэтому занимался всем, что взбредет в голову. Зная, что его время ограничено, что рано или поздно он все равно исчезнет, он не ведал страха, ввязывался в опасные истории, нарывался на проблемы и переворачивал весь мир с ног на голову для тех людей, которые знали его до этого. Он был якудза, фермером, официантом, бомжом, однажды он даже захватил самолет, правда, потом захватили его самого, но все осталось в прошлом, все стерлось, потому что было ненастоящим для всех последующих миров. Умирал он всегда по-разному. Иногда просто исчезал, иногда в результате несчастного случая, иногда его убивали, и он прекрасно помнил все свои смерти, кроме той, которая была настоящей. На самом деле Миюки не знал, как умер. Все Вселенные были почти одинаковые, но во всех он вел себя по-разному, и лишь одно оставалось неизменным: первое, что он делал, когда попадал в новый мир, признавался Савамуре в любви. Ответ всегда был положительным, в каком бы мире он не оказался. Со временем для Миюки Кадзуи любовь Савамуры Эйджуна стала аксиомой. Неоспоримой истиной, верной в любом мире. Каждый раз он боролся за Савамуру до самого конца, но в конце всегда отказывался от него в пользу другого Миюки, потому что понимал, что эта жизнь, это имя, эта сущность больше ему не принадлежит. Он — всего лишь призрак. В конце концов, его достала его собственная упертость, собственные слабости и минусы, он возненавидел Миюки Кадзую больше всех на свете, потому что это был самый жалкий человек, которого он встречал на своем пути. Но в первую очередь он ненавидел его потому, что именно этому жалкому человеку достался тот, кого он любил и кем дорожил больше всего. Миюки знал, что сможет намного лучше позаботиться о Савамуре, чем все Миюки, когда-либо существовавшие, но он не был способен на это. Каждый раз он исчезал и не мог найти никого, кроме себя, кому бы он доверил Савамуру Эйджуна. Но в этот раз все пошло наперекосяк. Миюки прекрасно понимал, что его скитания никогда не кончатся, но и просто отказываться от Савамуры раз от раза он больше не хотел. Поэтому он и бросил вызов Миюки, сказав: «Пусть я здесь ненадолго, не думай, что после того, как я исчезну, ты получишь все, что заслуживаю я». В глубине души Миюки всегда знал: при жизни он был точно таким же жалким и ничтожным. Любил бы он Савамуру так же, если бы не умер? Навряд ли. Возможно, он так бы и не рассказал ему ничего. Они бы закончили школу и больше никогда не виделись. Поэтому он очень удивился тому, как на самом деле отреагировал настоящий Миюки на его вызов. Сидя связанным в кладовке своей собственной комнаты, Кадзуя чувствовал досаду, но в то же время был в какой-то степени доволен собой. Все-таки не зря он все это время пытался отыскать в себе хоть какие-то крупицы разума. Все-таки он способен бороться за свои чувства, а значит и в той жизни был способен, значит, он был не таким уж ничтожным. С другой же стороны, Миюки чувствовал боль и досаду, потому что, не смотря на то, что он узнал, что может бороться, он снова проигрывал. Отдавал победу другому только потому, что его век короток, и скоро он снова уйдет. Миюки не заметил и не понял, сколько прошло времени, когда кто-то зашел в комнату, включил свет и открыл дверь кладовой. Другой Миюки сел на корточки и серьезно посмотрел на своего двойника. — Ты ничего не будешь говорить Савамуре о том, что я сегодня был вместо тебя. — Ну, естественно, — проговорил, хмыкнув, связанный. — И исчезнешь из нашей жизни раз и навсегда, — в том же тоне продолжил кетчер. — Даже если я не хочу этого, это в любом случае произойдет, — ответил двойник. — Но у меня тоже есть условие. Я хочу попрощаться с ним. * Когда Савамура вернулся, Курамочи не было в комнате, но он определенно должен был быть там, когда Эйджун шел из ванной. Именно поэтому прежде, чем заходить, питчер решил подышать свежим воздухом. Он долго стоял, оперевшись локтями о перила, и смотрел перед собой, о чем-то задумавшись. Собравшись с духом, он громко вздохнул и зашел внутрь. Курамочи что-то читал, устроившись на своем любимом месте перед телевизором. — Вернулся? — Ага. Питчер разулся и медленно направился в сторону семпая. Шорт-стоп, заметив выражение его лица, встал и тоже прошел навстречу. — Курамочи-семпай, — неуверенно проговорил Эйджун, виновато улыбаясь, — прости, но я… — Савамура, заткнись, — перебил его Курамочи. Проходя мимо, он схватил первогодку за плечо, подтолкнув вперед, а сам прошел в сторону двери. — Не хочу от тебя этого слышать. Хоть эти слова были произнесены в обычном раздраженном тоне, и его голос не дрогнул, один дьявол знает, что творилось в этот момент в душе шестого номера. Дверь за ним хлопнула. Он исчез на два часа, и в это время ни один знакомый человек его не видел. Вернулся с избитыми до крови костяшками и разбитой губой. Савамура уже спал и не увидел этого, а на утро постарался не замечать. * На утренней тренировке Миюки, неожиданно появившийся в переулке между сараями с инвентарем, позвал Савамуру к себе. Тот оглянулся на другого Миюки Кадзую, разговаривающего с Мияучи, после чего, убедившись, что никто за ним не следит, зашел в переулок. — Миюки, это как-то небезопасно, — проговорил он, чуть нахмурившись. — А вдруг тебя кто-нибудь увидит и поймет, что вас двое. — Не волнуйся, — отмахнулся Кадзуя, — скорее всего его сочтут сумасшедшим. — Ну знаешь ли… — Слушай, у меня мало времени, Савамура, — перебил его кетчер. — Сегодня я ухожу. Они какое-то время напряженно смотрели друга на друга. Потом Савамура опустил глаза и заставил себя улыбнуться. — Так скоро… — Миюки нежно взял его за руки и улыбнулся. Сердце у него разрывалось от боли. — Скажи мне, — решительно произнес Эйджун, — кто ты на самом деле? — он посмотрел на Кадзую. — Миюки Кадзуя, — ответил с усмешкой кетчер. — Тебе не нужно знать обо мне ничего больше. Савамура крепче сжал его руки и уткнулся лбом в плечо, прижавшись ближе. Миюки обнял его. — Послушай, Савамура, в какой бы Вселенной я не находился, ты всегда, — он пересилил себя, — всегда любишь Миюки Кадзую. Не меня, а настоящего. И будь уверен, он испытывает к тебе намного больше, чем хочет показать, — он посмотрел на Эйджуна и лукаво улыбнулся. — Знаешь, если честно, я не имею никакого понятия, что мы с тобой вчера делали на свидании, как будто меня там не было, — он беззвучно рассмеялся, — но ведь я там был? Как ты думаешь? Савамура удивленно вскинул брови, оглянулся назад, потом снова посмотрел на Кадзую, не веря услышанному. — Ладно, мне пора, — объявил кетчер. — Подожди! — он удержал его за руку. — Даже если ты так говоришь. «В любой Вселенной»… Но я так не думаю. Зачем ты ему позволил? Я ведь теперь никогда не узнаю, кого я по-настоящему… — Савамура, тебе и не нужно знать, — перебил его Миюки. — Мы действительно одинаковые, разве есть хоть какая-то разница? Савамура помрачнел. По его щекам протекли слезы. — Конечно есть! — воскликнул он. — Не будь таким идиотом, как он! — Правда в том, что на самом деле я с ним согласен, — признался Миюки. — Вовсе нет, — возразил Эйджун. — Вы думаете одинаково, но по разным причинам. Кадзуя мягко улыбнулся. Он и сам знал это, но теперь это не имело значения. Миюки подошел и поцеловал его. — Прости, Савамура, — тихо извинился он, — мы обязательно встретимся с тобой еще раз. И еще тысячи и миллионы раз. Он в последний раз улыбнулся, после чего развернулся и ушел. * Савамура долго сидел на скамейке и буравил взглядом землю. Харуичи, заметив, что его друг с самого утра не в настроении, хотел как-нибудь его подбодрить, но ему ничего не приходило в голову. Фуруя даже украл у него шину и уже третий круг пробежал мимо, а Эйджун не обратил на это никакого внимания. Вдруг он поднял взгляд и посмотрел налево, где тренировались Маэзоно и Курамочи. Оттуда же приближался Коминато-младший, который махнул другу рукой. Савамура слабо улыбнулся, помахав в ответ, но его внимание привлек не Харуччи, а тренирующийся шорт-стоп. У него были разбиты костяшки рук. Миюки как раз вышел из тренерской и, кажется, подшутил над Рей-чан, потому что у нее вдруг стало очень сердитое лицо. Это заставило Савамуру беззвучно хмыкнуть. Подошедший Харуичи забрал у друга кепку, надел ее сам, потом указал на бегающего Фурую и сказал: — Эйджун-кун, что с тобой? Фуруя твою шину украл, а ты и не заметил! Савамура пригляделся к шине, с которой бегал его соперник, резко встал, надулся и громко прокричал: — Держи вора! — и так резко побежал за Сатору, что Харуичи даже вздрогнул. Посмотрев на удаляющегося Эйджуна, он с облегчением улыбнулся и побежал следом. В это время Миюки проходил мимо магазина электроники. На одном из выставленных в витрине телевизоров был включен новостной канал. Проходя мимо него, Кадзуя заметил в нижнем углу время и остановился, как вкопанный. Он вытащил из кармана руку и ошарашенно посмотрел на нее с одной стороны, потом с другой и недоуменно огляделся вокруг. Его вдруг охватила дрожь. Один миг она была радостной, но потом сменилась безотчетным ужасом. «Почему… я не исчез?» Его сердце лихорадочно забилось, и он поспешил дойти до первого безлюдного переулка. Там он остановился, пытаясь понять, что именно с ним происходит, и как такое возможно. Время его смерти прошло, а он остался здесь, не ушел, не умер, не переместился в другую Вселенную. Его дыхание стало прерывистым и тяжелым, а мысли начали путаться, он чувствовал себя, как в лихорадке, и перед тем, как забыться, судорожно подумал: «Неужели это был мой единственный шанс быть с Савамурой, а я его упустил? Сдался тогда, когда нельзя было сдаваться, уступил тогда, когда нельзя было отступать, и снова остался один… Неужели это действительно так?»