<right>Ей отмеряно время Между светом и тьмою... Непосильное бремя - Оставаться собою, Быть ни тем и не этой, Но обеими сразу. Ни живой, ни отпетой, Лишь по сердца приказу Поступать. Даже если Разорвут его в клочья Те, кто день славят песней, Те, кто шастают ночью. Мало тех, кто поймут Сумрак... Тех, кто поверят - Он не враг, и ведут В обе стороны двери. ...Кем - не знаю ответа - Суждено ей когда-то Стать? Весенним расветом - Или зимним закатом?.. Ольга Громыко
</right> — Влад… — глухо простонала она, с трудом открывая глаза. — Ты! — проговорил он свистящим шёпотом. — Ты дыши, как можно дольше, слышишь?! Не сдавайся! Я помогу, слышишь, только дыши, — он отбросил с её шеи спутанные волосы, наклонился к ней. — Не пугайся… Я… могу помочь. — Нет, — сказала она тихо, но твёрдо, беря его лицо в свои руки, прямо смотря в тёмные глаза. — Я не смогу дальше жить, не надо мучить меня и себя. Ты ведь это понимаешь. Я не хочу страдать дальше. Мне очень больно, Влад, — Элизабет говорила твёрдо и спокойно, и только крохотные росинки слёз в уголках глаз выдавали её. — Присмотри за Анной, пожалуйста. Только не забирай из семьи — Велкан любит её, он не выдержит. Обещаешь? — Клянусь, — жарко выговорил он, целуя солёные губы. — Прошу тебя, дай мне помочь! — Не надо клятв. Просто пообещай, — девушка улыбнулась кротко и спокойно. Казалось, что вся боль оставила её. Светлые глаза затуманились и погасли… Вдруг, словно вспышка света озарила её лицо. Элизабет вцепилась в ткань на плече графа, подтянулась к его лицу и жарко зашептала: — Я верю! Верю, что ты подаришь ему жизнь. Найдёшь способ… Если мне не суждено увидеть его улыбку, если я не услышу звук его голоса… — голос её прерывался, по щекам текли горячие и солёные слёзы. — Я люблю тебя, Влад. И он тоже любит. Я знаю это… В голове шумел прибой. Влад шёл, неся в руках почти невесомое тело. На её щеках уже потухли краски, умер свет в глазах, но на губах ещё цвела улыбка. Настоящая, живая улыбка, которую не смогла уничтожить даже смерть. Глубоко под землёй, куда не проникали ни тепло, ни свет, Он создал вечность… Лёд и снег. Хрусталь и холод. Надёжные стражи, которые не позволят времени совершить своё чёрное дело. Маришка знала об этом месте, видела, как много сил Он тратит на его создание. Когда подземный зал был готов, Влад приказал ровным, но жёстким голосом: не входить! Его слово — закон, табу, благословение и проклятие для неё и каждого, кто когда-то вверил свою жизнь в руки графа. Вампирша никогда бы не ослушалась его, легче умереть. Но любопытство сгубило не одну кошку… Девушка медленно шла по зеркальному полу, кончиками пальцев касаясь обжигающе холодных стен. Хрустальная тишина дрожала, переливалась мелодичным звоном, грозя разбиться на тысячи осколков от одного неверного движения. Мерцающий голубой свет мягко ложился на обнажённые руки и лицо Маришки, играл в складках оливкового платья. Бессмертная не боится времени, холода. Она страшится только одного… Граф стоял в конце ледяного коридора перед невысоким саркофагом, опирался на него руками и что-то шептал. Он, разумеется, почувствовал приближение невесты — Маришка ощущала, как от него волнами исходит гнев. Но девушка слишком много лет провела рядом с ним. Она положила руку на его плечо, на мгновение прижалась к нему и, слегка отстранившись, заглянула в саркофаг. И онемела. — Мне стоит убить тебя прямо сейчас за непослушание, — расслышала она сквозь вязкую пелену бесстрастный голос вампира. Он звучным эхом отозвался во льду стен и разрушил хрупкую иллюзию покоя. — О, мой повелитель… — прошептала Маришка, падая перед ним на колени, хватая его руки, покрывая их мёртвыми поцелуями. — Я надеюсь, ты понимаешь, что это не предназначалось для твоих прекрасных глаз? — граф приподнял её лицо одной рукой, а другую запустил в золотой водопад волос. — Мой господин… Прошу! Мы преданны Вам, и Вы это знаете! О, господин. Позвольте мне, позвольте нам! — вампирша поднялась и протянула руки к саркофагу, но была остановлена резким движением мужчины. — Нет! Не прикасайся! — он отвёл её руки, прижал к своей мёртвой груди. Граф внимательно посмотрел в глаза невесты и тихо проговорил: — Нам ещё многое предстоит сделать. Если бы Маришка могла плакать, она бы разрыдалась на его груди.***
Судьба не была милосердна к этому ребёнку, в пять лет узнавшему, что такое смерть. Анна столкнулась с ней лицом к лицу, увидела серую кожу и провалы глаз, услышала леденящий душу шёпот беззубого рта. Смерть унесла на своих костлявых руках её любимую сестру. Такую юную, такую красивую. Проклятая старуха приняла облик черноволосого мужчины с глубокими глазами и острыми клыками. Он, по словам отца, безжалостный монстр, убийца, зло, запустившее свои чёрные щупальца в жизнь их семьи. Это Анна тоже узнала в свои пять лет и уже тогда научилась ненавидеть. Сестру она потеряла дважды. В первый раз тогда, на кладбище, когда сосновый гроб опустился на дно глубокой ямы. И второй раз, ровно через пять лет, день в день. Отец сделал ей великолепный подарок: гобелен из дорогой ткани, изображающий древо их рода. Но когда Борис заметил портрет старшей дочери рядом с собой он схватил мастера за плечо и вкрадчиво произнёс: — Я не желаю видеть здесь… эту девушку. Анна, стоявшая рядом, поняла, что отец в ярости. Она хорошо знала, что говорят о Элизабет в их доме, но упорно отказывалась в это верить. В свои десять лет это была не по годам взрослая, серьёзная девочка. Анна уже три года обучалась владению мечом и арбалетом, учила молитвы, ездила на лошади. Она ещё не совсем понимает, что от неё ждут, но уже готова посвятить себя и свою жизнь семье. Значит, всё, что говорят о сестре служанки, правда. Что-то оборвалось в крохотном сердце, сжалось внутри её груди. Хотелось плакать и кричать. Рядом стоял Велкан и Анна взглянула на него, ища утешения и поддержки. Но брат стоял, словно каменный, и не сводил взгляда с гобелена. — Убрать этот портрет! — отдал короткий приказ Борис, и его тяжёлые сапоги загрохотали по деревянному полу. Мастер свернул гобелен и ушёл в мастерскую. Возможно, он не заметил тень, прошмыгнувшую за ним. Или только сделал вид, что не заметил. Старик осторожно, по самому краю, вырезал изображение светловолосой девушки и отложил его в сторону, принимаясь за шитьё. Закончив работу, мастер даже не обратил внимания, что лоскут исчез. Воровать — страшный грех. Но Анна не думала в ту ночь об этом. Она плакала и плакала, прижимая к себе портрет Элизабет. В течение нескольких лет он будет надёжно спрятан в одной из шкатулок, а потом сгорит в огне камина и дымом поднимется в безоблачное небо.***
После смерти сестры единственными людьми в жизни маленькой принцессы стали брат и отец. Она, как и всякий ребёнок, тянулась к родным людям, ловила каждое слово. В её глазах они были почти святыми. Борис подарил ей маленькую лошадь, а Велкан смастерил для неё первый лук. Девочка никогда не носила платьев, зато отлично лазила по деревьям вместе с братом и играла в охоту на оборотней с детьми служанок. Она была атаманшей, предводительницей неугомонной ватаги. И каждый вечер, сидя на коленях у отца, она мечтала о победе над вампирами. Борис лишь улыбался и кивал, поощряя увлечения дочери. В тринадцать лет её впервые взяли на охоту, а в пятнадцать она убила своего первого оборотня. Охотники поймали его в сеть и растянули на сырой от осенних дождей земле. Под ногами клубами вился туман, тихо шелестели бурыми листьями деревья. Анна стояла и смотрела на грозное чудовище, готовое прыгнуть и разорвать, если бы не путы. Она даже не заметила, как отец вложил в её руки арбалет, как наклонился к её лицу и прошептал: «Стреляй!» Девочка выдохнула, досчитала до пяти и нажала на курок. Тихо вскрикнул воздух, болт прорезал туман и серая шерсть на груди оборотня окрасилась алым. Зверь заскулил от боли и тяжело упал на жухлую траву. Анна ничего не почувствовала, кроме мрачного торжества. В ней ещё жила беспощадная детская жестокость, постепенно переходящая в стойкое хладнокровие и умение убивать. Вид крови и сам факт убийства не испугали её, не вызвали жалости к убитому существу. Пройдёт ещё пара лет и Анна сама будет организовывать охоты, ставить капканы. И право последнего удара будет по-прежнему принадлежать ей. Борис хорошо постарался. Анна выросла верной дочерью. Верной и ему, и католической церкви. Ничего не вызывало в ней большего трепета, чем лики святых. Ничто не могло пошатнуть её веру в благое дело семьи. Ненависть к Дракуле огненным цветком пылала в её сердце, с каждым годом набирая силу. К восемнадцати годам из маленького пухлого ребёнка она превратилась в красивую девушку, умеющую убивать, но не знающую, что такое мечты. Она радовалась удачной охоте, но не видела красоты в рассвете. Её ровесницы грезили о любви, а Валериус с отвращением глядела на их эмоциональные страдания и муки. Ей претила сама мысль о телесной близости с мужчиной. Как можно предаваться мирским развлечениям, когда нечисть свободно разгуливает по миру? Этого девушка тоже не понимала. Она была красива, с этим нельзя было спорить. Гибкое, сильное тело с женственными изгибами, очаровательное лицо, которое не нуждалось в красках, копна тёмных, тяжёлых волос, вьющихся от природы. Молодые охотники Бориса, постоянно заглядывающиеся на юную красотку, отдали бы многое, только бы принцесса проявила к ним хоть малейших интерес или одарила своей благосклонностью. Но Анна оставалась все так же холодна к их ухаживаниям, глуха к нежным словам. Только брат и отец видели её улыбку. Некоторым эта крепкая связь казалась греховной. Младшая дочь — единственная из всех детей Бориса была на него похожа. В этом и, конечно же, в пророчестве заключалась такая нежная любовь отца к дочери. Но чем больше родовых черт проявлялось в её лице, тем чаще Борис запирался в своём кабинете и доставал из кованого сундука портрет, датированный 1456 годом…***
Анна кожей чувствовала обращённые к ней взгляды. Вся будапештская знать, разряженная в вычурные наряды по последней моде буржуазия провожала их странную для этого общества троицу пристальными и неприязненными взорами. Отец шёл рядом, гордо подняв голову и не обращая внимания на презрительные смешки. Велкан, с другой стороны от неё, заметно волновался. Его красивое лицо покрылось испариной, скулы заострились. Анна нервно сглотнула: она чувствовала себя ужасно. И дело не в том, что жесткий корсет не давал вздохнуть полной грудью, а подол длинного платья путался под ногами. Нет, дело в этом месте, в этом фальшивом, шикарном доме; в этих людях, недоумённо переглядывающихся между собой, в их зловещем шёпоте. Все гости были в масках, кроме Валериусов. Анна скривила красивые губы: ещё одна насмешка в их сторону. Они лишние здесь. За Борисом тянется лживая репутация полусумасшедшего старика и, следовательно, за его детьми тоже. Ну кто в здравом уме говорит о вампирах и оборотнях в наступающем двадцатом веке? Девушка сжала кулаки и поджала аккуратные губы: им не понять! Никогда не оценить по достоинству жертву, которую её семья принесла ради них! «Неблагодарные, лживые, подлые!» — хотелось закричать ей. Отец никогда бы не позволил своим детям посетить подобное… мероприятие. И сам бы не приехал. Но хозяин дома пообещал Борису какую-то информацию о Дракуле, поэтому они тут. Тёмно-синее платье ладно облегало талию, юбка скрывала ноги. Фасон более чем скромный, но Анне удивительно шёл её наряд. Она держалась спокойно, умело пряча от окружающих свои эмоции. Впервые в жизни девушка выбралась из своей туманной глубинки, попала в высшее общество. Впервые она увидела в зеркале не растрёпанную охотницу на оборотней в кожаных брюках и с арбалетом за спиной, а красивую, уточнённую девушку. Пожалуй, её можно было назвать леди. Болезненно защемило в сердце, но разум не позволил эмоциям возобладать над здравым смыслом: о подобной жизни нечего и мечтать. Какие могут быть балы и платья, когда вампир по-прежнему разгуливает по земле и убивает невинных? В зале было много света, музыки, шёлка и бархата. Из раскрытых настежь окон волнами проникали сладкий запах весенней ночи, аромат цветущих деревьев, нежный лунный свет. Сегодня Анна позволила себе быть девушкой из древнего рода, а не надеждой церкви. Хозяин дома — высокий, черноволосый мужчина в скрывающей лицо маске, расшитой серебряными нитями, и властным голосом, почти сразу увёл отца в свой кабинет; Велкан растворился где-то среди гостей. Их неожиданное появление хоть и вызвало немалый интерес у будапештского бомонда, но тут же забылось в пьяной суете весеннего бала. Девушке отчаянно хотелось танцевать, кокетничать. Но молодые юноши лишь вежливо кланялись и обходили её стороной. В юной душе скребли кошки, а уязвлённая женская гордость требовала сатисфакции. Анна почувствовала слёзы на ресницах: за весь вечер она танцевала всего раз и то, с каким-то пожилым господином. На балу было много вина и девушка с удовольствием пила его, не обращая внимания на лёгкую дрожь в теле. — Не стоило бы вам… Не доведёт до добра, — ловкие музыкальные пальцы перехватили очередной бокал, и Анна возмущённо фыркнула, оборачиваясь к незнакомцу. Перед ней стоял хозяин дома. Сквозь маску она видела его тёмные холодные глаза; он смотрел на неё с лёгким прищуром, в уголке тонких губ играла едва заметная усмешка. Анна почувствовала, как по коже пробегают мурашки, а сердце пропускает несколько ударов. Девушка нервно сглотнула, наблюдая, как мужчина отпивает небольшой глоток вина. Прошла всего пара мгновений, но принцесса уже успела упасть в бездонную пропасть. Мужчина внимательно рассматривал её, больше не произнося ни слова. Словно пытался запомнить её, сохранить в памяти. — Я бы пригласил вас на танец, но, боюсь, ваш отец этого не одобрит, — голос хозяина прозвучал где-то совсем близко от лица Анны: она ощутила тонкий запах парфюма, вина и чего-то ещё, терпкого, но едва уловимого. Девушка молча наблюдала, как он осторожно перехватывает её тонкое запястье, поднимает руку к лицу и целует раскрытую ладонь. Его губы, холодные и жёсткие, обожгли нежную кожу. И вдруг хозяин отступил назад, поклонился и исчез среди гостей. — Анна! — услышала девушка голос отца и развернулась на каблуках. Борис и Велкан искали её. Это могло означать только одно: вечер запретного блаженства подошёл к концу. Уже по дороге домой, трясясь в карете, Анна смотрела на ночное небо и не могла выбросить из головы лицо хозяина дома. — Отец, ты узнал что-нибудь? — подал голос Велкан. Борис задумчиво кивнул: — Да, но не о вампире. Господин Лион передал мне письмо из Ватикана. Удивительно, почему они написали ему, а не мне… — И что же они хотят от нас? — спросила Анна, отворачиваясь от окна. — В ближайшее полнолуние мы должны покончить с Дракулой. Его слова прозвучали твёрдо, безапелляционно. Девушка увидела, как побледнел Велкан, не от страха, а от волнения. Она и сама почувствовала, как быстрее побежала по венам кровь. Борис оглядел их и продолжил: — Они благословляют нас на бой. Бог с нами, дети мои. Через неделю мы уничтожим оплот зла в нашей стране! Анна, — Борис накрыл её руки своей широкой сухой ладонью, — я не хочу, чтобы ты пострадала. Если бы я мог запретить тебе, то сделал бы это не задумываясь. Но против воли Бога я пойти не могу. Девушка ожидала услышать что угодно, но только не это. Она растеряно посмотрела на отца, затем на брата и тихо произнесла: — Не беспокойся, отец. Я буду осторожна. — Но как мы выманим Дракулу? Он появляется только в развалинах замка, где ставит свои чудовищные опыты этот ублюдок Франкенштейн, — проговорил Велкан. — Мы найдём способ, сын. Найдём! — уверенно ответил Борис, потирая руки. — Тебя что-то гложет, отец? — юноша наклонился ближе к родителю: — Что произошло на балу? — Мне показалось… знакомым… — Валериус бросил быстрый взгляд на дочь и вновь повернулся к сыну. — Нет, не это важно сейчас. Анна отвернулась от родных. До самого дома она не участвовала в разговоре и делала вид, что спит. За много лет борьбы она одна поняла, с каким могущественным врагом они связались. И ей было страшно, действительно страшно. Вспомнился небольшой лоскут серой ткани и фарфоровые кошки. Почему-то захотелось плакать. Дракула стоял в своих покоях в будапештском замке. Вампир смотрел на медленно просыпающийся город, наблюдал за неспешным танцем солнечных лучей по крышам домов и мощёным улицам. Бессмертный видит то, что недоступно человеческому взору, чувствует то, что непостижимо сердцу смертного… Толстый белый кот потёрся о ногу хозяина и доверчиво заглянул в глаза. Зверь был уже стар и ленив, он доживал свои последние дни. Граф ухмыльнулся и взял кота на руки. Да, он намного пережил свою хозяйку. Но поток времени невозможно остановить, и всякий раз нужно делать выбор: шаг по течению или против. Граф сделал его много лет назад. Теперь её черёд.