it's cold inside

Дожди льют без остановок вторую неделю. Сеул утопает в воде, утопает в серости, ручьи бегут по дорогам, стекая по водостокам под землю, и брызгами разлетаются под колесами машин и ногами спешащих скорее укрыться пешеходов. Солнце выглядывает из-за туч всего на короткие пару часов, играя тусклыми бликами на поверхности луж, и ближе к вечеру небо вновь разбухает, разрастается вширь, обрушиваясь на город тяжелыми каплями летнего ливня. Минхёк с Хёнвоном встречается ровно неделю, и в жизни, в общем-то, ничего не меняется. Хёнвон все так же молча кивает каждый раз, когда они сталкиваются на входе в аудиторию, и в этом заключается все их общение в стенах университета. Минхёку не напряжно. В конце концов, это не он затеял глупую игру в отношения, он просто пустил все на самотек, поддаваясь спокойному течению, а там как уж ляжет: судьбой начертано утонуть – значит, утонет, Минхёку не сложно. Все лучше, чем что-то решать. Хёнвон каждый день ждет Минхёка у ворот, раскрывает над ними прозрачный зонт, купленный на выходе из метро за копейки, и это просто какая-то магия, что он не сломался еще в первый день под напором неукротимой стихии. Они идут до автобусной остановки, пока капли дождя тарабанят по гладкой клеенке зонта, идут молча, каждый в себе, и Минхёк украдкой поглядывает на безмятежный профиль Хёнвона. Не то чтобы очень хочется, просто интересно узнать, что у него там в голове творится. Раскрытый зонт остается сушиться в прихожей, к минхёковой паре обуви прибавляется еще одна – Хёнвон приходит к Минхёку в квартиру каждый день. Семь дней пролетают как один, за то время, что они вроде как вместе, не происходит ничего из ряда вон выходящего. Голос Хёнвона тихий и удивительно гармонично вплетается в тишину потонувшей в полумраке квартиры. А еще он варит вкусное какао с шоколадом. И это, вроде как, жирный плюс в карму, но попытка узнать Хёнвона получше не сдвигается дальше этих познаний ни на шаг. Минхёк на деле и не особо пытается, просто очень хочет, чтобы как-нибудь оно само, чтобы в конце в случае фиаско развести руками и без тени сожаления сказать что-то вроде: ну я пробовал. Они почти не говорят, и Минхёк, при всей своей болтливости и гиперактивности, почему-то не чувствует должного дискомфорта, когда совместный просмотр какого-нибудь фильма проходит в абсолютной тишине – кажется, что с Хёнвоном по-другому просто никак. Или во всем виновата сезонная хандра /хотя Минхёк прекрасно знает ее имя/, на которую Минхёк спихивает вину за угрюмую морду. Иногда Минхёк на правах старшего помогает Хёнвону с домашним заданием, и в такие моменты количество сказанных за день слов бьет все рекорды. Правда толку от этого все еще ничего, криво расчерченная на бумаге таблица матрицы не сможет помочь Минхёку понять, какой у Хёнвона характер. Он стабильно уходит после двенадцати, коротко обнимая на прощание, и больше не делает ничего, и это ну, как-то неправильно, в понятии Минхёка отношения должны выглядеть совсем по-другому. Особенно если сердце грохочет так, словно вот-вот пробьет дыру в грудной клетке, Минхёк его слышит в те недолгие секунды, когда Хёнвон прижимает к груди у дверей. Думать, что в этом твоя вина целиком, не очень хочется, если честно – Минхёк не может ответить ему взаимностью. Они встречаются целую неделю, и Минхёк до сих пор не знает его номера телефона. Хёнвон просто красивый, весь такой тонкий, прозрачный, и даже дистрофичная угловатость не кажется недостатком, если это Хёнвон. Хёнвон в домашней одежде на кухне выглядит чем-то цельным, словно он тут всегда был, варил Минхёку какао после учебы, гремя чугунной кастрюлей. Минхёк наблюдает, как под его футболкой просвечиваются острые лопатки, и думает, что это правда красиво, Хёнвон идеально бы вписался в обложку какого-нибудь журнала мод, но дождь внутри вторит ливню за окном, и нет в животе никаких бабочек, там только органы и звенящая пустота. Наверное, они просто слишком мало знакомы. Минхёк с грохотом двигает стул, привлекая внимание, дергает за край футболки и заставляет Хёнвона сесть напротив. Хёнвон смотрит немного удивленно и все еще грустно, и Минхёк не знает, зачем он так делает, просто именно сейчас очень надо, как будто потом подходящий момент уже будет упущен. Он складывает руки на столе в замок, упирается в них подбородком и смотрит. - Почему я тебе нравлюсь? Хёнвон теряется моментально, с пухлых губ срывается тихий вздох, неприятной тяжестью оседающий в голове. Минхёк думал, что ничего такого, если он спросит, но тишина затягивается, Хёнвон молчит подозрительно долго, а взгляд такой загнанный, как у дикого волка, и на сердце становится неспокойно, трудно сделать лишний вдох. Хёнвон жует губы, утыкаясь взглядом в столешницу, Минхёк кидает колкое «забей» и уходит курить на балкон. За две недели дождевая дробь по крышам становится совсем привычной, будто дождь никогда не кончался и не палило вовсе в начале лета, не хотелось сбежать от жары домой под холодную сплит-систему. Ветер заносит на кожу холодные капли, ползет сквозняком под футболку, Минхёк ёжится, щелкая зажигалкой, и медленно выдыхает. Почему-то молчание впервые остается неприятным осадком, с чего – непонятно, вообще понять себя очень сложно, когда не знаешь, чего от жизни хочешь, а на вопросы к себе ударяешься о прозрачное стекло, и внутри пусто, молчит, наполняясь противным звоном. Хёнвон скрипит входной дверью, когда огонь съедает сигаретную бумагу до середины. Он переваливается через перила, ловит ладонями дождевые капли, слабо улыбаясь, и поворачивается к Минхёку. Смотрит снизу вверх. - Я наблюдал за тобой весь год, - Хёнвон замолкает, теряется эхом в шуме дождя и словно подбирает нужные слова в голове, чтобы поняли. - Подумал – улыбка у тебя красивая, и смех такой звонкий, я его в коридоре даже слышал. Минхёк хмыкает – не очень тянет на комплимент, но прерывать Хёнвона, который вдруг заговорил, совсем не хочется. Боится спугнуть. - Оно само получилось, я не заметил, как стал все чаще натыкаться на тебя в кабинетах, и глаза сами, против воли, искали твое лицо в толпе. Он поджимает пухлые губы, волосы уже совсем намокли, и спина, наверное, затекла, но Хёнвон не двигается. Минхёк запоздало понимает, что не одному ему вдруг ни с чего стало боязно. Щеки касаются холодные мокрые пальцы, Минхёк краем глаза видит, как они мелко подрагивают – то ли от холода, то ли Черт его. - А теперь ты совсем не улыбаешься, - говорит Хёнвон, и губы трогает тусклая улыбка, - мне грустно. Наверное, если бы ливень стеной не шумел так отчетливо громко, Хёнвон обязательно бы услышал, как безумно грохочет минхёково сердце. Голос Хёнвона эхом в голове, вихрем срывает все мысли, лихорадочный стук отбивает чечетку в висках. Минхёк не ждал ничего такого, но вот сейчас, стараясь унять расшумевшееся сердце, он понимает, что сможет. Упасть в Хёнвона, показать свои проливные дожди внутри и схватиться за руку, умоляя до дна осушить разлитые реки. Не сейчас, конечно, но попробовать хочется, потому что вдруг Хёнвон – то самое, от чего у Минхёка скрутит тугим узлом внутренности и бабочки эти треклятые будут отчаянно биться о стенки ребер. Минхёк перехватывает чужую ладонь, сжимает чуть дольше, чем положено просто знакомым, и смотрит так виновато. - Дашь мне свой номер?