Голова кружится, даже с закрытыми глазами кажется, что он на чёртовой карусели, конечно, после убойной дозы успокоительного. Вкололи-таки насильно, гады.
И за что же конкретно его сюда упрятали? Здесь всем давно известно — слово поперёк и сразу в карцер, сопротивление санитарам или врачу — успокоительные в лошадиных дозах, вот его и успокоили, ага феназепамом или ещё чем посильнее.
Ренджи медленно и осторожно открывает глаза, они сразу же слезятся от обилия белого. Напряжённо моргает, привыкая к белому квадрату, в котором оказался не то чтобы в первый раз, но здесь всегда беспокойно, хотя эффект должен быть совсем другим. Да кто это придумал вообще — помещать эмоционально нестабильных в маленькое закрытое помещение без окон, без дверей? В полную тишину. Здесь нет времени и пространства — плывёшь, как в облаке, ни границ, ни направления. Понятное дело, стены здесь мягкие, иначе, даже если был в своём уме — рехнёшься и попытаешься раскроить себе башку уже через пару часов.
Зная, что кричать и звать на помощь бесполезно, Ренджи просто продолжает лежать на мягком полу и ждать. Он не связан — это плюс и рано или поздно его выпустят. Голова постепенно приходит в норму, теперь можно подняться, только вот идти некуда — заперто, да что там, даже дверь не найти, пока кто-нибудь не откроет её с той стороны.
Вот бы его выпустили до вечерней прогулки, сейчас вдохнуть чистого воздуха и порадоваться свету солнца, а не люминесцентных ламп было бы здорово. Ренджи очень надеется, что не натворил ничего особенно страшного и, если его наказание — только седативы и карцер, то всё не так уж плохо, много хуже попасть в лапы к сучке-психичке, вот кто-кто, а она наказывает покруче горилл-санитаров. Маленькая и хрупкая не значит слабая и добренькая.
Сколько ему ещё здесь сидеть? Сколько он уже здесь? Непонятно прошёл час или сутки, от безделья Ренджи начинает бродить от одной белой стены до другой, отсчитывая по шестьдесят шагов, пытаясь восстановить чувство времени. Сойти с ума, находясь в белом пространстве, самый большой страх всех здешних обитателей.
Семь тысяч сто пятьдесят один… Плотное покрытия мягкого пола поглощает звуки шагов. Семь тысяч сто пятьдесят два… Главное, не паниковать. Просто ждать и его обязательно выпустят. Семь тысяч сто пятьдесят три… Вот сейчас дверь откроется, и его выпустят. Семь тысяч сто пятьдесят четыре…
Ну это уже ни в какие рамки! Сколько можно его здесь держать?! Предназначение комнаты — усмирять, а он потихоньку звереет. Он совершенно нормальный! Прекрасно себя чувствует! Ага, каждый сумасшедший уверен, что он абсолютно здоров. Девять тысяч триста семьдесят два…
Невыносимо. Это невыносимо! Здесь нет границ, нет верха и низа, всё белое. Десять тысяч четыреста один… Выпустите! Выпустите или вколите ещё дозу — в отключке нет времени. Десять тысяч…
Белая стена шевельнулась, вырисовывая прямоугольник двери. Наконец-то! Дверь открывается, и в комнату входят двое санитаров. Ренджи замирает на полушаге и разворачивается, скользя всё ещё мутным взглядом по белоснежной форме, сливающейся со стенами, и чёрным широким поясам, похожим на сбрую без поводьев с прикреплёнными к ним шокером, дубинкой и наручниками, только пушек не хватает, ей богу, даже странно, что их нет. Напряжённо сглотнув и поборов желание слиться со стеной, Ренджи заставляет себя выпрямиться и перевести взгляд со зловещих поясов на лица. Суровые, бесцветные, как и всё здесь, и напряжённые, словно вошли в клетку с тигром. Спокойно, ребята, тигр устал и готов ластиться к вашим ногам, только выпустите на свободу. Родная палата с такими же белыми стенами и постельным бельём, с окном пусть и с чёрной решеткой, но с куском улицы за ним сейчас кажется абсолютной свободой по сравнению с безпространственным квадратом карцера. Там люди, такие же психи как и он сам, но люди.
Санитары с абсолютно бесстрастным видом становятся по разные стороны от двери, сложив мускулистые руки на груди и замирают, словно две огромные скалы, вперив в Ренджи пустые взгляды.
Ренджи обречённо выдыхает, а новый вдох не даёт сделать стук каблуков по квадратам чёрно-белой плитки на полу. Как удары молотом по голове. Чёрт! Вот чёрт!
Она. Ну почему она?! Лучше карцер. Ренджи кажется, что к нему она придирается больше всех, с одной стороны такое повышенное внимание от красивой женщины льстит, конечно, но с другой — он никогда по-настоящему до неё не дотянется. Она врач — он пациент. Остаются лишь его сны, если бы когда-нибудь они стали реальностью.
Через пару секунд в дверном проёме показывается она. Белоснежный халат, впрочем, слишком короткий для врача, настолько, что прекрасно видны подвязки чулок на стройных бёдрах. Туфли на высокой тонкой шпильке, о, Ренджи помнит насколько они остры, когда пришпиливают ладони к полу. Расстегнутая верхняя пуговица на груди, чуть наклонись и увидишь бельё. Специально расстёгнутая, как провокация. Это Ренджи заучил как молитву, запомнил как раз тогда, когда эти самые каблучки придавили его к полу. В наказание. Чёрные густые волосы, такие же брови, ледяной взгляд и яркая красная помада на губах. Точно кровь.
Неимоверным усилием воли Ренджи подавляет дрожь в теле то ли от возбуждения, то ли от страха, а может от злости — смотреть на неё всегда тяжело. Секазная, чертовски секазная и дьявольски опасная, провокационная стерва. Она тут не помогает, а контрольным в голову добивает бедных психопатов, хотя многим из них уже всё равно.
Глотает скопившуюся во рту слюну, и его взгляд застывает на тонком чёрном стеке в её руках. Это поистине адское оружие она всегда носит с собой, как и шприц с успокоительным, прикреплённый к подвязке на бедре.
— Вам лучше, R-69? — мягкий почти нежный голос, совсем не вяжущийся с её внешним видом.
Лучше?! Как же! Да вполне неплохо было, пока Ренджи её не увидел. Его всегда в дрожь бросает, то в жар, то в холод. Мысли путаются, страх переплетается с возбуждением и яростью — она словно красная тряпка для быка. Хочется наброситься на неё и отыметь, он мужчина в конце концов, а потом придушить за то, что такая недоступная и плакать над её красотой, и казнить себя за содеянное. Здесь все преимущественно мужчины — санитары, пациенты, главный врач. Неужели никто больше не видит?! Кто позволил ей в таком виде разгуливать?!
— Да, — смиренно отвечает Ренджи и опускает взгляд в пол. Не смотреть — целее будет. Мозги по крайней мере.
— Да?.. — она поглаживает пальцами плоский конец стека и ждёт. Ренджи знает, чего, и невольно представляя, как она размахивается и хлестко ударяет по своей ладони, не может сдержать идиотской улыбки.
— Да, суч…
— Госпожа Кучики! — властно пресекает она и действительно шлёпает стеком по своей руке. Звук шлепка в тишине отлетает от стен. — Следующий удар будет по твоим губам!
— Да Госпожа Кучики, — слишком быстро сдаётся Ренджи и замолкает, не сводя глаз с тонкого хлыста. По губам, наверное, чертовски больно.
— Знаешь, за что попал сюда? — спрашивает «госпожа» властно-покровительственным тоном, выгибает одну бровь и с наслаждением наблюдает, как Ренджи готов упасть на колени и сжаться в комок.
— За плохое поведение… — то ли спрашивает, то ли утверждает Ренджи. Он не знает за что. Никогда не помнит причин или того, что было накануне, даже странно откуда такие провалы, может, из-за лекарств.
— Именно, — довольная улыбка растягивает её красные губы. — Что нужно сказать?
Ренджи переминается с ноги на ногу, когда уже прекратиться эта экзекуция. Лучше бы санитары огрели его шокером. За что он должен просить прощение, если совсем ничего не помнит, но выдаёт по привычному сценарию:
— Простите, Госпожа, — хочется добавить «накажите меня» и показать ей неприличный жест, но вовремя прикусив язык, снова опускает глаза в белый мягкий пол.
— В общую его, — словно подписав помилование, приказывает санитарам Кучики и удаляется. Ренджи облегчённо выдыхает.
Санитары всё это время стоящие неподвижно, словно каменные статуи, оживают, хватают Ренджи под руки и бесцеремонно волокут прочь из белой. Бесит! Он сам в состоянии идти! Но рыпаться сейчас, значит загреметь обратно в карцер или к госпоже на личную беседу. Не-не-не… пусть тащат.
Унылый коридор, неровность выкрашенной в ненавистный белый каменной кладки, узкие просветы окон с прутьями решёток, чёрно-белые клетки под ногами, бесконечные повороты, широкие арки, тупики и закрытые двери. Это здание похоже на лабиринт, его точно строил ещё больший псих, чем здесь содержатся. Кого хотел запутать, что спрятать? Минотавра? Окажись здесь в одиночку и ночью — не выберешься, пока санитары не найдут. Интересно, у них карты или навигаторы? Вот уж точно, захочешь сбежать — не получится — невозможно перемещаться здесь по памяти.
Общая. Музыка всегда одна и та же — успокаивающая, медитативная, мать её. Раздражающая до ломоты и зубовного скрежета. Кто придумал эту дурацкую терапию, лучше бы телек поставили. Никаких новостей, ни газет, ни журналов, ни даже книг. Запрещено. Время отсчитывается часами под самым потолком, а дни — календарём без картинок на стене. Два дивана, кресла, несколько столов и стульев. Из развлечений: сёги, оригами, да карты — только играть не на что, разве на сигареты, но Ренджи не курит, да и курить здесь запрещено. На прогулках лучше — при хорошем поведении разрешают играть в мяч, погонять в футбол или баскетбол — это круто, только нормальной команды из психов не соберёшь — на всё здешнее «население» найдётся лишь парочка адекватных и то без особого энтузиазма.
Санитары вталкивают Ренджи в комнату, и он наконец свободен. Жутко хочется в туалет, слава богу, ходить туда можно без надзирателей.
Умывшись холодной водой, Ренджи рассматривает в зеркале своё отражение. Мутный взгляд, расширенные зрачки — как у торчка — никогда не приходят в норму. Бледная кожа, впалые скулы, синяки под глазами. Короткий, словно полинявший ёжик волос, неопределенного цвета. Орнамент татуировки на лбу, такой же по всему телу — Ренджи не помнит, когда сделал его, и что он значит. Одежду здесь можно носить собственную, но ничего яркого, только чёрное, белое или серое, нет — выдадут безликую униформу — штаны, майка, рубашка, тапочки. Белые, конечно. Без шуток. Смутно Ренджи припоминает, что на свободе он носил яркие вещи, совершенно не умел сочетать цвета, но ему нравилось. Всё это было давно. В прошлой жизни. Теперь у него нет даже имени — у всех здесь номера.
Он застрял, словно в кошмарном сне, но жизнь продолжается, хотя нет конечно, здесь — не жизнь, но это не значит, что Ренджи сдастся.
Он возвращается в общую, поймав пристальный взгляд санитара у двери — чего надо говнюк? В комнате ничего нового. Все серые, безликие, унылые и безвольные вяло передвигаются, сидят, стоят, разговаривают ни о чём — психи. Одинаковые, словно шаблоны — никто не должен выделяться — индивидуальность здесь не в почёте. Угнетающая атмосфера. Ренджи нехотя присоединяется к
массе, по другому это сборище назвать нельзя, тяжело плюхается на диван рядом с Гриммджоу — один из немногих адекватных тут, и хотя Ренджи считает его злобным мудаком, но с кем-то общаться все-таки нужно.
— Живой и даже не побитый, — насмешливо резюмирует Гриммджоу, не взглянув на Ренджи, всё его внимание приковано к парню, отжимающемуся от пола у окна. — Куросаки-и, — медленно тянет он. Парень не откликается.
Белая майка намокла и обтянула мышцы спины, пот испариной покрыл лоб, но парень упорно продолжает отжиматься. Куросаки Ичиго, пожалуй, самый молодой из всего безумного сборища, совсем мальчишка, с каким диагнозом здесь, интересно. Он всегда тренируется, почти каждую свободную минуту, а времени здесь предостаточно. Вопрос: зачем? Против шприца со снотворным грубая сила не поможет, но он всё равно хочет стать сильнее, чтобы защищать всех невинных от гнёта санитаров и врачей. Ренджи подозревает, что у мальчишки комплекс спасителя.
Гриммджоу, наоборот, сущий лентяй и жуткий манипулятор, на воле был то ли актёром, то ли моделью — плейбой, короче. Сюда попал за то, что в наркотическом бреду кого-то то ли убил, то ли сильно покалечил, вообще степень агрессии у него порой зашкаливает, а иногда, как будто не он — тихий и глаза как у милого пушистого котёночка. Хитрый гад. Он в отличной форме и частенько затевает драки без повода — просто вызвериться, а потом отдохнуть в белой. Диагноз — мудак.
— Эй Куросаки, может, перейдешь к растяжке уже? Могу помочь! — провокационный тон не скрывает двусмысленности. Ренджи фыркает и отодвигается на другой конец дивана. Сейчас начнётся представление.
Ичиго ловко поднимается с пола и показывает средний палец своему насмешнику, в глазах пляшут черти. Следующий непристойный жест — языком в щёку — однозначно даёт понять, то единственное, в чём Гриммджоу может ему помочь.
Свидетелей оскорбления предостаточно, все всегда смотрят, больше тут заняться нечем. Гриммджоу подрывается с места, в один прыжок добирается до обидчика и хорошо поставленным ударом угождает кулаком под рёбра. Ичиго отвечает пинком в голень и ударом в живот.
Раз, два — драка. Крики беспокойных больных. Кто-то голосит на одной ноте, заглушая отстойную музыку. В проход летит стул, Ренджи едва успевает подтянуть ноги на диван, чтобы не зашибло. Сёги со стола валятся на пол. Какой-то мелкий маниакально бросается собирать разлетевшиеся фишки. Большинство
массы рассыпается по углам. Ренджи закатывает глаза от усталости.
Санитары как тараканы сбегаются со всех сторон и в два счёта разнимают дерущихся: один оттаскивает Ичиго, плотно обхватив за корпус и блокируя руки, другой заламывает Гриммджоу, тот огрызается, но сопротивляться не пытается.
— Угощения хочешь?! — грозно орёт санитар и для верности щёлкает шокером перед носом парня — безотказный приём, никто не хочет получить заряд бодрости. — Или в карцер?! — Гриммджоу закусывает губу, пряча ухмылку, почему все всегда уверены, что чтобы не происходило — виноват он?
Драка окончена. Ичиго отпускают. Санитары расходятся. На самом деле все давно привыкли к постоянным стычкам этих двоих, как они уживаются в одной комнате вообще непонятно. Гриммджоу снова падает на диван и довольно лыбится, всё так же продолжая смотреть на Куросаки.
— И что это было? — спрашивает Ренджи. Ответом его не удостаивают.
Спустя пять минут санитары снова теряют всякий интерес к вверенным им психопатам. Ичиго тоже плюхается на диван, словно никакой драки не было.
— Достал? — Гриммджоу игриво толкает соседа плечом. Черти в глазах у обоих.
— Ага, — Ичиго подмигивает и демонстрирует пачку сигарет, что ещё совсем недавно была в кармане у санитара, — чем расплачиваться будешь?
— Ртом! — похабно облизнув губы, Гриммджоу забирает пачку из руки Куросаки.
Ох, чёрт! Ещё пара подобных жестов или слов, и Ренджи стошнит, а глаза и уши начнут кровоточить. Эти двое невыносимы! И ведь нашли же друг друга два одиночества. В дурдоме. Господи, воистину неисповедимы твои пути.
Ренджи смотрит, как они красноречиво переглядываются и пихают друг друга, хихикая как полные дебилы — детский сад. Стырить сигареты и привлечь всеобщее внимание это просто от скуки у них, с одной стороны понятно — пребывание здесь сплошная тоска. В который раз он делает вывод, что эта парочка самая адекватная и в то же время самая психованная, и парочка они не только на словах. Их комната через стенку и то, что происходит там по ночам, отлично слышно. Счастливые придурки, хотя однажды они повздорили по-настоящему, никто точно не знает из-за чего. После эпичной драки с порчей имущества и побоями санитаров, пытающихся их разнять, Гриммджоу несколько дней провёл в карцере, а Ичиго бросался на всех подряд, как обезумевший зверь, в конце концов на него пришлось надеть наручники и привязать к койке, предварительно накачав успокоительной дрянью.
Когда Гриммджоу вышел, они громко и долго мирились, а на утро в залитой кровью душевой нашли труп одного из санитаров, с расколотым надвое черепом. Якобы во время ночного обхода несчастный поскользнулся на мокром полу и расшиб голову. Ага, раз пятнадцать.
Разлетевшиеся фишки сёги с пола наконец собраны и за стол снова садятся играть. Кискэ — странный мужик в полосатой зелёно-белой пижаме и такой же панаме на голове, психопат с замашками гения и улыбкой человека, знающего главный секрет мироздания, ну или государственную тайну, вот и спрятали, чтобы не сболтнул лишнего. Играет с ним одна из немногочисленных женщин, содержащихся здесь — Шихоин — интеллигентная дамочка, обожающая кошек, настолько обожающая, что сама возомнила себя одной из них, поэтому и загремела в дурдом.
Вот, пожалуй, и все с кем Ренджи здесь общается, помимо своего соседа по комнате, но сейчас его здесь нет. Он большую часть времени проводит в одиночестве. Всегда, если быть точным, но это никого не напрягает.
Через открытую дверь видно, как по коридору санитары под руки ведут ещё одного заключённого-пациента, наверное, на процедуры. Он огромного роста, сплошная гора мускулов, с лицом закоренелого маньяка: одноглазый как пират, с уродливым шрамом во всю рожу и жуткой кровожадной ухмылкой — даже в смирительной рубашке и наручниках он внушает страх и заставляет мурашки бегать по коже. К-117 — никто не знает его настоящего имени, потому что никто с ним никогда не разговаривал. Особо опасным и буйным не разрешают проводить время в общей, и живет он отдельно всегда под замком. Передвигается по больнице исключительно закованный и под надзором. Вот кто-кто, а он точно не производит даже малейшего впечатления адекватного человека — маньяк. Ходят слухи, что он убил несколько человек и съел. Брр! Ренджи передёргивает плечами и отводит взгляд — смотреть в единственный горящий адским пламенем глаз жутко нервирует.
Музыка затыкается, Ренджи бросает взгляд на часы — пора на ужин, затем вечерний приём лекарств и отбой. Погулять на улице сегодня не удалось.
— Давай, Ренджи, будь умницей, — рыжая медсестра протягивает ему белый колпачок с таблетками. Она единственная в этой богадельне обращается к больным по имени, а не по номерам, и вообще добрая и ласковая — лучик света в тёмном царстве и, в отличие от госпожи Кучики, скромница, её присутствие не раздражает и не вызывает никаких ненужных желаний, скорее наоборот, успокаивает. Ренджи послушно берёт таблетки и закидывает в рот. — Молодец, — хвалит она и направляется к следующему пациенту.
Ичиго принимает лекарства чуть ли не с благодарностью и широко улыбается девушке, за что немедленно получает подзатыльник от стоящего позади Гриммджоу. Его ревность иногда настолько очевидна, что даже смешно. Легко завязалась бы новая потасовка, но санитар рядом с медсестрой показательно поигрывает чёрной дубинкой в руках, чем отбивает всякое желание начинать баталию. Гриммджоу плотоядно скалится на вызов в глазах Куросаки, взглядом прожигая сквозную дыру в его лбу. Ночь сегодня будет беспокойной.
В комнате Ренджи достаёт изо рта непроглоченные таблетки и прячет под матрас, с некоторых пор он перестал принимать эту дрянь, он ни какой-нибудь помешанный, а сбрендить от здешних колёс можно запросто. В его тайнике уже скопилась небольшая горсть, надо бы смыть всё это добро в унитаз, пока никому не стрельнуло в голову устроить проверку комнат. Раздевается и ложится в постель, скоро погасят свет.
— Снова не ходил на ужин? — спрашивает у соседа, тот валяется на кровати поверх покрывала, кажется, в той же позе, что и в последний раз, когда Ренджи видел его.
— Неа, не люблю с шизиками тереться, — усмехается парень и разворачивается к собеседнику лицом, — мне и с тобой общения достаточно.
Ренджи усмехается — никто здесь не считает себя сумасшедшим, но каждый готов сказать так про другого. Он задумчиво рассматривает соседа: жесткие светлые волосы, неправильный овал лица с грубыми размашистыми чертами, широкие скулы и нос, массивная челюсть, тонкие бесцветные губы, усталые болезненные жёлтые глаза в полумраке отливают золотом, а зрачка и вовсе не видно. Выглядит это довольно странно и жутко. Нелюдимый и замкнутый он почти никуда не выходит, общается только с Ренджи. Непонятно, когда и чем питается, потому что в общей столовой тоже не показывается. Никогда не рассказывает за что попал сюда. Из всех психопатов в этой больнице он самый загадочный и странный.
Ренджи выдыхает и отворачивается к стене. С громким щелчком гаснет свет.
— Спокойной ночи, Забимару.
Просыпается Ренджи внезапно от скребущего внутри беспокойства, будто чья-то невидимая рука потревожила его и заставила открыть глаза. Кто-то тихо ходит по комнате. В темноте виден лишь силуэт, но его трудно с кем-то перепутать — массивное грузное тело, маленькая голова, слишком длинные руки — во мраке он больше похож на гориллу, чем на человека. Силуэт замирает, прислушивается, вглядываясь в темноту. Ренджи кажется, что жёлтые глаза уставились на него, разрывая тьму, хотя, конечно, не может разглядеть ни цвета, ни куда обращен взгляд, только чувствует, как мурашки разбегаются по телу из-за скалой нависшей над ним фигуры. Он решает не выдавать своего пробуждения, лежит неподвижно, стараясь дышать ровно и размеренно. Странный сосед сейчас представляется затаившимся зверем, выжидающим чего-то или готовящимся напасть.
Постояв немного, Забимару словно оживает и выходит из комнаты. Куда это? Ренджи не может вытерпеть и пары минут. Босиком, стараясь ступать как можно тише, он тоже выходит в коридор и крадучись следует за соседом. Тот не оглядывается, но чуть замедляет шаг, Ренджи замирает и прислоняется к ближайшей стене, словно пытаясь слиться с ней. «Ах ты, чёртов ублюдок… м-м-м, хорошо…» — доносится из соседней комнаты, Ренджи усмехается в темноту — не он один интересно проводит время.
Забимару продолжает идти. Ренджи — следом на расстоянии пары метров. Тихо-тихо. Туалеты, душевые, общая комната, дальше кончается их крыло. Сосед скрывается за поворотом, Ренджи ускоряет шаг. Куда они, чёрт возьми, идут? Дальше только лабиринт из бесконечных коридоров, в них и при свете-то заблудиться не мудрено, а уж ночью, но Забимару уверенно продвигается вперёд, словно знает маршрут наизусть. Ренджи — почти наугад, ориентируясь на белое пятно пижамы впереди, стараясь запомнить повороты, но сосед идёт слишком быстро. А потом исчезает. Ренджи замирает, не веря, что мог упустить его из вида. Он же был прямо перед глазами. Только что был. Но исчез…
Ещё один поворот. Незнакомый неосвещённый коридор впереди. Справа пустая арка, сзади тупик. Ренджи прислоняется к стене. Он совершенно не знает, как оказался здесь и в какую сторону ему идти обратно. Темно. Он прислушивается, пытаясь уловить звук шагов. Ничего. Тишина.
Ни дверей, ни окон. Стены будто сдвинулись, коридор стал уже, потолок — ниже, а пол под босыми ногами — ледяным.
Бесконечные туннели. Узкие проходы. Холодные каменные стены. Кромешная тьма. Она не только отбирает зрение, она высасывает силы. С каждым шагом ноги всё тяжелее, шаги всё короче. Стук сердца в тишине и надрывное дыхание. Вслепую, вдоль бесконечно длинных пыльных стен, ведя кончиками пальцев по шероховатым поверхностям, стараясь запомнить повороты и количество шагов до них… Замирая, не дыша, пытаясь уловить хоть звук, движение воздуха или слабый просвет. Отчаяние оплетает холодными щупальцами, забирается под кожу, вместе с теплом окончательно забирая меркнущую надежду выбраться отсюда. Туннели тянутся в бесконечность, свиваются кругами, плотными каменными кольцами и неизвестно, есть ли из них вообще выход…
В сгущающемся мраке мелькают горящие золотом глаза. Кто-то стоит за поворотом. Притаился.
ОНИ ПРИДУТ ЗА ТОБОЙ!
Страшно… Нужно продолжать идти…
Ренджи прислоняется к холодной стене, сползает на пол, прикрывает глаза. Вдыхает душный сгустившийся воздух и медленно выдыхает. Сколько прошло времени? Сколько он уже здесь, в этом странном месте, словно в другом измерении? Открывает — перед ним широкие коридоры, выкрашенные в белый стены. Он в больнице. В больнице. Он пациент. Самое страшное, что может случиться с ним здесь, это кто-нибудь из санитаров найдёт его и накажет за ночные прогулки. Нужно скорее вернуться в свою комнату.
Словно очнувшись ото сна, выдернув себя из мрачного дурмана, Ренджи поднимается на ноги и двигается вперёд по коридору. Сориентировавшись, он понимает, что находится на другом этаже, жилые комнаты ниже, а здесь кабинеты врачей и процедурная. Лестница в конце холла, ещё немного и он окажется в своей комнате, врежет Забимару и потребует объяснений. Чтоб он ещё раз слонялся тут ночью!
Стараясь не шуметь, вдруг кто-то из врачей или санитаров засиделся за полночь, Ренджи торопится к лестнице, когда слышит слабый стон. Это ещё что? Никого не должно здесь быть. Стон повторяется. Тихий, мягкий, с придыханием. Ренджи разворачивается и идёт на звук, проклиная себя за то, что снова суётся куда не следует, обязательно же увидит сейчас то, что для его глаз не предназначено, но природное любопытство не даёт покоя. Одна из дверей в конце холла чуть приоткрыта, через маленькую щель видна узкая полоска света — там точно кто-то есть. Кто-то из врачей? Забимару? Чем ближе, тем отчётливее слышны редкие стоны и чьё-то глубокое шумное дыхание. Ренджи замирает у двери, через узкий проём пытаясь рассмотреть, что происходит внутри, взгляд цепляет блестящую табличку на двери — Кучики Рукия.
Охёптвоюжемать! Ренджи хочется вынуть свои глаза, протереть как следует и вставить обратно, вместо этого он осторожно открывает дверь шире.
… тонкий пальчик скользит между ярких губ, размыкая их, розовый язычок облизывает и выпускает вместе с томным вздохом, вырвавшимся из груди. Госпожа Кучики проводит влажными пальцами по груди, задевая маленькую пуговицу, едва сдерживающую полы хала…
Ренджи сглатывает. Она лежит на кушетке, предназначенной для пациентов на время психотерапевтических бесед, да он сам не единожды лежал на этой чёртовой кушетке! На этой самой, где она сейчас…
Бельё такое же ярко-красное, как и её губы, пальцы левой руки забираются под него… Вдох. Раскалённый воздух забивает лёгкие. Правая рука сжимает чёрный стек и скользит плоским кончиком по бледной коже, щекочет живот, внутреннюю сторону бёдер… Она разводит ноги в стороны, чуть сгибая их, от чего и без того короткий медицинский халатик задирается до неприличия высоко, открывая взору Ренджи… всё.
Глаза прикрыты, она полностью сосредоточена на ощущениях, на том, как сладко ей ласкать себя, надавливая и потирая, как напряжение пополам с предвкушением растекается под кожей и вырывается из тела вместе с воздухом…
Сон или ожившая мечта? Ренджи миллион раз представлял её
такую и себя рядом с ней. Один её вид будоражит, рождает в голове грязные фантазии одна развратнее другой. Теперь он никогда в жизни не сможет сесть на эту кушетку и не спалиться. Ох, что бы он сам мог на ней показать!
Рука самовольно распахивает дверь шире, ноги делают шаг — ближе, ещё чуть ближе. Ренджи шумно выдыхает густой скопившийся в лёгких воздух не в силах больше сдерживать мгновенно подкатившее к самому краю вожделение.
Рукия открывает глаза, но вместо того чтобы испугаться или хотя бы смутиться присутствием неожиданного вуайериста, она гипнотизирует парня призывным взглядом и распутной улыбкой.
Ни жив ни мёртв Ренджи медленно пятится назад к двери, ноги не идут, запоздалое «простите» застряло в глотке. Гремучий кипящий коктейль страстей, клокочущий внутри, вот-вот выплеснется наружу — возбуждение, страх, смущение, бесконтрольное желание вводят в полный ступор. Всего этого просто не может быть!
Рукия поднимается с кушетки, не пытаясь прикрыть полуобнаженное тело или одёрнуть халат. Приближается, поигрывая стеком в руках. Ренджи забывает дышать и не может отвести взгляда от тонкой чёрной плётки.
— R-69! Ты грязный мальчишка! Тебе нравится подглядывать?! — властный голос разливается нежным ядом.
Ренджи касается лопатками стены и не знает, чего хочет больше: упасть на колени и молить о прощении, или пробить эту чёртову стену и сбежать.
— Отвечай!
Свист раскалённого воздуха. Кончик стека обжигает щёку, оставляя за собой пылающий след.
— Простите, Госпожа Кучики, — хрипом выдавливает из себя Ренджи и хватается за горящую скулу. Его глаза сейчас вылезут из орбит, потому что она подносит стек ко рту и облизывает только что поцеловавший его лицо кончик.
— Ты глухой?! Я спросила: понравилось ли тебе смотреть?! — в её безумных глазах пляшут черти, раздувая костёр под котлом, в котором Ренджи варится заживо.
— Да, — не ответ, а жалкий выдох, но врать Ренджи не решается, по его расширенным потемневшим зрачкам и внушительному бугру в штанах всё ясно без слов. Он инстинктивно пытается прикрыть эрогенную зону, но Рукия оказывается быстрее.
— Не смей касаться себя, пока я не разрешу! — Удар по запястью. Ренджи моментально прячет руки за спину и до боли сжимает кулаки. Следующий удар прямо в пах. Хочется взвыть от боли, но из горла по-прежнему вылетают только неясные хрипы. — Что у тебя здесь, а? — она поглаживает концом стека болезненно ноющую выпуклость между его ног. — О ком ты думаешь, когда трогаешь его?! — Ещё удар, слава богу, не такой сильный как в первый раз, но достаточно болезненный. — Отвечай! — ещё замах…
— О Вас, Госпожа Кучики! — севшим голосом честно отвечает Ренджи — когда и сколько бы он не ублажал себя, все его фантазии всегда только о ней.
Рукия, удовлетворённая ответом, растягивает губы в плотоядной улыбке, отбрасывает стек и хватает ноющую плоть парня рукой. Сжимает. Сильно. Он жалобно стонет и выпускает сжавшийся воздух через стиснутые зубы.
— На колени, раб! Склони голову!
Ренджи с радостью падает на колени, он готов ползать в ногах и лизать носки её туфель. Пусть унижает, бьёт, он всё равно будет молиться ей, словно божеству, лишь бы продолжала касаться его.
Её пальцы вплетаются в короткие волосы, скользят по лицу, гладят след от удара. Ренджи прикрывает глаза от удовольствия.
… пальцы проходятся по ноющей челюсти, и боль притупляется. Он берёт её за руку и плотнее прижимает ладонь к своему лицу, хочется как можно дольше продлить это прикосновение, потому что это чертовски приятно. Её глаза тёплые, ласковые…
Он открывает глаза, перед ним, словно ледяная статуя, возвышается Госпожа, её пальцы жёстко сжимают его подбородок, заставляя запрокинуть голову и смотреть в лицо.
Нет. Не она. Не она! Не её Ренджи видит во сне каждую ночь!
Он перехватывает её запястье и вскакивает с колен. Ещё раз всматривается в лицо, в глаза, пылающие холодным мраком.
Не она!
Голова кружится и, кажется, сейчас взорвётся. Единственное, чего хочется — сбежать отсюда. Повинуясь внезапному желанию, Ренджи отталкивает девушку и пулей вылетает из кабинета. В полутьме коридора наскакивает на что-то, на полном ходу врезаясь во внезапную преграду. Треск. Короткая вспышка, россыпь голубых искр.
Тело сотрясает от мощного разряда. Ноги не держат. Последние остатки сознания уплывают в темноту…
***
— Подъём, господа психопаты! — раздаётся на весь коридор. — Проверка комнат!
Ренджи с трудом открывает глаза. Голова, как наковальня, всё тело ломит — отличное утро. Он тяжело стягивает себя с кровати и плетётся в коридор. Снаружи уже все выстроились, каждый у своей двери, в то время как санитары переворачивают комнаты вверх дном. Это случается довольно редко и всегда в самый неподходящий момент. Ренджи с досадой вспоминает, что не успел избавиться от таблеток — теперь наказания не избежать, но забывает об этом, как только видит Рукию. Она стоит в холле, разглядывая своих подопечных, поигрывая стеком в руках.
Воспоминания волной мурашек проходятся по телу Ренджи, он хватается за лицо там, где стек оставил пылающий след — кожа гладкая и не болит, а ночью ему казалось, что на щеке остался кровавый рубец. Неужели всё это приснилось ему? Он не помнит, как добрался до своей комнаты. Смотрит на соседа — Забимару как ни в чём не бывало стоит рядом с дверью прислонившись к стене. Сон. Это точно был сон. Очень реалистичный кошмар. Господи, он и вправду сумасшедший.
— Кучики-сан, — санитар выходит из его комнаты, — смотрите, что я нашёл, — на ладони у него горсть белых таблеток. Ренджи прикрывает глаза. Слышит, как каблуки Рукии стучат по полу — та-да-да-дам!
— R-69, это грубое нарушение режима! — сквозь закрытые веки Ренджи чувствует, как она впивается в него ледяным взглядом и проедает насквозь, словно кислотой. Слышит, как шлёпает стек в её руке.
Следующий удар будет по твоим губам. Ренджи жмурится, готовясь к боли, но его спасает голос другого санитара, появившегося из соседней комнаты со здоровенным огурцом в руке.
— Кучики-сан, ЭТО, — он брезгливо держит овощ двумя пальцами за кончик, — было под матрасом I-45.
На весь коридор раздаётся истеричное хихиканье и дружное улюлюканье пациентов. Гриммджоу всего трясёт от едва сдерживаемого хохота — всем ясно откуда взялся огурец под матрасом Куросаки, но это не спасает парня от пошлых комментариев.
Глаза Ичиго вспыхивают яростью и метают молнии в любимого соседа с такой силой, что тот как минимум должен упасть замертво и рассыпаться в пепел.
Пидор сраный! Юморист недотраханый! Руки сами собой сжимаются в кулаки — конец ублюдку! Ичиго срывается с места и заваливает Гриммджоу на пол — мгновенно разгорается драка, санитары бросаются разнимать, не стесняясь применять дубинки и шокеры. Ни в чём не повинный огурец падает и умирает, растоптанный в пылу сражения.
— Конфетки-и! — весело кричит какой-то мелкий и кидается собирать рассыпавшиеся по полу таблетки, пряча улики у себя во рту.
Кто-то голосит, как сирена, на весь коридор, кто-то в тревожном припадке бьётся головой об стену. Какофония бессмысленных звуков из нервозных голосов набирает силу с каждой секундой. В одно мгновение абсолютно спокойные пациенты превращаются в буйнопомешанный сброд, хаотично слоняющийся по коридору.
Прежде чем получить неслабый заряд в спину, Ичиго всё же успевает разбить соседу нос. Гриммджоу сплёвывает кровь и дико ржёт, сверкая кровавым оскалом. Наконец их растаскивают.
— В карцер! Обоих! — забыв про Ренджи, командует Рукия.
Санитары подхватывают потерявшего сознание Куросаки и волокут по коридору в сторону белой комнаты. Довольный собой Гриммджоу, размазывая по лицу кровавые сопли и прихрамывая, идёт сам под надзором тяжёлой дубинки, упирающейся ему в спину.
— Разошлись по комнатам! Цирк окончен! — завершает Рукия торжественное шествие.
— Мя-я-яу! — звучит протяжным прощальным аккордом голос местной «кошки».
Дурдом!
***
— Итак R-69, почему вы отказываетесь принимать лекарства? — голос главврача мягкий и успокаивающий, усыпляющий бдительность, но Ренджи не ощущает ничего, кроме раздражения. Инцидент с огурцом спас его от стека, но не от воспитательной беседы.
— Не люблю таблетки, — небрежно отвечает он и пожимает плечами.
— Мы можем колоть препараты внутривенно. Так вас больше устроит? — невозмутимо «предлагает» врач, хотя здесь и речи о желаниях пациентов быть не может. Ренджи молчит. — Неужели вы не хотите выздороветь и вернуться к нормальной жизни? Для этого необходимо соблюдать все предписания врачей.
К нормально жизни?! Ренджи уже и не помнит, была ли у него когда-нибудь эта нормальная жизнь, кажется, он вечность здесь — в доме скорби и боли — в кошмарном сне. А врачи? Кого здесь можно так назвать? Может, садистов-санитаров с дубинками наперевес, или развратную стерву с плёткой, или очкастого гада, для которого люди всё равно что подопытные зверьки. Ренджи не удивиться, если на них, беспомощных пациентах, испытывают какую-нибудь новую вакцину или ещё что похуже.
— Я и Кучики-сан очень беспокоимся о вашем самочувствии, прикладываем столько усилий…
На колени, раб! Когда это она беспокоилась? Может, пока тёрлась об него и хлестала плёткой этой ночью?
— … а вы совсем не оказываете содействия…
Когда же он уже заткнётся? Все их «усилия» — это накачать наркотой, а то и вовсе отправить на лоботомию.
— … вы меня слушаете, Ренджи?
Собственное имя заставляет вздрогнуть и обратить наконец внимание на распинающегося перед ним мужчину. Видны только янтарные глаза за тонкими стёклами очков — он всегда в шапочке и маске, скрывает лицо, словно боится заразиться проказой. Эх, жаль шизофрения воздушно капельным путём не передаётся.
Доктор выпрямляется в своём кресле, кладёт руки на стол перед собой, не скрещивая. Ага, открытая поза, зовёт по имени, а сам своего не называет, может, и представлялся когда-то, но Ренджи не помнит, притворяется тут заботливым и добреньким — знаем мы все эти уловки.
— Поговорим о Забимару, Ренджи?
— При чём здесь мой сосед? — Ренджи удивлённо вскидывает брови, сердце стучит.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Сегодня утром, как только проснулся, на проверке комнат, — невозмутимо отвечает Ренджи, а сам думает, что очкастый мудак над ним просто издевается.
— Угу, — врач сдержанно кивает и что-то помечает в своём блокноте. — Вы уверены?
Эта не смешная комедия уже начинает бесить, конечно, он уверен — не слепой!
— Да. Я уверен! — сквозь зубы, мутная злость поднимается со дна.
— Хорошо, я вам верю, — снова кивает мужчина и поднимается, — идёмте.
Ренджи совершенно не понимает, что происходит, но догадывается, что ничего хорошего. Они спускаются на этаж ниже, где расположена жилая зона и останавливаются около двери в его палату.
— Заходите, — мягко просит врач. Ренджи косится на него с подозрением и осторожно открывает дверь. В комнате ничего не изменилось: разворошенная после проверки постель, тумбочка, рядом аккуратно застеленная покрывалом кровать Забимару, он уже успел прибраться, но вот самого его нет.
— Что я должен здесь увидеть? — со всё больше нарастающим раздражением спрашивает Ренджи.
— Уберите покрывало, — просит врач, показывая на кровать соседа. Ренджи неохотно подчиняется. Откидывает покрывало в сторону и утыкается взглядом в голый каркас кровати — ни матраса, ни простыней, ни подушки. Что за чёрт?
— Где ваш сосед, Ренджи? — звучит следующий вопрос. Ренджи не знает, что ответить. Это действительно странно. — Почему его постель в таком состоянии? С утра всё было так же?
— Нет. Не знаю, — голос садится от неуверенности.
— Назовите мне номера ваших соседей? — требует врач, не давая время на размышления.
— I-45, G-95 слева, F-77 и A-21 справа, — моментально выдаёт Ренджи, руки сжимаются в кулаки, ещё один дебильный вопрос и…
— Хорошо. А номер Забимару?
Ренджи открывает рот и спотыкается. Номер? Чёрт, он знает номер собственного соседа, он слышал его тысячу раз! Какой у него номер? Давай, говори! Мысли путаются. Какой номер?!
— Я… — он трёт лицо, массирует виски, отчаянно пытаясь вспомнить, перебирая номера всех пациентов, он здесь давно, он знает каждого и по имени, и по номеру, но номер Забимару исчез из памяти, словно не было. — Я не помню… — шепчет Ренджи.
Страх, холодный липкий страх окутывает тело, сомнения раздирают на части. Какой номер? Какой?! На пол капают две алые капли — от напряжения носом пошла кровь.
— Ренджи, — врач подаёт ему платок, — вы в порядке?
— Да. — Ни черта он не в порядке!
— Ренджи, вы не помните номер своего друга, потому что у него нет номера. Пациент с именем Забимару не существует, он плод вашего воображения.
— Что?.. — не верит своим ушам Ренджи.
— Посмотрите на кровать, откройте тумбочку, — продолжает врач, — где его вещи? Вы выдумали его, именно поэтому вы здесь… — холодный самоуверенный взгляд поверх очков гонит мурашки по коже.
— Нет, это неправда… — Ренджи трясёт головой, мысли в ней бешено звенят и скачут, кровь стучит в висках. Он распахивает тумбочку — пусто — ни зубной щетки, ни белья, но оно было там. Ведь было?!
— Это… Вы всё подстроили, — с ужасом шепчет Ренджи, отказываясь верить.
— Нет, Ренджи, я говорю вам это каждый день, но на следующий всё начинается заново. Каждую ночь вы просыпаетесь и следуете за ним по коридору, потом теряете из виду…
Откуда он знает?! Это был всего лишь сон! Этого не может быть! Заткнись!
— … и попадаете в лабиринт, из которого нет выхода…
— Хватит! Замолчи! Заткнись! — кричит Ренджи и почти подпрыгивает на месте. — Он существует! Вы всё подстроили! — Бессильная ярость клокочет внутри. Он лжёт! Лжёт! — Я… Вы всё подстроили… — голос осип, неконтролируемые слёзы текут по щекам.
Ренджи хватается за голову и опускается на колени прямо на пол, отчаянно пытаясь вспомнить, найти хоть одну зацепку, доказательство существования Забимару.
…Никогда не ходит на прогулки или столовую, Ренджи не может вспомнить, чтобы хоть раз видел его с кем-то, кроме себя, или чтобы с ними был кто-то третий. У него нет номера, нет истории, он всегда исчезает в лабиринте…
Кровь из носа не перестаёт течь, голова надсадно гудит и вот-вот развалится на части, слезы бегут по щекам. Он сошёл с ума. Сошел с ума. Он выдумал его…
Измученное сознание даёт сбой и выключается.
***
Ренджи медленно и осторожно открывает глаза, они сразу же слезятся от обилия белого — ненавистный белый квадрат. Сколько раз он уже был здесь — не счесть, и никогда не может вспомнить за что попался.
Время тянется бесконечно долго, а разные глупые мысли раздирают и без того больную голову на части. Остаётся лишь бродить из угла в угол, считая шаги-секунды.
Белая стена шевельнулась, вырисовывая прямоугольник двери. Наконец-то! Двое санитаров. Следом цокот каблуков.
Она. Как всегда будет провоцировать. Ренджи столько раз слышал её вопросы, что знает все ответы наизусть.
— Простите Госпожа, — как по заученному сценарию, лишь бы отъебалась побыстрее.
— В общую его, — звучит помилование.
Музыка всегда одна и та же. Каждый блядский день! Депрессия. Усталость. Подавленные желания и тщательно сдерживаемая злость — вот единственное, что стимулирует здешняя терапия. Ренджи застрял, словно в кошмарном сне, но жизнь продолжается, хотя, нет конечно, здесь — не жизнь, но это не значит, что он сдастся.
Ренджи нехотя присоединяется к
массе, по-другому местное сборище назвать нельзя — картина, как всегда, унылая и однообразная до мелочей. Каждый день. Он вздыхает, призывая себя к спокойствию и тяжело плюхается на диван рядом с Гриммджоу, чьё внимание приковано к Ичиго, как всегда, отжимающемуся у окна.
— Живой и даже не побитый, — насмехается Гриммджоу, своими словами вызывая у Ренджи странное чувства дежавю. — Куросаки-и! Эй Куросаки, может, перейдешь к растяжке уже? Могу помочь! — провокационный тон не скрывает двусмысленности. Ренджи фыркает, отодвигается на другой конец дивана и забирается на него с ногами, а то стулом зашибёт.
Ичиго поднимается и показывает средний палец своему насмешнику. Три. Два. Один — мысленно отсчитывает Ренджи — драка! Стул летит точно в проход, где были его ноги. Сёги со стола валятся на пол.
Санитары очень быстро пресекают беспорядки, не стесняясь угрожать шокером и карцером. Гриммджоу поднимает раскрытые ладони перед собой, показывая, что угрозы возымели действие, а сам прячет ухмылку и не спускает глаз с Ичиго, тот незаметно кивает. Дело сделано.
Драка окончена. Ичиго отпускают. Спустя пять минут санитары снова теряют всякий интерес к вверенным им психопатам.
— Достал? — Гриммджоу игриво толкает Ичиго плечом, когда он присоединяется к нему на диване.
— Ага, — Ичиго подмигивает и демонстрирует пачку сигарет, что ещё совсем недавно была в кармане у санитара, — чем расплачиваться будешь?
— Ртом! — неожиданного вылетает у Ренджи, и он так удивлён собственными словами, что не может закрыть рот. Парни недоумевают, с подозрением пялясь на соседа, по глазам Гриммджоу ясно, что ответить он собирался именно так.
Какого чёрта?.. Догадаться, что Гриммджоу ляпнет какую-нибудь пошлость не сложно, но Ренджи знал дословно.
После ужина и обязательного приёма лекарств он отправляется в комнату и уже там вынимает изо рта непроглоченные таблетки, прячет под матрасом, где скопилась уже целая горсть.
Конфетки-и…
Ренджи морщится от яркой непонятной вспышки в голове. Ох, выйдут боком ему эти таблетки, он собирает все до единой, пока ещё горит свет надо пойти и смыть всё это в унитаз.
— Стоять!
В коридоре его окликает делающий вечерний обход санитар. Ренджи замирает, стискивает челюсти. Проклятье!
— Недержание, R-69? — санитар подходит ближе, с подозрением смотрит на сжатые до побелевших костяшек кулаки Ренджи. — Что у тебя там? — легонько ударяет дубинкой по левому и ждёт.
Ренджи медленно выдыхает — всё под контролем. Разжимает левый — в нём ничего нет. Санитар выгибает бровь, Ренджи разжимает правый — пусто.
— Две минуты, — разрешает он и остаётся ждать в коридоре.
В туалете Ренджи с облегчением выплёвывает всю медикаментозную гадость в унитаз, вода смывает улики — дело сделано. Чёрт, он был на волоске, но почему-то ему кажется, что завтра было бы уже поздно.
Вернувшись в комнату, он раздевается и ложится в постель. Через пару минут с громким щелчком гаснет свет. Везде — в холле и комнатах, если не хочешь заблудиться в лабиринте бесконечных коридоров, лучше не выходить до утра.
Забимару растянулся на кровати поверх покрывала и, кажется, валялся здесь весь день, даже не меняя позы, абсолютно неподвижно. Не ест, ни с кем не общается, бледный как привидение, только глаза яркие. Странный, словно и не человек вовсе.
— Не любишь с шизиками терется, да? — спрашивает Ренджи.
— Точно, — соглашается сосед и усмехается, сверкнув во тьме огонём жёлтых глаз.
Ренджи смаргивает вглядываясь в темноту, не мог он их видеть, но ощущение острого, пристально наблюдающего за ним взгляда не исчезает. Он выдыхает и отворачивается к стене.
— Ты ведь настоящий правда? — вопрос слетает с языка раньше, чем Ренджи успевает осознать его странность.
— Конечно, — совсем не удивившись, отвечает сосед.
***
ОНИ ПРИДУТ ЗА ТОБОЙ.
Ренджи просыпается внезапно, подскочив на постели, простынёй стирает с лица холодный пот. Дверь за Забимару медленно закрывается. Снова он уходит. Снова? Не раздумывая, Ренджи следует за ним. В коридоре полная тьма и тишина.
«Ах ты, чёртов ублюдок… м-м-м, хорошо…» — доносится из соседней комнаты, Ренджи усмехается: «Ага, завтра утром будет ещё лучше», — думает он.
Проигнорировав собственные мысли, он продолжает идти по коридору. Тихо-тихо. Туалеты, душевые, общая комната, дальше кончается их крыло. Сосед скрывается за поворотом, Ренджи ускоряет шаг.
Ориентируясь на белое пятно пижамы впереди, старается запомнить повороты, но Забимару идёт слишком быстро. А потом исчезает. Ренджи замирает, не веря, что мог упустить его из вида. Он же был прямо перед глазами. Только что был.
Ещё один поворот. Незнакомый неосвещённый коридор впереди. Справа пустая арка, сзади тупик. Ренджи прислоняется к стене, пытаясь справиться с подступающей паникой. Он в больнице. Нужно идти вперёд — три метра, потом налево, и он выйдет к лестнице на третий этаж, на котором находится процедурная и кабинеты врачей. Ренджи понятия не имеет откуда настолько точно знает куда идти, наверное запомнил, когда санитары водили его, но одно дело днём, а ночью всё совсем по-другому. Стены будто сдвинулись, коридор стал уже, потолок — ниже, а пол под босыми ногами — ледяным.
В сгущающемся мраке мелькают горящие золотом глаза. Кто-то стоит за поворотом. Не страшно. Здесь нет никого, кроме ночных санитаров. Он не позволит им добраться до себя снова. Нужно быстрее вернуться в свою комнату.
В темноте звучит тихий стон. Ренджи замирает рядом с лестницей и смотрит в сторону приоткрытой двери одного из кабинетов в конце холла. Прикрывает глаза.
Не смей касаться себя, пока я не разрешу! — она облизывает ярко-красные губы. В паху жжёт. —
Что у тебя здесь, а? — в глазах ледяное пламя. —
О ком ты думаешь, когда трогаешь его?! — боль…
Какого чёрта! Ренджи физически ощущает жгучую боль в паху, а затем, то как тонкие пальцы с силой стискивают его плоть. Вспышки перед глазами сводят с ума.
На колени, раб…
Ну уж нет! Нет!!! Он разворачивается, игнорируя манящие стоны и спускается по лестнице вниз. Добравшись до своей комнаты, тяжело приваливается к двери. В голове мутно. В комнате никого нет. Пустая кровать соседа всё так же аккуратно застелена покрывалом. Забимару нет.
Подчиняясь внезапному порыву, Ренджи откидывает покрывало в сторону и утыкается взглядом в голый каркас кровати — ни матраса, ни простыней, ни подушки. Распахивает тумбочку — пусто — ни зубной щетки, ни белья.
Пациента с именем Забимару — не существует, он плод вашего воображения.
Голова раскалывается. Этого не может быть! Ренджи трёт виски и опускается на колени прямо на пол, отчаянно пытаясь вспомнить… Существует ли Забимару? И существует ли он сам? Кем он был до того, как попал сюда. Вспышки бьют, словно молнии.
Ичиго. Гриммджоу. Кенпачи. Шихоин. Кискэ. Рукия!
Они… Их призрачные силуэты стоят перед ним. Окружают. Берут в кольцо. Он всматривается в бледные лица, в чёрные провалы глаз.
«Иди к нам. Останься с нами», — шепчут они и протягивают к нему руки.
Прочь! Прочь!
Не выдержав чудовищного давления, он кричит во всё горло. Слёзы текут из-под зажмуренных век. Это всё ложь! Ложь! Всё это нереально!
Когда он снова открывает глаза, в комнате снова никого нет. Вскочив на ноги, выбегает из комнаты и распахивает дверь в соседнюю. Пусто. Другая, третья. Пусто! Здесь никого нет!
Что это вообще за место?!
Бегом. По тёмному коридору. Холодный пол обжигает голые ступни. Стены смыкаются. Потолок всё ниже. Бесконечные повороты и пустующие узкие проходы с промозглым гуляющим по ним ветром. Не страшно… Не страшно!
Вперёд. Вперёд! Дальше. По извилистому лабиринту. Найди. Найди выход!
В глазах рябит. Сердце заходится.
Не бойся! Нельзя бояться!
Быстрее. Ещё быстрее! Если остановиться, засомневаться лишь на секунду, стены проглотят. Сожрут, переварят и заживо замуруют в холодных камнях.
Бегом. Бегом!
Крича не своим голосом, Ренджи со всех ног продолжает нестись по бесконечным извилистым коридорам, в полной темноте опираясь только на собственное чутьё, горящее золотом чужих глаз впереди. Сердце колотится как сумасшедшее и вот-вот выпрыгнет из груди. А сзади шёпот. Зловещий, замогильный шёпот:
остановись, останься с нами.
Очередной поворот — Рукия стоит перед ним. Она бледная, словно покойница, тянется к нему, и только яркие губы кровавым цветком горят в темноте. Манят в бездну —
останься со мной!
— Исчезни! — кричит Ренджи. — Ты не она! — Он прыгает вперёд, пролетая сквозь неё, и видение растворяется, рассеивается бесплотным туманом.
Стены рушатся. Исчезают. Ни потолка, ни пола больше нет. Темно и пусто, словно он оказался в открытом бесконечном пространстве, посреди которого есть только одна дверь, висящая в воздухе. Дверь в конце лабиринта — выход или вход?
Ренджи протягивает руку, дверь медленно открывается, впуская его внутрь, в светлый кабинет…
— Итак R-69, почему вы отказываетесь принимать лекарства? — голос главврача мягкий и успокаивающий, усыпляющий бдительность.
— Не люблю таблетки, — машинально отвечает Ренджи, а сам пытается понять, как попал сюда. Сейчас же ночь и он только что в бреду слонялся по коридорам. Но за окном светит солнце.
— Мы можем колоть препараты внутривенно, — невозмутимо «предлагает» врач, хотя здесь и речи о желаниях пациентов быть не может. Ренджи молчит. — Неужели вы не хотите выздороветь и вернуться к нормальной жизни? — С нажимом. С плохо скрытой издёвкой. — Для этого необходимо соблюдать все предписания врачей. — Откровенная ложь.
Ренджи внимательно вглядывается в глаза мужчины перед собой. Ложь, льющаяся из его скрытого под маской рта, выводит из и без того шаткого равновесия. Хочется вскочить с места, ударить кулаком по столу и заставить заткнуться эти лживые губы, стереть притворную обеспокоенность в глазах, откровенно послать и хлопнуть дверью, вот только снова в карцер не хочется. Гордость и упрямство в местных стенах ломаются очень быстро.
— Я и Кучики-сан очень беспокоимся о вашем самочувствии, прикладываем столько усилий, а вы совсем не оказываете содействия… Вы меня слушаете, Ренджи? — доктор выпрямляется в своём кресле, кладёт руки на стол перед собой, не скрещивает. — Поговорим о Забимару?
— При чём здесь мой сосед? — снова машинальный ответ, а сердце стучит быстрее. Дурное предчувствие давит изнутри и колючим комком подступает к горлу. Перед глазами пустая тумбочка и голая постель —
его не существует.
— Он существует! — неожиданно для самого себя выкрикивает Ренджи. Глаза врача удивлённо раскрываются, заметив это Ренджи уже осознанно добавляет, — не пичкай меня хернёй про плод воображения!
— Угу, — сдержанно кивает мужчина, пытаясь ни чем не выдать своего волнения, но самоуверенности в нём заметно поубавилось, взгляд стал другим. — И когда вы видели его последний раз?
Ренджи ответил бы, да только что? Нет, Забимару несомненно есть, Ренджи уверен, но в то же время… Он прикрывает глаза, собираясь с мыслями, что-то вертится в голове, что-то правильное и важное, но никак не хочет сформироваться окончательно. За что зацепиться? Как понять? Вот бы Забимару стоял сейчас здесь, рядом, и сам бы доказал своё существование.
«Ты ведь существуешь, правда?» — мысленно спрашивает Ренджи у пустоты.
«Конечно», — отвечает она. Или голос в голове? Или…
Ренджи смотрит за спину напряжённо вытянувшегося в струнку доктора и не верит своим глазам. Забимару стоит прямо позади кресла, сверкая золотом нечеловеческих глаз, словно материализовавшееся из воздуха привидение.
«Я-то есть. А вот он?..» — тычет в плечо мужчины перед ним, и палец проходит сквозь плоть, словно сквозь туман.
Ренджи в ещё большем замешательстве. Он точно сошёл с ума, потому что совершенно не отличает реальность от фантазии. Кто из этих двоих настоящий? И настоящий ли он сам? Может, он сейчас в белой комнате, в полной изоляции и одиночестве, и всё это — наркотический бред. Глюки. Сумасшествие.
Хочется схватиться за голову и орать, зажмуриться, закрыться и не открывать глаз, пока весь этот бред не рассеется. Хочется быть нормальным.
«Вспомни кто ты, Ренджи?»
Время словно останавливается. Безымянный врач застывает вместе с ним и совершенно не замечает происходящего за своей спиной ужаса.
Образ Забимару растворяется в воздухе, остаются лишь горящие жёлтым огнём глаза без зрачков, а вместо человеческой фигуры вырисовывается огромное чёрное тело извивающейся кольцами змеи. Тварь раскрывает пасть полную длинных острых зубов и скалится, не пугает, а словно надсмехается над тупостью и беспомощностью Ренджи.
Зловещее шипение заполняет тишину, демонические глаза прожигают насквозь, а кончик хвоста подбирается к самым ногам и уже готов обернуться вокруг них, сжать, заставить почувствовать всю свою силу и мощь. Заставить вспомнить!
Ренджи не пытается сбежать, он не напуган и больше даже не удивлён — видение кажется ему столь же реальным сколь и невозможным. Забимару — демон,
зверь. Он есть и его нет.
Сознание кирпичик за кирпичиком выстраивает сломанную внутри стену. Ренджи верит в то, что видит, и смело хватает змею за хвост. Сразу чувствует
её — силу и неизменно сопутствующую ей жажду.
Голод обузданный, подчинённый, но неутолимый ничем, кроме сладко-мерзкого вкуса крови… Алое проклятие и благодать в одном флаконе.
Смеётся. Громко. Заливисто. Запрокинув голову. Облегчённо. Впервые за долгое время вдыхает полной грудью. Выпрямляется. Смотрит открыто и уверенно. Вытягивает одну руку вперёд, сложив пальцы пистолетом, и направляет на замершего мужчину перед собой, целится, словно в руках настоящее оружие. Теперь он точно знает, кто перед ним.
Иллюзия реальна, лишь пока имеет смысл…
— Заэльапорро Гранц, вы арестованы!
Иллюзия рассыпается мгновенно, словно осколки разбитого стекла. Комната растворяется, смазывая краски и появляется вновь, но уже другая —
настоящая — не кабинет психушки, а окутанный полумраком знакомый бар на втором этаже «Las Noches».
Заэль стоит перед Ренджи. Насмешливый взгляд поверх очков обращён на дуло пистолета, направленного ему в грудь. Позади жутко злая, по сверкающим гневом глазам видно, Рукия тоже держит его на прицеле.
— Браво, господин Абараи, — Гранц небрежным жестом откидывает розовую прядь со лба и театрально хлопает в ладоши.
