Если ты огонь, я твой дым

«Опасность?» — подумала Коралина. Звучит потрясающе. И совсем не страшно. Страшно, но не совсем. ©Нил Гейман, «Каролина»

«Тимофеева Богдана Витальевна, 1999 года рождения. Пропала из интерната „Надежда“ четыре дня назад. Просьба всех, кто…» И так каждый день. Честно говоря, я надеялась, что поиски начнутся хотя бы через неделю, но вечером первого же дня городские каналы вовсю гудели о пропаже ребенка. Забегавшие ребята в панике оповещали Геру об отсутствии милой маленькой Даньки, но замечая меня на диване со стаканом лимонада, облегченно выдыхали. — Ты отцу звонила? — как-то вечером спросил меня Шурик. Я отрицательно покачала головой. Нет, я правда хотела позвонить и сказать, что все в порядке и беспокоиться не надо, но у меня нет его нового номера, а в квартиру идти, как минимум — опасно. — Если хочешь, я позову его сюда. Шурик смотрел на меня с сочувствием и жалостью, но я пыталась пресекать такие взгляды на корню. Я снова покачала головой. Не хочу. Наверно, я еще не до конца простила его. И не готова в один момент забыть все эти шесть лет. — Дань, что с тобой? — голос Шурика был по-настоящему взволнован. — Ты мне и слова не сказала за вечер. Пойми, что я переживаю. Я понимала. Как понимала и то, что если скажу хоть слово — разревусь, как маленькая. Право, я стала слишком мягкотелой. Даже тот нерадивый насильник, кажущийся глупым в тот момент, сейчас казался действительно опасным. Почему-то осознание этого пришло на третий день. Может, я и правда дура? В голове появился образ изогнутых в язвительной улыбке губ. Владислав Александрович не особо переживал из-за меня, а вот мне чуть ли не ежечасно кажется, что он вот-вот переступит порог Притона и унизит меня одним только взглядом. Мазохистка. — Я не знаю, Шур. Такое чувство, что весь мир вокруг меня рушится, а я наблюдаю за этим из окна бункера, — я потерла переносицу и зарылась пальцами в порядком отросшие волосы. Теперь я напоминала не слишком мелкого мальчика, а подстриженную под горшок девочку. Прогресс. — Юношеский максимализм или красные дни календаря? — Шурик язвил, но во взгляде читалось волнение. — Иди в жопу с такими шуточками, — от моего серьезного взгляда Шурик сделал вид, что он тут не причем, только потом слушал внимательно. — У меня в последнее время все из рук валится. Не могу сосредоточиться ни на чем нормально. — Влюбилась, — констатировал факт Шурик. Я бросила в него подушку и послала куда подальше с такими констатациями, а сама пошла делать чай. За несколько секунд, что я шла до кухни, четверо попросили сделать им кофе, двое потребовало бутерброды, а один — таблетку аспирина. Сопоставив все «за» и «против», я завернула не на кухню, а в прихожую. Шурик посмотрел на меня как на умалишенную и одним только взглядом потребовал объяснить, что я намерена делать и зачем мне на кухне парка и сапоги. — Я иду домой, — бросила я. — Мне нужно увидеть отца. — А ничего, что тебя ищут по всему городу? — Ничего. Такое чувство, что моими портретами обвешан весь город. Всем насрать. Саша пожал плечами, но был вынужден согласиться. — Я тебя подвезу. — Я уже вызвала такси, — соврала я. Почему? Не знаю. Мне не хотелось, чтобы Саша ехал к черту за куличики, чтобы усмирить мои желания. Да и мне надоело чувствовать себя маленькой девочкой с кучей охранников. Хотелось вдохнуть спокойно. Шурик вышел из дома первым, а я дождалась, пока его машина выедет со двора. Только тогда я вышла из подъезда, вздрогнула от холодного октябрьского воздуха и твердым шагом двинулась в знакомом направлении. Сколько раз я ходила здесь ночью, ранним утром, поздним вечером? Пьяная и трезвая, веселая, грустная, злая на весь мир. Раньше я ходила здесь, не думая вообще ни о чем, живя сегодняшним днем. Все эти тропинки исхожены Даней — простой девчонкой из неблагополучной семьи. Кем я стала сейчас? Только за последние два дня я неоднократно обманула всех самых близких мне людей, оставила парня, которому нравлюсь, и даже не попрощалась, подняла на уши весь город… Разве это — Даня? Та, которая весь день была в школе, а остальную часть суток — в ночном клубе, где ее одногодки танцуют, а она — вытирает полы? Нет. Идти домой с Притона не так долго — четыре квартала. За это время можно прослушать весь мой плейлист три раза, насчитать двадцать пять девятиэтажек и восемь трехэтажек, полторы минуты постоять, ожидая зеленый сигнал светофора, и трижды споткнуться о выступающий бордюр. Когда перед тобой вырастет побитая зеленая пятиэтажка, можно вдыхать спокойно — ты дома. — Алло, Дань? — взволнованный голос Шурика из трубки раздавался глухо, словно он сидел в каком-то бункере. — Ты уже дома?! — Эмм… Нет, но подхожу, — в замешательстве пробурчала я, ища в кармане «таблетку», дабы открыть подъездную дверь. — Даня, возвращайся обратно! Немедленно! Слова Шурика впервые за много лет вывели меня из себя. Чего он прицепился?! Я хочу домой, увидеть отца, поговорить по душам! За полчаса, что я иду, ни один прохожий даже не кинул на меня заинтересованного взгляда, что может случиться в квартире?! — Вернусь, — прошипела я в трубку, — вечером. Шурик говорил что-то еще, но я уже не слушала. Я бросила трубку, нащупала на дне рюкзака присыпанный крошками магнитный ключ и открыла, наконец, эту чертову дверь. Подъезд встретил меня привычным запахом табака и жареной рыбы. Стараясь дышать ртом, прошла на нужный этаж и застыла перед дверью. Не сказать, что я слишком скучала по старой небольшой квартирке, но ощущение того, что за порогом меня ждет привычная жизнь, не давала покоя. Я занесла руку, чтобы постучать, но в этот момент заметила, что дверь вовсе не закрыта. Струйка света падала на кафельный пол, освещая набросанные кругом окурки. Почти не дыша, я толкнула дверь и боязливо зашла в квартиру. Тишина. Отца не было давно, сомневаюсь, что здесь вообще появлялся кто-то после того, как меня забрали. В свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь грязные окна, летала пыль, вещи лежали там, где их оставила я, а вокруг бутылок с недопитым алкоголем летали мухи. — Пап? — на всякий случай окликнула я, но ответом мне было лишь поскрипывание открытого окна. Я прошла по знакомым комнатам, переступая через горы мусора. Сейчас это казалось таким далеким, чужим. К горлу подступил ком, когда я вошла в свою комнату. Сюда отца я никогда не пускала, наверно, поэтому здесь было чище, чем в остальном доме. Моя комната была совершенно обычной: бежевые стены да светлый пол. Кровати не было: когда была дома, спала в гостиной, но это случалось редко. В основном, оставалась на ночь в клубе, в Притоне или у Саши. Зато здесь был огромный стол, заменяющий и подоконник. Столешницу покрывал слой пыли, скрывающий выцарапанные на древесине надписи. Тут же нашлись старые рисунки, аккорды для гитары и несколько книг. Я провела по ним рукой — заниматься творчеством последний год у меня совершенно не было времени. Раньше я довольно неплохо рисовала, училась играть на гитаре у бывшего парня и вела вполне нормальную подростковую жизнь. Раньше. Я присела на стул, который скрипнул от неожиданного вторжения, и взяла в руки простой карандаш. — Ну и как тебя держать? — вслух поинтересовалась я, а затем провела несколько штрихов на белой части изрисованного узорами листа. Не знаю, сколько бы еще я рисовала, если бы у входной двери не раздались голоса. — Я был здесь вчера и могу сказать вам совершенно точно — девочки здесь нет! А голос-то знакомый! Я вскочила со стула и, стараясь не шуметь, подошла к двери, которую прикрыла, как только вошла. В гостиной ходили люди, по меньшей мере, трое. И одного из них я знала совершенно точно. — Значит, здесь нет, что скрывать, не так ли? — женский голос слишком сильно отдавал елейностью, в то время, как голос Владислава Александровича пугал. — Да, пожалуйста, сколько угодно бегайте! — раздраженно бросил он. А затем добавил чуть тише. — Мне одному здесь жаль терять свое время? Я закрыла дверь и вдохнула как можно больше воздуха. Черт! Полиция это или социальные службы, но они меня ищут. И это ничем хорошим не обернется. Даже если я выпрыгну из окна, то меньшее, чем это может обернуться — переломы по всему телу. И Шурик звонил… Так это он предупредить хотел? Но откуда он знал? Я глянула в телефон — восемнадцать пропущенных от Шурика за последние пятнадцать минут. Какая же я дура… Не думая о последствиях, я свалилась на стул, который призывно заскрипел. — Вы слышали? — тут же раздался мужской голос из гостиной. — Скрип. Я точно это слышал. — Этой квартире требуется капитальный ремонт, — раздраженно заметил Владислав Александрович, а затем пояснил, — это я наступил на скрипящую доску. Голоса стихли, а я задержала воздух. Совпадение или?.. Думать о других вариантах было страшно. Да он же меня сожрет! Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге появился злой, словно черт, математик. — Тимофеева, ты что тут делаешь?! — прошипел он, чуть ли молнии не метая. — Владислав, с кем вы говорите? — обеспокоенно поинтересовалась женщина приглушенным голосом. Они на кухне. Математик бросил еще один взгляд на меня, трясущуюся от страха и безысходности. — Я разговариваю по телефону и предпочел бы, чтобы меня не отвлекали! — крикнул он, не отводя глаз от меня. Я благодарно посмотрела на математика. Он только что меня спас! Боже, я даже не знаю, что сказать. Может, Владислав Александрович не такой плохой, как кажется в школе? Перед глазами встала его искренняя улыбка. Странно, я не помню, когда это он так улыбался. Только сейчас его необычайно серые глаза смотрели на меня без раздражения или злости, а с искренним беспокойством. В груди кольнуло. — Спасибо, — прошептала я, вставая со стула. — Я должна выйти отсюда. Пустите, пожалуйста. Владислав Александрович приоткрыл дверь, но тут же захлопнул ее перед моим носом. Его выражение лица ясно говорила о том, что у нас проблемы. Только в тот момент я ничего понять не могла, особенно тогда, когда учитель буквально забросил меня на первую полку шкафа, который, благо, был достаточно большим. Раньше мы прятали в этот шкаф зимние вещи. А я свернулась калачиком и только молилась, чтобы полка не отпала, привлекая внимание тех, кто секунду спустя вошел в комнату. — Пусто, — оповестил их Владислав Александрович. — Можно уходить? У меня свидание через двадцать минут. — Мы должны убедиться, — пролепетала женщина, и я услышала стук каблуков по линолеуму. Звук неумолимо приближался к шкафу. — Бедная девочка, — все приговаривала женщина. — Такая история, такая история… — стук оборвался. — Отец алкоголик, да еще и деньги все в казино проиграл… — открылась дверца шкафа, но не та, за которой тряслась я. — Друзья — такие же бандиты, как она сама, — мое сердце замерло, когда «моя» дверца раскрылась. Я видела только полные ноги, обтянутые колготками, но все равно было до одури страшно. Я подтянула повыше кофточку, которой прикрывалась. — Ох, тут полки… А что бедному ребенку приходилось надевать! Вы видите в шкафу хоть одну юбку? Дверца шкафа закрылась, и я выдохнула с облегчением. — Знаете, меня не интересует, что таскают нынешние подростки. А уж тем более Богдана. Она еще в интернате отличалась своим… незабываемым, — он выделил это слово, — поведением. И талантом попадаться на глаза в самые ненужные моменты. Я аж задохнулась от его наглости. Да он сам мне оценки занижал! И издевался! И… и… И глазами своими долбанными спать не давал. Козел-таки. Шаги удалялись, а затем закрылась и дверь квартиры. Я вылезла из шкафа и размяла затекшие конечности. Ну, погодите у меня, Владислав Александрович! Я вам так на глаза попадусь, что до смерти не забудете!