Если ты огонь, я твой дым

У хороших людей частенько характеры не сахар. Потому что, ну, что такое сахар? Легко растворимые кристаллы. А хороший человек характером крепок, его растворить трудно.

И еще два дня. Два гребанных дня в Притоне. Мне было так скучно, как не было никогда в жизни. Гера с Шуриком пригрозили ребятам, что ошиваются здесь, не выпускать меня под предлогом смерти. Я не выходила в магазин. Я не выходила в парк. Я выходила только на балкон. И то под присмотром «взрослых». — Саш, чёрт возьми, ты же не намного меня старше, должна понимать, — прохныкала я двадцатилетней подруге, пьющей квас у телевизора. — Даня, если я тебя выпущу, мне Шурик спуску не даст. А если тебя загребут — я сама повешусь. — Тьфу тебя, — посылать Сашу не собиралась. Она — друг. И действует она искренне, с заботой. Часы тянулись на удивление медленно. Я лежала, свисая с кровати головой, и только моргала в такт настенным часам. Тик-так, тик-так. Мой кайф обломался, когда в мерный «тик-так» просочился совсем не мерный звонок в дверь, мужской голос и громкое прощание Саши. Эй, она чего, кинуть меня решила?! — Саш! — подорвалась я. — А кто… — чёрт возьми, где я так нагрешила?! -… пришёл? — Ну, здравствуй, Тимофеева, — тихим голосом поздоровался мой ночной кошмар. Увы, в прямом смысле этого слова. — И вам не хворать, — заикнулась я и перевела взгляд на Сашу. — И что это значит? — Посидишь пока с Владом, — как-бы невзначай оповестила меня Саша. — Мне нужно встретиться со Стасом. Целую, малая, не чуди. Дверь за ней захлопнулась, а я осталась наедине с математиком, который оказался куда более влит в мою жизнь, чем в жизни других таких же учеников. — Вопрос «Откуда вы знаете Сашу?» может считаться актуальным? — я подняла бровь. — Общие знакомые, — уклончиво ответил Владислав Александрович. Ну, ясно. Отлично. Знаете, как для города-миллионника мы с математиком слишком часто пересекаемся. И слишком у нас много общих знакомых. Сейчас все они казались предателями, хотя я и понимала, что они не виноваты. А вот назойливый учитель — вполне. — Вам разве работать не нужно? — вполголоса поинтересовалась я, надеясь, впрочем, чтобы он не услышал. — Воскресенье, — коротко пояснил он. — И сделай мне чаю, Тимофеева. А вы не охренели часом, а, Владислав Александрович?! Медленно последовала за мужчиной на кухню, всем своим видом показывая, как мне не нравится эта идея. Но поговорить с ним мне, ой, как надо было, так что предпочла промолчать. Пока я ставила чайник, Владислав Александрович молчал. Пока заваривала чай — молчал. Даже когда чашка стояла перед ним на столе, он не проронил ни слова. — Ну и что это за херня?! — не выдержала я. Учитель поднял равнодушный взгляд. — Восемь минут двадцать три секунды, — он поднял телефон, на экране которого застыли вышеназванные цифры. — Ты не молчала и десяти минут, Тимофеева. Здесь пятеркой и не пахнет. Урод. Моральный. Давит своей иронией, прикрывается сарказмом, создает стену из черного юмора. Только зачем она? От чего он защищается? — Кстати про пятерки, — я забрала у учителя чай, сделала глоток и поморщилась — сладкий, — почему не забираете меня в интернат? — А шибко хочется? — исподлобья глянул на меня и забрал свой чай. — Не твоего ума дело. — И это тоже не мое дело? — я кивнула на задранный рукав и выглядывающую из-под нее татуировку. — А ты быстро учишься. — А вы не умеете врать. Так почему не сдали меня тогда? Только не говорите про пацифизм и всеобъемлющее чувство справедливости. Это не про вас, — я ненадолго задержала взгляд на учителе, проверяя, не перегнулас ли я палку. Но он продолжал сидеть с тем же каменным выражением лица. — Я понимаю, как тебе пришлось, — спустя какое-то время раздался голос математика. — Мне было тринадцать, когда меня отдали в приют. И я не скажу, что это были лучшие года моей жизни. Математик поднялся к мойке и зашумел посудой. Понятно. Это такой намёк, что говорить со мной он не собирается. Не слишком-то и хотелось. С гордым видом я удалилась в «свою» комнату, коей являлась разрисованная в невероятные цвета и пропахшая сигаретным дымом комнатка на четырех человек. Сейчас осень, учебный год в разгаре, так что из постоянных жителей в Притоне я одна. Самая жара начинается в июле, когда сюда съезжаются ребята, закончившие год в универе или вернувшиеся из отпуска. Иногда принимали путешественников, которым не было куда податься. Интереснейшие люди, между прочим. Когда-то к нам заехала девчонка, которая к девятнадцати годам проехала автостопом пол мира. — Где в этой дыре сахар, Тимофеева?! — прервал мою идиллию голос из кухни. — Хватит жрать сахар, Владислав Александрович, станете толстым, девушки любить не будут! — отмазалась я просто потому, что не хотела вставать с дивана. И всё-таки его голос завораживал. Было что-то притягательное в этом самовлюбленном снобе. Что именно — для меня пока оставалось тайной. — Если ты не скажешь мне, где сахар, — на этот раз голос был куда ближе, — последствия будут ужасающими. — Сахар — белая смерть! Хватит с вас одной чашки. Я не учла многих факторов. Например, если голос звучит рядом, стоит, как минимум, открыть глаза. А еще того, что этот козел — козел. А еще мудак, не ограниченный никакими моральными нормами. Поэтому не странно, что спустя пару секунд на меня вылилось ведро холодной… нет, ледяной воды. — Мудак! — поспешила оповестить его я, а затем злобно уставилась на победоносное выражение лица математика. — А за «мудака» можно и отгрести, Тимофеева, — серьезно предупредил он меня. — Сахар. Нехотя поднялась с вымокшего дивана и, дрожа от холода, пошлепала на кухню. — Вам когда-нибудь говорили, что ваши методы жестоки и средневековы? — поинтересовалась я, доставая сахар из кофейной банки с надписью «Уксус» на обертке. Можно было и догадаться. — Никогда, — мужчина сделал невинные глаза, и я еще раз убедилась в его актерских способностях. — Но если бы мои методы были средневековы, половина моих учеников уже телепались бы на виселице. — А я? Чёрт. Снова ляпаю, не подумав. Пора бы избавляться от этой черты характера, но пока у меня не выходит. Сейчас самое уместное — спалиться в потухшем, едва зародившись, чувстве и ощущать себя неловко еще пару вечностей. Та еще альтернатива, скажу я вам. — Даня! — внезапно раздался голос из прихожей. Чёрт, Шурик, умеешь же обламывать. Я подняла взгляд на Владислава Александровича, что смотрел на меня с прищуром, пытаясь найти причину, по которой я задала вопрос. Не найдете, Владислав Александрович. Мне бы самой найти. В кухню ввалился подвыпивший Шурик. Странно, чего это он? Обычно он пьет только по праздникам, ну, или когда мы с Герой уломаем. И все. — О, Влад. Привет, — учитель ограничился кивком, но блеск в глазах Шурика затух не из-за этого. Скорее, его просто смущало присутствие математика. — Кхм… Ладно. Я думал, тебе уместнее было это услышать от Дианы, ну, да ладно. В общем, — он интригующе посмотрел на нас. Я взглядом приказала поторопиться, потому что, что это, чёрт возьми, за предоставление?! — Диана беременна! — От тебя? — Что?! Две фразы одновременно донеслись из-за стола. Думаю, объяснять кто что сказал — не имеет смысла. Учитель подскочил и мгновенно метнулся в прихожую. Пробормотав что-то неразборчивое, закрыл за собой дверь с той стороны. Братья, что с них взять? — Боже, я вас поздравляю, — я решила, что сарказм в данной ситуации будет неуместен. — Диана хорошая, Шурик, я очень рада за тебя! Мы обнялись так же крепко, как обнимались в детстве, в те времена, когда нас не заботили косые взгляды. Сейчас забылись все обиды, что он копил на меня два дня, была только полутемная кухня, пропахшая сладким дымом, и мы с ним. Друзья. — Я тебя люблю, Данька, — прошептал он мне в волосы. — Что бы я делал без такого друга, как ты. — Жил бы, как остальная серая масса и умер бы в кабинете от передозировки документацией. — Иди ты, — Шурик беззлобно ущипнул меня за бок и отпустил. — Мы с Дианой собираемся пожениться в следующем месяце. Я не спрашиваю, придёшь ты или нет, потому что выбора у тебя нет. Но… Мы с Ди говорили и… Я понимаю, что пока рано что-либо говорить, но как тебе идея стать крестной ребенка? В этот момент все слова застряли в горле. Когда мы успели вырасти? В какой момент Шурик перестал предлагать мне конфеты и стал Сашей, который зовёт меня стать его кумой? — Шуур, — только и смогла протянуть я перед тем, как расплакалась прямо на плече друга. Ладно, перед ним можно. Это ведь Шурик. Просто Шурик.