Душа требовала шампанского и ананаса, а организм соглашался на водку и огурчик.
— А потом я убежала… Я сидела в квартире Саши и захлебывалась рыданиями, время от времени делая глоток горячего зеленого чая. Парень понятливо слушал и стучал по спине в наиболее драматичных моментах. Пришла я сюда еще утром, вылезши из-под забора и поймав попутку, а сейчас солнце уже вовсю светило над головами. — Ну, ну, мелкая, не реви… — Саша похлопал меня по плечу. От такого жеста я чуть со стула не упала. — Ты что, влюбилась в него? Я? Влюбилась? Нет, конечно. Так, приглянулся он мне. Я вытерла слезы и сопли тыльной стороной ладони и почти сухими глазами уставилась на Шурика. — Ты дебил или притворяешься? — Только по средам, — Шурик улыбнулся и тоже сделал глоток чаю. — А вообще, малая, смотри и правда не влюбись. Он — взрослый мужик, даже для меня. А ты… — он показательно провел рукой вдоль меня. Ну да, метр с кепкой. — Тебе шестнадцать, Дань. В этом возрасте жизнь играет всеми красками, гормоны бурлят. Ты можешь думать, что влюбилась, а на деле это совсем не так. Ты очень умная, даже не в плане учебы, а по жизни. Из-за вашей ситуации тебе рано пришлось повзрослеть, может, из-за этого тебе кажется, что ты влюблена. Не загоняйся из-за него. Может, он и прав. Сделав большой глоток и чуть не закашлявшись от обжигающей горло жидкости, я поняла, чего мне не хватает. Горящими глазами посмотрела на Сашу. — Звони Герману. Шурик подавился своим чаем и в ужасе уставился на меня. — Ты в своем уме?! Ты только что сбежала из интерната и уже хочешь набраться?! Даня! — Что? Не сбежала, а отпросилась, между прочим. Да, я нагло врала. Хотя, если дырку в проволочном заборе можно считать главным входом — я ушла вполне официально. Только вот Шурик об этом не знает! — Верить или не верить? — вслух спросил Саша, подражая знаменитому шекспировскому персонажу. — Так и быть, поверю, сам Германа сто лет не видел. Саша встал и вышел из комнаты, из коридора раздался звук набора клавиш на телефоне. Я же в это время улыбнулась в преддверии хорошего вечера в кругу самых близких мне людей, не думая о том, что ждет меня завтра в интернате. Спустя полчаса в дверь позвонили. Я радостно бросилась в прихожую, собираясь броситься в объятия старому другу, но вышло иначе. Старый друг чуть не сбил меня с ног, среагировав первым. Из всей тарабарщины, что он нес, я разобрала только «Бодя», «игнор» и «два месяца». — Ну, извини, — я улыбнулась, состроив логическую цепочку и легко поцеловала Германа в губы. Ничего личного, мы всегда так здороваемся. Герман — второй мой лучший друг после Саши. Хотя, если Шурика я считаю своим братом, то Герман — хулиганистая старшая сестра, что вечно подбивает на какие-то пакости. С Герой я познакомилась, когда была в третьем классе, а он в седьмом. Его били за слишком женственную внешность, а я, мелкая героиня, не могла пройти мимо, поэтому схватила за ухо медведя-Шурика и потащила на разборки. Спустя еще три года выяснилось, что Гера — гей. Он боялся, что мы перестанем с ним общаться, но мы надавали ему по мозгам за такие внезапные теории. Без Геры не обходится ни одна пьянка (собственно, они не могут проходить без него, так как девяносто процентов пьянок устраивает он сам), и в какой-то мере поэтому в свои двадцать он не загнан ни в какие рамки, делая, что захочет и как захочет. — Бодя, я волновался, между прочим, — сурово оповестил меня Гера и щелкнул по носу. — Я как приехал из Штатов, сразу бросился к моим любимым друзьям, а что тут? Одна пропала, а второй в партизаны пошел и молчит! Знаешь, я бы мог подумать, что ты ее убил! — это уже к Саше, который неопределенно пожал плечами. — Хотя, рано или поздно это должно было бы произойти, она невыносима. Саша загоготал и хлопнул Геру по плечу, отчего чуть из некрупного парня дух не выбил, но тот тоже улыбнулся. Эй! Друзья называется! Как я и предполагала, Гера, звеня пакетами, притащил с собой несколько бутылок алкоголя. Ну, а что? Я не претендую на звание примерной девочки, могу даже честно признаться, что две недели без сигарет я провела в жутких страданиях. Когда я начала курить? В восьмом классе, кажется, когда начала работать. Сигареты нереально помогали успокоиться после тяжелого дня, к тому же доставались по дешевке, благодаря тете Оле. Гера принялся разливать по бокалам вино. Саша сначала дулся, но после пятого бокала смеялся и пел песни вместе с нами. Что еще мы делали? Не помню. Вот честно. Бутылка вина еще осталась в моей памяти, а вот что было дальше… Кажется, коньяк и ликер. А потом танцы, пока ноги не попросили на выход и подкосились сами по себе.***
Я иду по улице, закидываю голову вверх. Фонари так и сверкают, создавая необычайный контраст с ночным небом. Я радостно смеюсь — сейчас я счастлива. В глазах двоится, а дорога не лежит ровно, но мне это нравится. Ощущение полета настигает меня, но вместо того, чтобы полететь, я падаю. Но останавливаюсь в полуметре от асфальта. Из глаз начинают течь слезы. А вдруг я могла умереть? Что тогда произошло бы с Герой и Сашей? А папой? Какая же я ничтожная, умираю посреди улицы, даже не посоветовавшись с родными. Только почему я остановилась? Я поднимаю голову вверх. В свете фонарей тяжело различить силуэт поймавшего меня мужчины, но я напрягаюсь и различаю испуганные серые глаза. Которые в мгновенье ока становятся злыми. — Ой, мамочки… — только и смогла прошептать я. Сильные руки подхватили меня и подняли еще выше, отчего я испугано пискнула и уткнулась носом в мужскую грудь. — Малолетняя алкоголичка, хулиганка, заноза в жопе, партизан недоделанный, Рембо в юбке… От этих метафор мне захотелось смеяться, хоть сказаны они и были самим что ни на есть раздраженным голосом. Но мы народ простой, смешно — смеемся. Математик смерил меня шокированным взглядом. — Дура? — Сам дурак, — не осталась в долгу я. А нечего обзываться! Спустя секунду Владислав Александрович прыснул. Я вскинула голову вверх, чтобы взглянуть на его лицо, и от неожиданности чуть не открыла рот. Его губы изогнулись в улыбке. Не язвительной или ехидной усмешке, которой он часто награждал меня (да и всех остальных) на уроках, а настоящей улыбке! От этого стало так тепло, что я не сдержалась и положила голову ему на плечо. А сердце как бьется! Даня, какая же ты… Когда он занес меня в хорошо освещенную квартиру, я потерялась. Не в квартире, нет, а в ситуации. Я, может, и пьяная, но порядочная! Владислав Александрович усмехнулся. Я что, это вслух сказала? Мужчина посадил меня на диван и включил мультики, а сам смылся в неизвестном направлении. Он серьезно или прикалывается? Мне не пять лет, в конце концов! Я нашарила на диванчике пульт и включила первый попавшийся канал. Увиденного, как говорится, не развидеть? Вот и я о том же. Единственное, что я поняла в часто сменяющихся картинках — красный квадратик в углу экрана. Вошедший в комнату математик сначала оторопел, а затем быстро отнял пульт у пьяной меня и выключил телевизор. — Ты в своем уме?! — гаркнул он. Именно гаркнул. Криком этот вопль я назвать могу с больши-и-им трудом. Я молча пожала плечами. А кто меня знает? Владислав Александрович поднял меня за талию и повел на выход из комнаты, приговаривая что-то на ушко. Его тихий голос заставлял сжиматься сердце еще сильнее, а дыхание вызывало мурашки. Кровь прилила к лицу, почему я так реагирую на этого хамовитого… Умного… …язвительного… Веселого… …пофигистичного… Загадочного… …сноба?! От переизбытка мыслей я развернулась и поцеловала. Он опешил третий раз за вечер, но только потом я поняла, что натворила. Черт, Даня, какая же ты дура! Я поспешно отодвинулась, боясь поднять испуганный взгляд. Каково же было мое удивление, когда сильные руки притянули меня к себе, а губы коснулись моих. На секунду мир остановился. Все ушли, осталось двое... Сейчас не было никаких проблем, эмоций или переживаний. Нашим миром стал маленький коридор с белыми обоями в цветочек. Математик покусывал мои губы, от его поцелуев бросало то в жар, то в холод. Мои руки сами собой потянулись к затылку и зарылись в черные волосы, а его — блуждали по моей спине и животу. Закончилось все так же внезапно, как и началось. Мужчина отскочил от меня, закрывая руками лицо и что-то приговаривая. Я тяжело дышала, все еще не в силах отойти от пережитого. Так меня еще никто не целовал. Я оглянулась на математика: сейчас он напоминал отчаявшегося ребенка, а не умудренного жизнью преподавателя точных наук. — Блять, — выругался он и посмотрел на меня невидящими глазами. — Никогда, слышишь, никогда больше так не делай! От его слов больно защемило где-то в районе сердца. Что это было только что, черт возьми?! — А вы, Владислав Александрович, — я сделала акцент на имени-отчестве и сглотнула набежавшие слезы, — не отвечайте больше на мои поцелуи. Спорить не было сил. Спорить не было желания. Он взял меня за руку и завел в комнату, у двери которой мы остановились. Это оказалась ванная. Опередив мой вопрос, Владислав Александрович поднял меня на руки и бросил в холодную воду. Да что там, в ледяную. Я набрала в легкие как можно больше воздуха, крикнула что-то нечленораздельное. Тихо выругавшись, мужчина оставил полотенце и вышел из ванной, громко хлопнув дверью. Алкоголь отпускал. Я вылезла из ванной, сняла мокрую одежду, оставшись в одном белье. Плевать. Завернувшись в белое махровое полотенце, вышла в коридор, но Владислава Александровича застала на кухне, курящим у окна. — Ты ведешь себя, как ребенок, — заметил он, не поворачиваясь. — Я постелил тебе в спальне. Я развернулась, дабы найти выделенную мне комнату и только усмехнулась: — Я и есть ребенок… — а подумав, добавила. — Придурок.