Если ты огонь, я твой дым

Принимайте смелые решения и делайте ошибки. Это всё делает вас тем человеком, которым вы являетесь.

Я снова стояла на крыше. Надо мной ярко горели звезды, а подо мной расползлись давящая пустота и всепоглощающая тьма. Крыша высокая, не ниже девятого этажа. Кроны деревьев шумели далеко внизу, здесь же не было слышно ни звука. Я вдохнула морозный воздух полной грудью, и мне на нос упала снежинка. Странно… Снег в средине октября — нечто из ряда вон. Я закрыла глаза, но ничего не изменилось — темнота все так же окружала, разве что свет звезд померк. Я сделала шаг вперед……и полетела вниз.Ветер развевал волосы, срывал кожу и заставлял течь слезы. В мгновение стало холодно, даже теплый свитер не защищал от мороза. Вьюга усиливалась и теперь я даже своих рук не видела в диком танце снежинок. Разве моя жизнь могла закончиться так? Я останавливаюсь в полете. В шею давит воротник, поэтому я оттягиваю его и вдыхаю. Я медленно поднимаюсь вверх, а когда открываю глаза уже лежу на подоконнике. Свет люминесцентной лампы больно бьет по глазам, поэтому я жмурюсь. Спустя несколько секунд кто-то касается моих волос, проводит по ним рукой. От такого знака внимания я теряюсь. Передо мной стоит мужчина, но я не вижу его лица, только силуэт, окаймленный светом яркой лампы. Он приближается ко мне и перед тем, как закричать от ужаса перед измазанным кровью лицом, я замечаю большие серые глаза.  — Даня! Эй, тихо, мы тут, — меня обнимают чьи-то руки, а я только тяжело дышу и чувствую, как по лбу стекает холодный пот.  Лиза и Света сидят на моей постели и смотрят, как на лягушку безвременно утопшую, а я даже слова сказать не могу, только смотрю в пустоту невидящим взглядом и пытаюсь вдохнуть, как можно больше живительного воздуха.  — Опять кошмар? — участливым голосом поинтересовалась Лиза.  Она перестала на меня обижаться дня через три, хотя это было больше похоже на благословение. Мне показалось, что в голове Лизы поочередно выстраиваются планы по моему убийству, а затем, как назвать наших с Женей детей. Света же только подозрительно косится то на меня, то на Владислава Александровича, но даже она уже смирилась.  — Который час? — я смогла говорить только после второго стакана воды, чутко принесенного Светой. Девушка глянула на часы и пробормотала что-то про три часа ночи. — Извините. Вы уже неделю из-за меня не высыпаетесь.  — Не извиняйся, — Лиза положила голову мне на колени и ободряюще улыбнулась. — Кошмары пройдут. Сейчас самое сложное время, зато потом привыкнешь, и снова все будет отлично.  Я натянула улыбку, запустив руку в светлые волосы Лизы. Какая же она оптимистка! Почему я не могу быть такой же?  — Спите, а я по телефону поболтаю, — я поднялась с постели и под утешающие взгляды подруг достала из матраса старенькую «Нокию», что мне одолжил Шурик, когда я была у него. Выйдя в коридор, набрала номер, надеясь, что он не изменился. К моему облегчению гудок пошел, а через несколько секунд из динамика донесся крик Геры «Бодя?!» и орущая вовсю музыка. Я-то знаю, кто не спит в три ночи.  — Гер, — прошептала я, стараясь унять дрожь в голосе, но что-то, видимо, пошло не так, потому что парень крикнул «Заткнитесь все!», а музыка стихла, предоставив мне возможность говорить. — Гер, мне херово. Забери меня отсюда…  — Воу-воу, малая, что случилось? Тебя обидел кто? Я вздохнула и обернулась на девочек, что старательно притворялись спящими. — Жизнь меня обидела. Так что, заберешь? — А меня не посадят? Я улыбнулась. Гера поможет, в этом я не сомневалась, только трезвое ли мое решение? — Рано или поздно посадят, — поспешила успокоить я друга, — но точно не сегодня. Гера ободряюще рассмеялся и пообещал заехать через час. Только если в прошлый раз я сбегала в полнейшей неопределенности, то сейчас знала на сто процентов — я не вернусь. Я буду жить у отца, у Шурика, в Притоне, да хоть на улице! Только здесь я больше не останусь. Это место давит со всех сторон, ищет слабые места и бьет по ним. — Дань, — в глазах у Лизы стояли слезы. — Ты чего? Бросишь нас? Я опустила голову и уставилась в пол — обжигающий взгляд девочки не давал возможности оправдаться. Да и что мне ей сказать? «Прости, я влюбила в себя твоего любимого, а теперь сбегаю» или «Извини, что мы стали, чуть ли не лучшими подругами, а теперь я бросаю вас на произвол судьбы». Хм, действительно, масса вариантов. Наспех собрала немногочисленные пожитки, попрощалась с девочками и раскрыла настежь старое деревянное окно. Хорошо, что хоть в этом строители не уподобились тюрьме и не поставили на окна решетки. Бросив взгляд вниз, схватилась руками и ногами за водопроводную трубу и просто-напросто съехала по ней, больно ударившись ногами об обледенелую землю. Боль прошла, когда телефон пиликнул, оповещая о том, что Гера подъехал. Я радостно выбежала из тени и как можно быстрее рванула к дыре в заборе. К моему удивлению, ее до сих пор не заштопали, так что интернатовские могли бегать, куда и когда хотели. — Бодя? — прошептал из-за деревьев столь родной голос. Гера вышел из тени, чмокнул меня в губы и затушил тонкую сигарету. — Ты хорошо подумала? Я пожала плечами, теплее закутавшись в демисезонную куртку. На самом деле, я не подумала и уж точно не хорошо, так что спрашивать меня о чем-либо было глупо. Но жалеть буду потом, сейчас хочу только одного — убраться отсюда как можно дальше. Гера пытался задавать вопросы о друзьях, моем самочувствии и даже о погоде, но я так умело его игнорировала, что парень сдался. Я старалась не думать о том, что будет дальше, а уж тем более о том, что уже произошло. Единственное, что я знала наверняка — сама я в интернат не вернусь. Мне снятся кошмары уже неделю и постоянно в них фигурируют ребята и математик. Я просыпаюсь в холодном поту, мешаю спать Свете и Лизе, а потом целый день хожу, как зомби в августовскую жару. Постоянное ощущение, что через секунду должно произойти что-то невероятное и сейчас ты стоишь на пороге. С этим давящим чувством я уже неделю не могу прийти в себя. — Гер, — наконец подала голос я. — Я поживу в Притоне, окей? — Не спрашивай, Бодь. Ты же знаешь, что Притон открыт всегда, а тем более для тебя. Только не бери ничего из рук незнакомых дядь. — Сколько мне, по-твоему, лет? — я улыбнулась искренне, впервые за несколько дней. — Недостаточно для того, чтобы не беспокоиться, — пробурчал Герман, сразу напоминая старого деда. Я перегнулась через ручник и чмокнула парня в щеку в знак благодарности. Кто может утешить, помочь, понять и поддержать в трудный момент? Друзья. В этом плане мне повезло — друзей у меня было много, вот только по-настоящему любили меня двое. И я изо всех сил старалась отдавать им эту любовь сторицей. Спустя час в машине стало невыносимо холодно, спустя еще двадцать минут мы подъехали к подъезду многоэтажки. Герман высадил меня и попросил подниматься в квартиру, пока он поставит машину на стоянку. Меня можно было и не просить: это уже устоявшаяся традиция, ведь в случае чего, Гера — не лучший защитник посреди ночи. Пока машина сдавала назад, я набрала знакомую комбинацию цифр на подъездной двери и вдохнула запах сигаретного дыма, мочи и кактусов, коими заботливые соседки заставили все окна. Только вот служат кактусы не только для эстетического удовольствия. Единственное, что скажу — поливают их гораздо чаще, чем стоило. Я стала подниматься на пятый этаж, когда услышала, как подъездная дверь закрылась. — Гера? — я перегнулась через перила второго этажа, ища парня в кромешной темноте. Никто не отозвался. Все приближающийся звук шагов пугал, мне казалось, что они слишком тяжелые для друга. Я рванула вверх, ведомая неизвестным страхом. Так было в детстве, когда мы выключали свет и прыгали в кровать, чувствуя, что сзади нас кто-то пожирает взглядом и недовольно потирает руки. Третий этаж, четвертый. На четвертом снова остановилась и попробовала окликнуть обладателя шагов. Тишина. Я собиралась уже одернуть себя за детские страхи, но сзади кто-то закрыл мне рот рукой, дыша прямо в шею. Руки высокого мужчины прижимали меня к себе, но это было менее противно, чем лобызание моей шеи и попытки засунуть в рот пальцы. Вау, круто, Данечка. Ты наткнулась на насильника в четыре утра. Это просто победа. Я, правда, старалась ударить его, укусить пальцы или еще что, но мужик выворачивался, приговаривая шепотом «Не бойся, будет не больно». Да моя не факт наличия боль беспокоит, знаешь ли! Меня нагло прижали к стене подъезда (хотя я бы их в здравом уме и трезвой памяти трогать не рискнула), и я почувствовала, как его рука отпускает рот (на этом моменте можно было закричать, если бы кто-то не заткнул мне рот пьяным и мокрым поцелуем) и подбирается к застежке джинсов. Да, мужик, видимо совсем прижало, раз уж ищешь жертв ночью в конце октября. Тут тебе в юбочках мало кто разгуливает. И все же, несмотря на внутренний сарказм, поняла, что дело пахнет жареным. На секунду мне действительно стало страшно: не за опороченную честь или еще какую-то эфемерную муть, а за чувство достоинства, которого у меня с лихвой. Дать какому-то потному извращенцу свое тело во временное пользование — это не для меня. — Помогите! — крикнула я, укусив его губу так сильно, как могла. Маньяк вскрикнул, зажав кровоточащую губу, а я продолжила. — Пожар! Ну, хоть что-то из школьной программы мне пригодилось: если нужна помощь, говорите людям, что их дом горит. Так шанс на спасение стремительно растет. И, правда — спустя всего пару минут мужчина быстро спустился по лестнице, заслышав звук открывающейся двери квартиры. На порог вышла маленькая бабушка с карманной собачкой и уставилась на меня. Меня же пробрало на смех от сложившейся ситуации. Да, маньяк еще не знал, от какого монстра убежал. — Спасибо, бабушка, вы мне жизнь спасли! Эй, ну я же ее искренне поблагодарила! Бабушка пробурчала что-то про подрастающее поколение и побрела обратно в свою берлогу, пока я восстанавливала дыхание. Буквально через секунду после того, как дверь закрылась, снова раздались шаги. Я не на шутку перепугалась, но заметила силуэт Германа, появившегося на лестничной площадке. — Ты чего тут сидишь? — окинул он меня подозрительным взглядом. — Отдыхаю, — улыбнулась я и ухватила протянутую руку. Я что, похожа на умалишенную, которая будет рассказывать о попытке изнасилования? Да он же меня с потрохами обратно сдаст! Спустя несколько секунд мы стояли у разрисованной местными художниками двери квартиры. Сначала подъездная гопота старалась писать на двери матерные слова и помогать творческим ребятам, зависающим в Притоне, но после встречи с разъяренными художниками, слились и на этаже вообще не появлялись. Дверь раскрылась, принимая меня в тускло освещенную квартиру. Я снова вдохнула запах сигаретного дыма, но отличающегося от того, который стоял в подъезде. Даже дым в Притоне был особенным — он расслаблял, окутывал все тело и делал возможность покинуть квартиру почти нулевой. Возможно, это из-за того, что, я уверена, курили тут не совсем обычные сигареты. И все же первое правило Притона — никаких наркотиков, какая ирония. Каждый новичок удивлялся этому, ведь думал, что мы тут гуляем от заката до рассвета. Их планы рушились в шесть утра, с первым будильником того, кому сегодня в универ или на работу. Я быстро прошлась по комнатам, освежая в памяти изрисованные стены, собственноручно связанные растаманские ковры, звенящие занавески вместо дверей. В гостиной и спальне я насчитала четверых. Двоих я знала, двоих видела впервые. Какой-то парень слушал музыку в наушниках, поэтому я не стала к нему лезть. Знакомые мне Спичка и Никола спали в обнимку, их я тоже не трогала. Спичка умудрилась родиться на год раньше меня и находилась в Притоне легально, не то что я. На самом деле ее звали Наташей, но за год она перестала отзываться на имя. Почему Спичка? Я до сих пор корю себя, что пропустила эту сцену, когда Саша и Гера рассказывают о ней — смеются до слёз. Когда Наташа пришла сюда впервые, какой-то пироман поджег ей волосы, пока готовил яичницу. Тушили Спичку всем Притоном, кличку придумывали тоже все вместе. А «Никола» родился просто потому что Коля — двадцатишестилетний поэт и романтик — дико почитает Теслу и все, что с ним связано. — Малая, я поставил чайник! — крикнул с кухни Гера. Еще раз окинула квартиру взглядом. Я дома.