***
Сегодня ночью Анне исполняется пять лет. Подумать только: ровно пять зим пролетело с момента смерти Марины. Пять раз Элизабет встречала весну рядом с заклятым врагом её семьи. Пять незамеченных, быстрых, наполненных радостью и счастьем, но пролетевших как один миг, лет. Время действительно жестоко к смертным. Анна больше не звала сестру мамой, прекрасно обходилась без опеки взрослых. Она выпросила у старшей собственную комнату и уследить за ней стало практически невозможно. Для своих лет это была независимая, самостоятельная особа, мало считающаяся с чужим мнением. Элизабет всё сильнее узнавала в ней отца. Сегодня все добрые католики почитают в церквях Сретение Господне. Поэтому вместо того, чтобы быть с сестрой, Элизабет пошла к древнему склепу Валериусов. Она должна зажечь святой огонь в заплесневелом подземелье и молитвой почтить души предков, прося у них заступничества и силы. Старое кладбище тихо дремало, убаюканное прохладным ветром приближающейся весны. Нечисть следила за девушкой мутно-жёлтыми и дико-зелёными глазами, но напасть не решалась. Элизабет чувствовала на себе взгляды болотных анцыбалов, ** Аука вторил её дыханию, жадно ловил каждый звук, срывающийся с уст девушки; с болота доносилась тоскливая песня мавок и болотниц; где-то обречённо выл вечно голодный волколак. Непроизвольно у Элизабет вырвалось: «Чур меня!», когда совсем рядом с ней упала тяжёлая ветка. Аука радостно засмеялся и заголосил: «Чур меня! Чур меня! Чур меня!»… Это восклицание девушка всегда слышала только от матери. Борис часто ругал её за это: — Не смей в моём доме поминать своих языческих духов! Не смей морочить моим детям головы этой дурью! Только истинная вера способна защитить их от зла, а не эти, твои, чуры-домовые! Для Элизабет навсегда осталось загадкой, как Марина, ранимая душа, воспитанная в православии, но хорошо знающая языческие обряды, стала женой отца. Об этом было запрещено говорить в их доме, даже слуги предпочитали держать язык за зубами. Но мать даже внешностью была не такой, как все: светлая кожа, золотые волосы, тонкие черты лица. И её дети все, как один, были похожи на неё. Кроме Анны, разумеется. Лишь однажды Элизабет услышала название маминой Родины, маленькой и несчастной Сербии. Добрые католики думают, что нечисть живёт только в сказках для маленьких детей, чтобы те были послушными и лучше понимали Слово Божье. Но только не здесь, не в Трансильвании. Здесь каждый, даже самый просвещённый человек сыпет на ночь соль пред порогом и вешает над дверью пучок сушёной крапивы. Элизабет несла перед собой ярко горящий светильник, но всё же понимала, что не святой огонь останавливает сейчас нечисть, а нечто другое, более крепкое и сокровенное. То, что обычному человеку не увидеть и не понять. Кладбище со всеми своими ужасами осталось далеко позади. Теперь девушка спокойно шла по тёмной каменной дороге, ведущей к городу. Светильник почти догорел, ночь была мрачна, на небе ни одной звезды. Настоящие весенние потёмки, густые и непроницаемые. Хотелось скорее вернуться домой, обнять сестру и заснуть в тёплой постели. — Куда-то спешишь, лапочка? Их было двое. Одного она увидела сразу — огромный, широкий в плечах, похожий на медведя мужчина перегородил ей дорогу и заслонил собой неяркие огни города. Второго девушка почувствовала — его смрадное дыхание где-то очень близко от неё, услышала хриплый, надтреснутый смех. Сердце, кажется, перестало биться и застряло где-то между грудью и горлом. Холодный пот выступил на висках и шее. Элизабет плотно сжала губы, давясь страхом, и сделала несколько шагов вперёд, пытаясь обойти бандита. В неверном свете святого огня она не могла, да и не хотела различать мужчину. Он сделал шаг ей навстречу и грубым движением схватил за плечо — на белоснежном платье остались бурые следы грязных рук. — Не спеши, красавица! Мы ещё не налюбовались тобой! — гоготнул второй, тоже делая несколько шагов к ней. — Это у тебя святой огонь, да? Так ты Христова невеста! Эй, Брон, у тебя было когда-нибудь с монашкой? — Нет, но говорят, что под благочестивыми юбками прячутся самые последние шлюхи! — если в голосе второго было нескрываемое самолюбование и предвкушение удовольствия, то в словах стоящего перед девушкой мужлана скользила самая настоящая жестокость. Звериная? Нет, на такое способны только люди. — Мне больно. Отпустите меня, — тихо проговорила Элизабет, опуская глаза. Только не провоцировать! Вырваться! Хотя бы попытаться. — Возьмите мои драгоценности, они дорогие, вам хорошо за них заплатят… Прошу вас! Последние слова она почти прокричала, так сильно руки бандита сдавили плечо. Снова засмеялся второй, подходя ближе: — Мы возьмём, спасибо, дорогуша. Но не только их. Было больно и мерзко. Чужие руки разорвали юбку, стянули нижнее бельё, грубо смяли нежную кожу. Волна дрожи прошла по телу. И Элизабет закричала. Обманувшиеся на её неожиданную покорность бандиты теперь удивились и ослабили хватку. Не давая им опомниться, девушка с размаху ударила стоящего перед ней мужчину светильником по голове и когда тот начал падать, отскочила в сторону. Насильник налетел прямо на своего товарища, а девушка со всех ног бросилась прочь. Далеко убежать не получилось. В темноте она не заметила крутого спуска, ноги запутались о торчащие из влажной земли корни и Элизабет упала вниз, покатилась по склону. В ушах зашумела кровь. Больно ударившись лбом о корягу, девушка застонала, из глаз брызнули слёзы. Пытаясь унять шальное солнце в голове, она поднялась, неловко покачиваясь и ища опоры. Первый раз её ударили в грудь, потом — в голову, и ещё раз — в грудь. Элизабет почувствовала, как из-под ног уходит земля, а под ней разверзается кроваво-красная пропасть… Девушка не знала, как долго это продолжалось. Она чувствовала, как внутри неё двигается, рвёт её на части чужая плоть. Было больно, очень больно. Но страшнее была грязь, в которую сейчас втаптывали её мир. Они использовали её тело в своё удовольствие, терзали грубо, жестоко, громко смеялись. Когда, наконец, девушка смогла открыть глаза и застонать от мерзкого, переполнявшего её чувства отвращения к самой себе, один из насильников с громким, хрюкающим стоном излился горячим семенем и вышел из разорванного тела. Элизабет перевернулась на спину и громко вырвала. — Понравилось, а, лапочка? — спросил бандит, пинком ноги переворачивая её на спину. — Спасибо, что приласкала нас. Не всякая женщина, знаешь ли, согласится! Элизабет лежала на земле, судорожно сведя вместе трясущиеся ноги. Влажные глаза блестели во тьме безумием, волосы разметались по плечам. — Ведьма! — сплюнул насильник и широким шагом отправился к своему товарищу, стоящему на вершине склона. — Нельзя её так оставлять, — проговорил тот, кусая губы. — Давай, хотя бы до ближайшего дома её дотащим. Мы всё ей там порвали, она кровью истекает! Всё-таки, Христова невеста… — Да что ты говоришь! А минуту назад, когда ты трахал её своим вонючим членом, почему об этом не вспомнил?! — прорычал второй. — Жди здесь. Боль распускалась внутри острыми шипами, колола, рвала, выворачивала наизнанку. Элизабет легла на бок, подтянула колени к себе и заплакала. Тихо-тихо, как в детстве. Внезапно, её вновь схватили за плечо, развернули к небу. Она даже не успела ничего понять, только почувствовала холод метала где-то под правой грудью. В лёгких кончился воздух и девушка просто обмякла, потеряв сознание от боли. Белые лохмотья окрасились алым. Бандит молча поднимался по склону, вытирая короткий нож о край рубахи. Он смотрел себе под ноги, но внезапный, полный трусливого страха крик заставил его вздрогнуть. Там, наверху, какой-то мужчина остервенело бил его товарища. — Брон! — завопил разбойник и кинулся наверх. Из-за серых облаков вышла полная луна и осветила страшную картину: Брон лежал на земле, широко раскинув руки, а на его груди сидел мужчина в чёрном плаще. Такую одежду носят только богатые аристократы. Он остервенело, совсем по-мужичьи бил Брона по лицу, от которого уже мало что осталось. Бандит остановился, сглотнул и понял, почему так дико кричал Брон: его руки были вырваны из тела вместе с плечевыми суставами, но несмотря на это, товарищ был ещё жив, он дёргался и едва слышно хрипел. А незнакомец продолжал бить, превращая голову Брона в кровавую кашу из костей, кожи и мяса. Бандит собрал в кулак всю свою силу и с воинственным кличем кинулся на врага, зажав в поднятой для удара руке короткий нож. Аристократ круто развернулся, в мгновение выпрямился и перехватил запястье с ножом. Разбойник услышал хруст собственных костей и взвыл. Удар локтем раскрошил его нос, ещё одно короткое движение — и мужчина впечатал плохо соображающего от боли бандита в землю. Тот уже не мог сопротивляться от боли и страха. Аристократ хрипло выдохнул, поправил прядь чёрных волос и наступил на грудь противника. Медленно, очень медленно он начал вдавливать того в землю, кроша рёбра, раздавливая сердце и лёгкие. Дракула оставил насильников захлёбываться в собственной крови. Им уже ничего не поможет выкарабкаться из того Ада, в который низверг их граф. Он шёл быстро, всё ещё на что-то надеясь и веря, что не опоздал. Ему не нужна была луна, чтобы увидеть и зарычать в глухой тоске, упав на колени перед распятой девушкой. Её гладкая кожа была ледяной, кровь липла к рукам, когда Владислав поднял Элизабет на руки, прижал к своей груди, прикоснулся губами к её лбу. Укачивая девушку, как маленького ребёнка, он впервые за несколько сотен лет обратился к небу. Рана под её грудью ещё кровила — жестокий, неумелый удар, призванный усугубить страдания, а не подарить покой. Тонкая рука вздрогнула, сжала его плечо: — Влад… — глухо простонала она, с трудом открывая глаза. — Ты! — проговорил он свистящим шёпотом. — Ты дыши, как можно дольше, слышишь?! Не сдавайся! Я помогу, слышишь, только дыши, — он отбросил с её шеи спутанные волосы, наклонился к ней. — Не пугайся… Я… могу помочь. — Нет, — сказала она тихо, но твёрдо, беря его лицо в свои руки, прямо смотря в тёмные глаза. — Я не смогу дальше жить, не надо мучить меня и себя. Ты ведь это понимаешь. Я не хочу страдать дальше. Мне очень больно, Влад, — Элизабет говорила твёрдо и спокойно, и только крохотные росинки слёз в уголках глаз выдавали её. — Присмотри за Анной, пожалуйста. Только не забирай из семьи — Велкан любит её, он не выдержит. Обещаешь? — Клянусь, — жарко выговорил он, целуя солёные губы. — Прошу тебя, дай мне помочь! — Не надо клятв. Просто пообещай, — девушка улыбнулась кротко и спокойно. Казалось, что вся боль оставила её. Светлые глаза затуманились и погасли. Влад ещё долго стоял на коленях и держал её в руках, обнимая, прижимая к себе. Пока она была тёплой. Нескоро мужчина понял, что она вся — не теплее ночного воздуха. Он впитал в себя весь её жар. Граф отстранился, мягко положил мёртвую на землю, встал на ноги. И вдруг заметил кровь на бёдрах и белые следы тех ублюдков. Влад даже не почувствовал ярости и злости. Мужчина оторвал длинный лоскут от своей чёрной рубашки и бережно вытер им следы чужой жестокости и похоти, потом сорвал окровавленные остатки белого платья и закутал стройное тело, нежность которого он хорошо знал, в свой чёрный плащ. Теперь она казалась такой спокойной, умиротворённой. «Надеюсь, твоя боль ушла. Надеюсь, тебе снятся красивые сны». — За что ты так поступаешь?! Ты снова отобрал её у меня! — закричал граф, обращаясь теперь совсем не к небу. — Зря ты обвиняешь меня. В тот раз, не спорю, к смерти твоей женщины я приложил руку. Так нужно было, сам знаешь. Но сейчас, нет, я не трогал её, — низкий, с хорошо заметным хрипом, голос доносился из-за спины. Граф резко обернулся и встретился взглядом с двумя странными глазами — правый, с золотой искрой на дне, и левый, угольно-чёрный. — Хочешь сказать, что это светлые силы изнасиловали и зарезали её? — Я не думаю, что в смерти этой девушки есть виноватые, кроме этих мужчин и того, кто ночью отправил её на кладбище. Я знаю, что ты не можешь тронуть её отца. Но не думай об этом: возмездие не подчиняется нам так же, как и время, и смерть. Оно найдёт его, в нужное время. Сатана подошёл ближе к своему сыну и внимательно вгляделся в его глаза: — Ты боишься, что она в моём царстве? Не разочаровывай меня — эмоции тебе не к лицу. Мне не за что повергать её в Гиену. — Но и в Раю для неё не будет места, — криво усмехнулся Дракула. — В Раю нашлось место для твоего бастарда. Найдётся и для неё. В конце концов, могу же я сделать подарок своему единственному ребёнку, — улыбнулся Дьявол и зашагал прочь, в темноту. — Что я могу сделать?! — почти прокричал вампир, хватая и прижимая к себе ледяное тело Элизабет. Хриплый голос донёсся откуда-то сверху, из тёмного неба блеснула золотая искра: — Сделай то же, что и я! Докажи, что не один Господь Бог способен создавать жизнь!***
Элизабет открыла глаза на берегу какой-то подземной реки. Колоссальных размеров пещера с рваными стенами была наполнена людьми в серых одеждах. Девушка вдруг поняла, что она стоит, прислонившись к какой-то скале. Странная пустота наполняла грудь, глаза были сухими, необычно лёгкое тело не тянуло к земле. Она непонимающе оглядела призраков, себя, и страшная догадка поразила разум: «Я мертва! Боже, я умерла!» Элизабет отчаянно захотелось разрыдаться. Но из груди не вырвалось ничего, даже дыхания не было. — Ничего, ничего… — прошамкала какая-то старуха, беря в свои призрачные пальцы её руку. — Только что, да? Сейчас попривыкнешь и иди к паромщику, он скоро отправляется. У тебя ведь есть монетка? — Что? — переспросила Элизабет. Слышала она тоже плохо, будто через вату. — Монетка. Для Харона. Он перестал брать на борт за украшения, а у тебя даже их нет, — вздохнула старуха. — А что же мне делать? И где я? — пролепетала Элизабет. — Мы в Чистилище, милая. Вон река, видишь, это Стикс. Иди туда. Больше ведь некуда, — старуха развернулась и побрела прочь, к кораблю, уже под завязку наполненному душами, хотя перед ним всё ещё стояла скулящая толпа умерших. Шатаясь, Элизабет шла к берегу, огороженному невысокими валунами. Стикс стонала тысячами голосов, скулила и плакала. Её тёмные от мёртвых душ воды походили на вязкую смолу, готовую затянуть в свои цепкие объятия. Бесплотному духу, каким стала Элизабет, не позволено чувствовать, вспоминать. У подобных ей есть три пути, которые им милостиво дали высшие силы: Рай для чистых, Ад для грешников и тёмные воды вечной реки. Туда попадают по глупости, по незнанию. И нет худшей муки, чем вечно плыть по замкнутому кругу подземного мира. Элизабет не знала об этом. Девушка просто шла к воде через бурлящую толпу душ. Они всё пребывали и пребывали: одни исчезали на палубе корабля, другие — растворялись в светло-золотой дымке с противоположной стороны пещеры. Лишь однажды Элизабет подняла голову и посмотрела на резную арку, увитую виноградной лозой. Там светило солнце и, видимо, было тепло. Только Валериус занимало сейчас нечто другое, сокровенное: как не напрягала она свою умершую память, у неё не получалось вспомнить лицо сестры или брата, голос графа, улыбку матери. Хотелось выть от бессильной тоски. Точнее, от её отсутствия. Чувств не было… Ни одного. Будто пустая оболочка, лишь по недоразумению бывшая раньше живым человеком. И это было страшнее любой пытки. Элизабет села на каменную ограду берега, вгляделась в чёрные мёртвые лица проплывающих мимо неё душ. По привычке хотела вдохнуть воздух — не смогла, и сделала отчаянное движение вперёд. Где-то совсем близко от её лица завыли покойники, протянули к ней свои скрюченные пальцы в немой мольбе. Резкий рывок назад заставил Элизабет широко распахнуть глаза: её тянули за руки прочь от берега. Заголосили мёртвые в объятиях Стикса. И зашипел незнакомый голос: — Ты что творишь, смертная?! Хочешь вечность видеть самые ужасные моменты своей никчёмной жизни, а?! Идиотка! Элизабет подняла голову и встретилась взглядом с красными змеиными глазами, глядевшими на неё с яростью и ненавистью. Рогатая девушка, с гривой огненных волос. Обнажённая, невероятно красивая. Держала мёртвую за локоть и от её прикосновения по всему телу Элизабет распространялся жар — девушке даже показалось, что от чешуйчатой кожи незнакомки идёт дым. Бесовка рванула вверх: — Вставай, мне некогда с тобой тут рассиживаться! Ну? Мёртвая не подчинилась, вырвалась и закрыла лицо руками. Наама*** вздохнула и опустилась рядом со своей подопечной на колени, положила руку на её белокурую голову: — Успокойся. Всё пройдёт, и это тоже. Я спасла тебя сейчас: Стикс никогда не отпускает свою добычу. Почему ты плачешь? Боишься Ада? Не стоит, за тебя попросили, и я сейчас провожу тебя. Не бойся ничего. Ну? — Почему я не чувствую?! — в исступлении Элизабет подняла глаза и зарыдала громче. Наама удивилась: редко здесь увидишь мёртвого, умеющего плакать. Хоть и призрачными, но всё же слезами. За это бесовка ненавидела смертных: чувства отнимают у них только после смерти. До этого — живи и радуйся каждой эмоции. Не ценят этой великой способности и горько стонут, когда теряют её. А она, Наама, лишена даже мимолётных чувств. Она никогда не узнает, что такое боль, радость, ревность… У неё есть только ненависть и жгучая похоть. Больше Он ничего не дал своим демоницам. — Ты умерла, девочка. Не так давно, к слову. Поэтому так тяжело. Скоро ты привыкнешь. Идём, нам пора, — Наама старалась говорить как можно мягче. Ей дали чёткий приказ: проводить, помочь, не дать исчезнуть. С душами такое бывает: сами себя грызут, съедают по кусочку свою сущность в бесполезных стенаниях. Наама выполнит приказ, по-другому она не умеет. Как бы ненавистно ей это было. Бесовка крепко держала мёртвую за призрачные пальцы и вела сквозь суетящиеся души. Кто-то стонал, кричал, бесился. У одного не было монет для Харона, другого не пустили в Рай. Элизабет уже успокоилась и беспокойно крутила белобрысой головой по сторонам, а на её губах дрожали вопросы. Наама не выдержала: — Спрашивай уже. Девушка вздрогнула, опустила глаза и тихо спросила: — А что будет с теми, у кого нет монет для паромщика? И куда он везёт? — В Ад. Харон перевозит души, иначе им никак не добраться до своей доли. Он и украшениями берёт, которые покойникам в гробы кладут. Но сейчас у него плохое настроение, поэтому без медяка на борт не возьмёт. И вот эти, кому нечем платить, буду ждать на берегу. — Вечность? — Нет, есть тут сердобольный один, который за них заплатит. Элизабет вдруг остановилась и обвела рукой пещеру, наполненную призраками: — Это всё умершие? Я думала, что в мире куда больше людей умирает. — Ты видишь только тех, кто умер с тобой в одно мгновение, — Наама уже начала терять терпение. — Ещё вопросы есть? Девушка потупила голову и уже еле слышно спросила: — А вернуться можно? Бесовка остановилась и внимательно оглядела смертную: очень немногие желают вернуться. Для большинства смерть — это радость, покой и что-то там ещё. Глупцы. — Можно, — медленно выговорила демоница. — Такое часто случается: если ведьма умелая вытянет или потомки последнюю волю не выполнят. Или если доктор грамотный попался. Но ты не вернёшься, не стоит тешить себя надеждой. Только те, у кого есть грехи за душой могут на это надеяться. Они уже подошли к витой арке. Элизабет ощутила невероятно приятное тепло и нежность золотого света. Ей всем существом захотелось сделать ещё несколько шагов вперёд. Но она повернулась к бесовке: — Так я не в Ад? А как же… — Нет, глупое дитя, — Наама теперь смотрела грустно, говорила еле слышно. — Ты войдёшь в свет, будешь счастлива, какое-то время. Сколько заслужила. Потом получишь шанс на перерождение. Все души его получают: и праведники, и грешники. — Мою жизнь вряд ли можно назвать праведной, — горько покачала головой девушка. — Это уже неважно. Иди. Тебя ждут. Красные змеиные глаза растворились в толпе призраков. Элизабет сделала шаг вперёд. Ей стало тепло и спокойно, как никогда в жизни не было. Мягкий свет струился из светлых облаков, и девушка почувствовала, как растворяется в нём, взлетая всё выше и выше…***
Борис мерил комнату нервными шагами. От его резких движений вздрагивали свечи. Фридерик стоял у окна и молча следил за ним глазами. Валериус не доверял старшей дочери, боялся её. Элизабет нет уже слишком долго, ночь давно перевалила за половину. Но она, как-никак, его дочь. Или… нет? С шумом распахнулись ставни на окнах. Порыв ветра затушил огонь камина. Неспешным, плавным движением сквозь тьму в комнату вошёл Дракула, держа на руках безвольное тело светловолосой девушки. — Элизабет… — прошептал Борис, отшатнувшись в ужасе. — Ты убил её, проклятый монстр! И ты заплатишь за её смерть! Валериус выхватил меч, кинулся с ним на врага, но вампир лёгким движением руки откинул его в сторону — Борис с грохотом ударился о стену и свалился на пол. Влад бережно положил мёртвую девушку на софу и развернулся к мужчине: — Похорони её как подобает. Ни одной эмоции в голосе. Ледяная маска из жестокости, хладнокровия и нескольких веков бессмертия покрыла волевое лицо вампира. Ни один мускул не дрогнул на холёном лице, когда граф приблизился к онемевшему от ужаса Фридерику и произнёс бесстрастным, сухим голосом: — Ты мне больше не нужен. Охотник не увидел стремительного движения Влада. Только непонимающе уставился на вздрагивающий, кровоточащий кусок собственной плоти в его руках, поднёс дрожащую руку к пустой груди и почувствовал влажность крови на рваных краях огромной, жуткой раны. И вот тут его тело пронзила невыносимая боль, заставившая упасть на ковёр, взвыть. Тело несколько раз скрутила судорога, и Фридерик затих в красной луже. Когда Борис пришёл в себя, кровь уже потемнела. Вампира в комнате не было и мужчина мысленно поблагодарил Бога за это. Он поднялся, покачиваясь, и, не обращая внимания на дочь, притянул к себе друга и громко закричал, зовя слуг. Элизабет лежала на бархатном одеяле, которое застилало высокий саркофаг прямо посредине церковного зала. Ей готовят могилу на новом кладбище, в черте города, но не в склепе, построенном её прадедом. Король сказал, что она не его дочь, что жена изменила ему с вампиром. Но последнюю милость ей всё же оказали. Дракула не знал обо всём этом. Граф не думал о том, сколько пролил горьких слёз в ту ночь Велкан, как громко кричала Анна, во сне ища сестру. Не хотел думать, не сейчас. Он просто смотрел на милое ему лицо в ореоле светлых волос. Впервые за много лет в его тёмной душе шевельнулись чувства. И умерли. Сейчас. Больше он никогда не позволит себе подобного. В его часах много, очень много песчинок для свершения всех задуманных дел. А в её песок закончился, и Анку разбил ненужные теперь часы. Прощай, Элизабет…