***
Дежурство вещь скучная. Ночью почти никогда ничего не происходит. Зарегистрированные вампиры ничем не отличаются от людей и предпочитают вести себя тихо, подчиняясь законам Сейрейтея. Или Эспады. Развалившись на диване в дежурке — в это время суток в неё превращается ресепшн клиники релаксации — Гриммджоу размышляет, потому что заняться больше попросту нечем. Думает он, конечно, только об одном. Об Ичиго. Его нет сейчас рядом, так о чём ещё думать. С тех пор как Орихимэ покинула Сейрейтей, Куросаки стремительно меняется. Эгоист внутри него растёт и все больше проявляется. Гриммджоу не может определиться: нравится ему это или нет. С одной стороны, он рад — Ичиго стал другим, более тёмным, он больше не одёргивает за нахальство и непристойности, не пытается обуздать неугомонную сущность пантеры, перестал воспитывать, проводить с ним время стало веселее, чем раньше, но, с другой стороны… возможно, только возможно, Гриммджоу хочет, чтобы его воспитывали. Свет Куросаки обжигает, но он же и исцеляет, а вот его тьма — поглощает без остатка, как чёрная бездонная глотка. Звонок дежурного телефона прерывает размышления. Гриммджоу бросает взгляд на часы. Бля! До конца дежурства осталось всего два часа. Какой урод посмел?.. Гриммджоу не двигается с места, игнорируя звонок. Телефон продолжает настаивать. Затыкается и принимается заново. Раздражает. Ничего не остаётся, как подняться и ответить. Что, бля, случилось так трезвонить?! Конец света?! Конец смены — это да, это хорошо, а вот работа — плохо. — Да, — раздражённо рявкает Гриммджоу в трубку. Молчание в ответ, на том конце провода явно не уверены, что попали по адресу. Гриммджоу кривится, закатывает глаза и выдавливает самым своим ехидным голосом: — Клиника массажа и релаксации «Сейрейтей», чем могу помочь? — мысленно добавляя «мать вашу!» Ну какой дебил в три ночи в массажный салон позвонит?! — Эм, — очнулись по ту сторону трубки, — вам необходимо п-приехать в п-полицейский участок и забрать… — снова замешательство, — задержанного… — какая-то возня, грохот, кажется, там уронили телефон. Гриммджоу хмурится и в недоумении смотрит на трубку в своей руке. Новый дежурный? А куда подевалась Арисава? Обычно она звонит — тоже вечно дежурит в наказание. Она больше похожа на мужика, и Джагерджак никогда бы с ней мутить не стал, но вот характер у неё что надо — боевой, хотя реяцу оставляет желать лучшего. Всё что она умеет, это хорошо различать оттенки спектров, и когда в участок попадает необычный нарушитель спокойствия, звонит в Сейрейтей. Иногда, когда совсем уж помирают от скуки на своих извечных дежурствах, они созваниваются. Просто так. Поболтать. Гриммджоу обычно жалуется на Куросаки. Смешно, правда? — Джа, ты?! — звучит звонкий голос Арисавы. — Угу. — Снова провинился? — Как и ты. Что за дрищ меня потревожил? — Стажёр. — О, у тебя новая жертва? Что ты с ним делала, он же заикается? — Воспитывала, — смеётся девушка и переходит к делу, — поднимай свою симпатичную задницу и приезжай. У меня девочка по вашей части. Яркая. — Супер, — без особой радости тянет Джагерджак, — может, она у тебя посидит до утра, а? — спрашивает он с надеждой. — Неа, забирай. Она без документов, даже имени своего не помнит. Потеряшка. Вдруг буйная или безумная. — Бля. Ладно. Сейчас приеду, — обречённый вздох, вот только безумных с потерей памяти тут не хватало! Полицейский участок ночью унылое зрелище. Серое. Впрочем, и днём это здание не намного веселее. Гриммджоу с юности полицейские участки ненавидит, он в них много часов провёл в своё время. До Эспады. На входе его встречает Арисава Тацуки, форма ей идёт больше, чем любому мужчине. — Ну и что ты мне подаришь? — вместо приветствия спрашивает Гриммджоу, уперев руки в бока. — О, такую красотку, грудастую, всё как ты любишь, — смеясь, отвечает Тацуки и манит парня за собой. — Пойдём, она в одиночке. Гриммджоу невольно пробегается взглядом по плоской груди Арисавы и думает, с чего она взяла, что он сисястых любит, у Ичиго вообще груди нет, но он же его… а от баб с сиськами в последнее время одни неприятности. — Где подобрали? — спрашивает он, пока Тацуки отпирает решетку, отделяющую помещение дежурки от коридора с камерами. — Брела ночью по улице, выскочила под колёса дорожному патрулю, — отвечает Арисава. — Она странная. Шмотки на ней явно дорогие, дизайнерские, но грязные, словно, уже не первый день блуждает. Имени не помнит или, — пожимает плечами, — не говорит. С каждым словом Тацуки Гриммджоу «радуется» всё больше и больше. Какая-то обезумевшая грудастая бомжиха — супер же! Наверняка проститутка или наркоманка. Хорошо ещё, что он на служебной машине. Да, любимого «чёрного зверя» ему вернули как новенького, но хрена с два он будет сажать всякий сброд в свою драгоценную тачку. — Где ты таких находишь только? — Всё для тебя, — Тацуки показывает ему язык. Они наконец доходят до одиночной камеры, сквозь решетку Гриммджоу рассматривает заключённую и не верит глазам своим. Волосы цвета морской волны, в тон спектру — в абсолютном беспорядке, потёкшая тушь и городская пыль размазаны по лицу, впалые щеки, тёмные круги под глазами, бледные искусанные губы, татуировка козерога на левой босой ноге (потеряла дорогие туфельки?), короткая юбка и действительно пышная грудь… — Нелл, мать её, Ту! Из груди Гриммджоу вырывается глупый смешок, он не знает ржать или плакать. Ну, вашу ж мать, всего два часа до конца дежурства! Оставалось. На кой-хрен трубку взял?! — Ну, Неллиэль, как семья, как дети? — сразу начинает ехидничать Гриммджоу, как только он увидел Нелл, то понял, что непременно будет втянут в очередную интригу, а интриги, как мы помним, он любит. Девушка смотрит на него пустым взглядом — явно не узнаёт. — Дети?.. Мои? — поднимается она со скамейки и обхватывает бледными пальцами тонкие прутья решётки. — У меня есть дети? Вот тут Джагерджак не выдерживает и сгибается пополам от хохота — ржёт на весь участок, не в силах остановиться. Да, театр потерял великую актрису в лице Нелл Ту, один только коровий взгляд чего стоит и заставляет Гриммджоу смеяться до слёз. Тацуки не видит ничего смешного, ей быстро надоедает истерика Джагерджака, и она легко прекращает её всего лишь одним ударом по плечу, конечно правому, больному. — Вижу, вы ребята знакомы, — суёт Гриммджоу в руку ключи от камеры, — забирай свою принцессу. У меня смена кончается. — У меня тоже кончалась, пока ты не позвонила, — шипит он в ответ, сжимая зубы от боли в плече — у Арисавы удар, что надо — и отпирает решетку. — Пошли, — хватает Нелл под локоть. — А ты кто? Мой муж? Снова дикий ржач отскакивает от стен. — Пока, Тацуки, — хрюкая от смеха, прощается Гриммджоу. Одной рукой тащит за собой Нелл, другой вытирает слезы, выступившие в уголках глаз. — Муж… Ой, бля… — Блять, Нелл, в чём дело? Что за цирк? — спрашивает Гриммджоу, как только они покидают участок, и никто больше не может их слышать. — Так меня зовут? — Чего? — Нелл — так меня зовут? — совершенно серьёзно переспрашивает девушка, совсем не понимая, что так веселит странного голубоглазого красавчика. — Блять?! Ты что не притворяешься?! — Гриммджоу наконец перестаёт смеяться, пытаясь разобраться дурачит его Неллиэль или нет. Та пожимает плечами. — Ты Неллиэль Ту Одельшванк — ёбаная богатая феминистка и хозяйка… ну этих… бутиков с нижним бельём и прочей женской хренью. Не помнишь? Она качает головой. — А меня? Я Гриммджоу! — Впервые тебя вижу, — снова качает головой Нелл. Гриммджоу недовольно хмурится, кажется, Неллиэль его не обманывает и действительно ни хрена не помнит. Хм, он не уверен даже, что она знает о своем статусе. Это плохо. Вампир, не умеющий контролировать свои эмоции, не понимающий, что происходит с телом и разумом, не сумеет сдержать голод. А это очень плохо. — Так ладно. Какой сейчас год? — 2016. — Отлично, а… — Слушай, — прерывает его Неллиэль, недовольная тупым допросом, — я не вчера родилась и знаю, как устроен мир, я не помню только кто я! — Хорошо, — кивает Гриммджоу. — Эспада? Айзен? — напряжённо выгибает бровь. — Кхм, Ннойти? — хмыкает в кулак, чтобы не засмеяться, вспомнив прозвище Ннойторы. Неллиэль по-прежнему качает головой — все имена для неё пустой звук. — Угу, — заключает Гриммджоу и заводит мотор, — отвезу-ка я тебя в Сейрейтей, пусть Маюри тебе мозги вскроет, — поворачивается к девушке, наслаждаясь неподдедьным страхом в огромных глазах на исхудавшем чумазом лице, — хотя, — задумывается, прикидывая что-то в уме, и, решив, поворачивает машину в противоположную от Сейрейтея сторону, — ты ведь с Куросаки типа дружишь, — Нелл отчаянно пытается понять, о чём он толкует и кто все те люди, о которых он говорит. — Не хочу сесть на диету из-за твоей забывчивой задницы, да и, хм, с твоей лёгкой руки обожаемая ягодкой рэйки исчезла с радаров, так что я тебе типа благодарен, только Ичиго не говори, лады, — его маньячная улыбочка не внушает Нелл никакого доверия, но она кивает. На горизонте брезжит восход, и первые лучи солнца сквозь лобовое стекло ласково касаются бледного лица Неллиэль. Она задумчиво разглядывает спящий город вокруг — она знает эти улицы, магазины, знает, где в Минато продаётся самый вкусный чай, знает, что в конце квартала находится классный салон красоты, но понятия не имеет, где живёт сама и как оказалась ночью на пустынном шоссе перед машиной полицейского патруля. Кто такой этот Гриммджоу — друг он или враг? Очевидно, что он знает о ней гораздо больше, чем говорит, но сейчас важнее выяснить кто она — это задача номер один. Гриммджоу толкает незапертую дверь и, не разуваясь, проходит вглубь квартиры. Неллиэль следует за ним, попутно оценивая обстановку. В ушах сразу начинает звенеть. Энергетика в этой квартире тяжёлая. Зато обстановка интересная — разделённая на зоны огромная комната, стильный интерьер, дорогая мебель и техника, но как-то… Холодно. Внимание девушки привлекает огромный аквариум с идеально прозрачной водой и красиво бегущими вверх пузырьками. Лучи восходящего солнца пробирающиеся сквозь большое окно освещают водную гладь, Нелл всматривается внимательнее, пытаясь разглядеть обитателей аквариума, но в нём никого нет — просто водное пространство, среда обитания, красиво декорированная, но лишенная жизни. Померли все, что ли, или это фетиш странный такой? Не обращая внимания на любопытство гостьи, Гриммджоу заворачивает в спальню — Ичиго на месте. Один. — У меня для тебя сюрприз, милый, — шепчет он в рыжий затылок, наваливаясь сверху на спящего напарника. Ичиго сонно жмурится, чувствуя резкий аромат дорогого парфюма и тёплое дыхание, щекочущее ему кожу, руки, что медленно скользят по плечам — одна подбирается к шее, другая к груди. Пробуждение, пусть и раннее, зато приятное. Нужно поздороваться как следует и проверить, как сильно Гриммджоу скучал без него на дежурстве; когда Ичиго поворачивается, в поле зрения попадает женский силуэт на фоне светлого прохода. Таак, что за грёбаный сюрприз? Он не то что бы против… разнообразия, но не в полпятого утра же! — Уже домой всякий сброд таскаешь, неугомонный, — недовольно бормочет Ичиго, а впрочем плевать. Мудак-сан может делать всё, что ему, блять, вздумается! — Валите на диван, я спать хочу, — и отворачивается, снова собираясь заснуть, как вдруг понимает, что энергетика у гостьи совсем нечеловеческая и чертовски знакомая. — Нелл? — он резко подскакивает, не веря своему чутью. — Ты что здесь делаешь? Нелл молчит и в недоумении смотрит на рыжего мальчишку. Имя Куросаки Ичиго, которое называл странный спаситель ей ни о чем не говорит, но она точно знает, кто перед ней. И это такое облегчение. Гриммджоу эти гляделки совсем не нравятся. Одной рукой он обнимает растрепанного со сна Ичиго, притягивая ближе к своей груди, тайно радуясь, что напарник хотя бы в пижамных штанах. Куросаки тоже смотрит, совсем не обращая внимания на Гриммджоу, — Нелл не в лучшем состоянии, ощущение будто бродила по пустыне как минимум неделю, но это действительно она. — Ичи! — наконец вскрикивает девушка и бросается парню на шею, совсем не обращая внимания на Гриммджоу, и чуть не душит Куросаки в объятиях. Ичиго в ступоре. Гриммджоу в ахуе. Какого хрена?! Почему сисястые тёлки безконца вешаются на его ягодку?! — Эй-эй! — он отцепляет загребущие ручонки Нелл Ту от Ичиго, — ты же ничего не помнишь! — Тебя не помню, — невозмутимо отвечает Неллиэль, — а это Ичиго! — И снова обнимашки, больше напоминающие бесстыдные потирания стриптизёрши бюстом о клиента. Ну, приехали! Спустя пару минут, ободрившаяся Нелл изъявляет желание сходить в душ, чтобы смыть с себя городскую пыль, а потом уже разбираться в ситуации и отвечать на вопросы. Ичиго показывает где ванная и остаётся сидеть на кровати под тяжёлым взглядом напарника. Только Гриммджоу может смотреть так — ревниво и насмешливо, мол мне положить на всё и на тебя в первую очередь, но ты засранец, ответишь за это. Что «это» Ичиго не совсем понимает, зато читает каждую эмоцию, словно на лбу у Гриммджоу есть бегущая строка. Неуютную тишину разбавляет только тихий звук льющейся в ванной воды. — Что? — спрашивает Ичиго. Гриммджоу выразительно выгибает бровь и кривит уголок рта — какого хрена она к тебе лезет?! Если узнаю… От этого жеста Ичиго сразу хочется дать мудаку в морду. Он никогда, никогда, не думал о Нелл в таком плане, но представив какой ревностью и жадностью горели бы глаза Гриммджоу, если бы он смотрел на них… О-о-о… Как тут не подразнить — да пошёл ты в жопу! Что хочу, то и делаю! Он стойко выдерживает въедливый бушующий синим пламенем взгляд, и через несколько секунд Гриммджоу отводит свои лазеры, будто снимая Ичиго с прицела. — Ничего, — качает он головой. Ага. Вот всегда так. Без истерик и классического битья посуды, без оскорблений и пролитой крови. Только тяжёлые взгляды и молчаливый разговор на повышенных тонах. Ну, по крайней мере это лучше, чем разнести квартиру, выясняя отношения. Как будто есть, что выяснять! Повисшее между ними напряжение не рассеивается, а лишь трансформируется в другое более сильное и несдержанное чувство. Гриммджоу снова поднимает взгляд на напарника, и в глазах его горит совершенно другой огонь, не менее яркий, но уже не изводящий холодом, а медленно сжигающий, облизывающий синими языками каждую часть тела. У Ичиго пересыхает во рту, когда Гриммджоу сильно дёргает его на себя, заламывает руки и легко переворачивает, укладывая к себе на колени задницей вверх. — Пусти! Что ты вытворяешь?! — кричит он, пытаясь вырваться из крепкой хватки. — Наказываю тебя! — с этими словами Гриммджоу сдёргивает со строптивого любовника штаны. — М-м-м, какая клёвая задница, — добавляет он шёпотом, ладонью лаская упругие ягодицы. — Только посмей!.. — Ичиго крутится, стараясь изо всех сил вырваться на свободу, но безуспешно. — Или что? — на лице Гриммджоу расплывается садистский оскал, похоже, ему чертовски весело. Первый и очень болезненный удар застаёт Ичиго врасплох. Он кусает губу, подавляя невольный крик. Следующие несколько ударов заставляют задохнуться и сжать зубы. — Твою мать! — шипит он и с новой силой ёрзает, пытаясь высвободиться. Ага, как же. Пантера держит чертовски крепко, поймав свою жертву, уже не выпустит из цепких когтистых лап. После продолжительной серии ударов задница Ичиго приобретает тёмно-алый цвет; отпечатки ладоней Гриммджоу красуются на обеих ягодицах. Кожа горит огнём и каждое лёгкое прикосновение теперь отдаётся болью и жаром во всём теле. Хватка, крепко удерживающая Куросаки, немного ослабевает и в момент, когда Ичиго уже готов вскочить и разбить лицо поганому садисту, Гриммджоу наклоняется и облизывает покрасневшую пылающую кожу, широко проходясь языком по половинкам и между ними. — Твою мать… — звучит внезапно севший голос. От весёлых картинок щёки Куросаки вспыхивают румянцем, а по телу проходит сладкая дрожь, и не остаётся ничего кроме, как сдаться на милость победителя. Он протягивает руку и накрывает глаза Гриммджоу ладонью, чтобы прервать контакт. — Прекрати! — требует сквозь зубы, в очередной раз убеждаясь, что его любовник грёбаный собственник, упрямый самовлюблённый болван и мстительная сволочь! Гриммджоу чувствует запах возбуждения, повисший тяжёлой пеленой в воздухе, и он не сомневается, что Ичиго хочется так же сильно, как и ему самому. — Тебе понравилось! — утверждает злорадно и придвигается ближе, вслепую опуская руку напарнику между ног. Прикосновение ощущается как раскалённый камень, обжигающий жаром, а потом холодом. Ичиго возбуждён. — Я же говорил! — похабно ухмыляется и облизывает нижнюю губу. Сопротивление бесполезно, да и не хочется, Ичиго убирает руку от лица Гриммджоу, чтобы тот наконец смог видеть его раскрасневшиеся щёки и потемневшие от желания глаза. Гриммджоу доволен реакцией. Свободной рукой он отодвигает в сторону ворот своей рубашки, открывая взору Ичиго шею и выступающие косточки ключиц. Под кожей бьётся пульс… Вот то, что тебе нужно — моя кровь, моя сила, моё… И ты — мой! Его глаза сверкают, зрачок в них вертикально вытягивается, становясь тонким и острым как игла. Спектр темнеет и разгорается, разбрасывая повсюду алые искорки. Больше Ичиго терпеть не в силах, слишком соблазнительное перед ним зрелище, слишком заманчивое и вкусное. Чёртов подлый искуситель! Он хватает Гриммджоу за грудки и рывком притягивая ближе, склоняется к шее, с удовольствием облизывая её. Разводит ноги и почти перебирается на колени к любовнику, сжимая ногами его бока. Прижимается ближе и чувствует, как сбивается с ритма сердце, и тяжелеет дыхание. Гриммджоу подхватывает его под ягодицы, усаживая удобнее и теснее. В глазах у обоих сгущается тьма. Трещит ткань. Они вцепляются друг в друга, оставляя синяки и следы зубов. Кровь… Энергия… Сила… Жадность… Неллиэль появляется в тот момент, когда сумасбродная парочка уже слишком увлечена друг другом. Рубашка Гриммджоу порванная от горла до предплечья сползает с его напряжённых плеч; рука Ичиго на его спине, пересчитывает пальцами каждый выступающий позвонок, пока Гриммджоу наклоняется, пришпиливая напарника к кровати, и с упоением, по-животному, слизывает кровь с его разбитых искусанных губ. Нелл кажется, что ей на голову обрушилась как минимум тяжеленная наковальня, такое дикое давление она испытывает. Она кутается в огромное полотенце, что нашла в ванной, и смотрит. На них. На одно целое, которым они становятся. Звон в голове усиливается. Очень странное чувство. В ещё влажных спутанных волосах девушки появляются жемчужно-белые изогнутые рога, лазурно-голубой спектр стремительно темнеет. Сознание сбоит. Виски горят, кажется, голова сейчас лопнет как переспелый арбуз. И запах… Запах чужой крови. С ума сводит. Знакомые эмоции. Забытые. Подавленные. Напряжение… Жажда… Голод! Запах. Терпкий больничный запах спирта и камфоры. Тошнит от него. Давясь резким глотком пропитанного противным запахом воздуха, Неллиэль открывает глаза. Чья-то рука убирает от её лица ватный тампон. Светло. Холодный свет и до рези в глазах белоснежные стены. Слишком светло после уютной темноты, в которой она находилась. — Что с тобой случилось, бедная девочка? Кто это сказал? Неллиэль оглядывается по сторонам. Мужчина в белом халате стоит рядом с кушеткой, на которой она лежит и смотрит участливым обеспокоенным взглядом. Это он говорит с ней. Неллиэль с сожалением понимает, что слышит его. Как и всех остальных… Шёпот… Прямо в голове. Голоса… Тысячи чужих эмоций заполняют её голову, проникая в каждую клеточку, вонзаются острыми клыками, словно дикие звери. Не замолкают ни на секунду. Голоса сливаются в единый поток, переплетаются между собой: плач, крик, шёпот… Боль, скорбь, смерть… Слишком, слишком много. Громко. Настолько, что хочется пустить себе пулю в лоб, лишь бы это прекратилось. Кто-то обнимает её за плечи, утешает, прижимает к себе, кто-то просто пожимает руку. Соболезнования. Тихие, печальные и громкие неискренние речи льются со всех сторон. Замолчите! Если ещё раз кто-нибудь скажет ей, что всё будет хорошо, она вцепится тому зубами в глотку. Страх, непонимание, отчаяние, паника, крики о помощи в пустоту… Руки Неллиэль лихорадочно дрожат, возможно, впервые в жизни. Кладбище. Она на похоронах собственных родителей — единственная дочь — теперь богатая наследница, ещё вчера обычная счастливая и беззаботная девятнадцатилетняя девушка, а сегодня… сумасшедшая. Холодный ветер треплет ей волосы, опуская на лицо белокурые локоны. Промозглая осень. Лица людей, их голоса, шум дождя и запах пропитанной озоном земли — всё как отражение в кривом зеркале. Неллиэль хочется плакать. Хочется кричать. Содрать с себя кожу и рыдать, истекая кровавыми слезами, но она сжимает зубы, не позволяя себе разрыдаться в неконтролируемой истерике. Заткнитесь! Заткнитесь, все! Оставьте меня в покое! Прочь из моей головы! Зрение плывёт, а в ушах звенит. Она трясёт головой, как будто пытаясь избавится от неприятных ощущений, но всё только ухудшается. Ноги подкашиваются, и она падает на колени, хватается за голову и тихо стонет от боли. Руки испачканы землёй, вязкая грязь забилась под ногти, в пальцах клочки белокурых волос. Кто-то пытается поднять её на ноги. А голоса не замолкают, по-прежнему продолжая нашёптывать бессвязные обрывки слов и звуков. Хватит! Хватит! Замолчите! Колени дрожат. Чёрное платье намокло, испачкалось в жидкой грязи, кажется насквозь пропахло кладбищем и смертью. Звук, с которым земля падает на крышку гроба, словно раскаты грома, безжалостно разверзающие небо. Бах! Бах! Хватит! Пожалуйста, хватит! Стенания. Плач. Словно это она там, в гробу, слышит, как её заживо закапывают. Бах! Жуткий холодный страх пробирается под кожу и захватывает всё тело. Бах! Крик. Истошный. Истеричный. Разрывает перепонки. Хриплый сорванный голос, словно вой раненого зверя. Довольно. Хватит. Хватит! Хватит!.. Они вернулись. После блаженной тишины вернулись снова. Голоса… Сначала тихо — шёпотом, потом громче, громче. ГРОМЧЕ! Крики боли. Здесь их ещё больше, чем на кладбище. Чужих, льющихся непрекращающимся потоком эмоций. Грусть, жалость, сожаления, ненависть, злость, боль, боль. БОЛЬ! Руки трясутся так, что невозможно сжать замёрзшие непослушные пальцы. В глазах всё двоится и расплывается от слёз. Белое. Пожалуйста, только не снова. — Тише, успокойся, — ласково просит незнакомый голос, но Неллиэль видит его насквозь — ложь, всё ложь, любопытство и жалость. Чьи-то руки снова тянутся к ней. Не прикасайтесь! Грохот. Кто-то в белом на полу. Белого здесь слишком много. Сливается. Слишком ярко. Слишком сильно. Виски горят. Бежать! Спастись! Забиться в угол, в самую глубокую и тёмную дыру, где никто не достанет, где нет белого. Во тьму. В тишину! И в последнюю секунду что-то заставляет буквально примёрзнуть к месту. Запах… Смутно знакомый, но сильный запах прорывается в разум сквозь плотный панический поток непрекращающегося шума. Живот скручивает от болезненных спазмов, и чувствуется лёгкий приступ тошноты, усиливающийся от холодного страха, царапающего солнечное сплетение. Обернись. Этот запах имеет цвет. Контрастный. Обжигающий. Яркий. Белое теперь имеет оттенки и очертания. Врач поднимается с пола, трогает рассеченный об угол стола висок. На пальцах остаются алые следы, и тонкая струйка ползёт по скуле. Кровь капает и впитывается в идеально белую ткань больничного халата, расплывается неровными пятнами. Кап… Кап… Как заворожённая Неллиэль провожает взглядом каждую упавшую каплю. Врач смотрит в безумные остекленевшие глаза девушки и нерешительно делает шаг навстречу. Не делай этого. Молчи. — Всё хорошо, — хрипло шепчет мужчина и торопливо вытирает испачканную в крови руку об белый халат. Ложь! Теперь ещё и с примесью страха. Он медленно приближается, протягивая к замершей девушке руку. Думает, она сошла с ума? Жалеет её? И боится. Боится безумия, лихорадочно горящего в её глазах, которых Неллиэль не в состоянии отвести от алых разводов на его лице и одежде. Наверное, он прав, потому что внутри Неллиэль сейчас полыхающий алый Ад. Дразнит. Нервирует. Пожирает. Хаос звучащих голосов в голове притупляется, заглушаемый гулкими ударами сердца. Неровно бьющийся пульс… Словно разговаривает. Манит, травит… В глазах снова мутнеет. И вот уже нет человека перед ней, только извилистые переплетения тонких вен, в которых пульсирует алое, живое, тёплое… Неллиэль тяжело глотает скопившуюся во рту слюну. Странная, доселе незнакомая жажда, мучает её. Хочется вцепиться зубами, как животное. Разорвать артерии, почувствовать на языке вкус… Хочется… Жажда… Голод… Нечеловеческий. Стой. Не подходи ближе. Тук-тук, тук-тук — громче стучит сердце. Молчи. — Всё будет хорошо, — врач делает ещё один шаг… Грохот. Шарканье и скрип подошв по полу. Короткий вскрик заглушает несдержанный стон полный блаженства и удовлетворения… Господи, как ярко! Низ живота приятно тянет, пальцы подрагивают сжимая горячую плоть, приятное тепло разливается по всему телу. Лёгкость. Гармония и блаженство внутри. Чувство ни на что не похожее, Неллиэль никогда не испытывала такого раньше — словно глубокое опьянение, но разум чистый и незамутнённый и, кажется, сейчас заискрится, замерцает — и хочется больше, больше, больше этой эйфории. Грохочущее сердце и отчаянное биение пульса замедляются, становятся тише, пока, наконец, не сменяются тихим стуком, словно кто-то торопливо и нервно стучит каблуком по полу. Ослепляющий свет рассеивается, оставляя лишь короткие исчезающие лучи и невнятные блики. Сознание снова погружается во тьму, но теперь она как будто стала ещё темнее, манящая и завораживающая затягивает, обещая удовольствие и удовлетворение. Неллиэль открывает глаза. Мужчина лежит на полу головой у неё на коленях, он хрипит от боли, а его левая нога, сведённая адской судорогой, коротко и быстро бьётся об пол. В его сонной артерии торчит длинная металлическая шпилька, кровь брызгает из раны и растекается по груди, пачкая белый больничный халат. Неллиэль крепко держит мужчину за плечи, прижимая к полу бьющееся в агонии тело. Когда она разжимает пальцы, на ткани остаются красные следы. Её руки в крови. И губы. Во рту яркий привкус крови, он обжигает горло и вызывает приступ тошноты. Неллиэль закрывает рот рукой и отползает в угол подальше от корчащегося на полу тела. Что произошло? Нужно позвать на помощь, но Неллиэль не в состоянии отвести глаз от кровавой картины и просто наблюдает, как человеческая жизнь перед ней постепенно угасает. Что… произошло?.. Минуту назад Неллиэль купалась в эйфории, и вкус крови во рту не казался отвратительным и даже сейчас, если закрыть глаза и не думать о том, что она только что убила человека, чувствует она себя превосходно. Зрение прояснилось, а голоса, раздирающие на части её сознание, замолчали. Ручка двери поворачивается с негромким щелчком, Неллиэль с замиранием сердца ждет: вот сейчас дверь откроется и кто-то зайдёт внутрь. Увидит тело и растекающуюся по полу кровь, увидит искажённое ужасом лицо мужчины и шпильку Неллиэль, торчащую из его горла. Паника и страх в мгновение одолевают девушку. Её поймают, её упекут за решётку, а может быть, хуже — наденут смирительную рубашку и запрут в комнате с белыми стенами, где она медленно будет сходить с ума от призрачных голосов в её голове. Она так боится этого, что все муки совести в миг покидают её, всё, о чём она может думать — это не дать себя поймать. Дверь приоткрывается. И тогда Неллиэль снова запирает её, просто посмотрев на ручку и мысленно приказав замку не поддаваться напору. Она не знает, как смогла это сделать, но главное сейчас то, что дверь захлопнулась, на какое-то время спрятав её от любопытных глаз и правосудия. В холле быстро разгорается беспокойство и паника. Бесконечный стук в дверь, попытки её выбить бьют по истерзанным нервам, голоса из коридора, крики, угрозы и просьбы открыть раздражают и сводят с ума. Неллиэль хватается за голову в глупой попытке защитится от звуков, она тянет себя за волосы, пачкая в крови белокурые пряди, закрывает лицо и плотнее забивается в угол. Хочется кричать, хочется чтобы все оставили её в покое. Они все ничего не понимают! Замолчите! Шум стих пару минут назад. Не сумев попасть внутрь, сотрудники больницы должно быть вызвали полицию. Значит, у Неллиэль есть несколько минут тишины. Она приваливается к стене и устало закрывает глаза. Паника отступает. На какое-то время… Запах крови кажется въелся в стены этой комнаты. Сколько Неллиэль уже сидит так неподвижно и смотрит на мёртвое тело перед собой. Кровь на груди мужчины пропитала халат и рубашку под ним, запеклась и потемнела, его губы посинели, а расширенные в предсмертном ужасе глаза совсем остекленели, напоминая неподвижный взгляд куклы. Весь он словно сломанная изуродованная бездушным ребёнком кукла. Его кровь остыла и не светится больше алой силой. Неллиэль смотрит на труп, алый туман всё ещё дурманит её разум, и она думает, что ей снова хочется почувствовать во рту сладкий вкус и чужие эмоции, даже если это будет всего лишь страх, который её жертва испытывала перед смертью. Ничто не сравнится с ощущением эйфории и яркости, что испытала Неллиэль, когда чужая кровь попала в её горло. Сознание прояснилось, и сейчас она отчётливо помнит, как безжалостно воткнула шпильку в горло врачу, как он бился в её руках, как тёплая кровь из раны маленьким фонтанчиком брызнула ей в лицо, как она жадно слизывала её и как смеялась в безумном забвении. В тот момент Тьма сомкнула костлявые пальцы на её шее. Та маленькая избалованная Неллиэль, что похоронила сегодня своих родителей, исчезла, а на её место пришла другая — тёмная, знающая вкус страха и силы. За дверью снова раздаются шаги. Неллиэль бросает взгляд на дверную ручку, даже если замок прострелят из пистолета дверь не откроется, но не сидеть же здесь вечно. Девушка поднимается на ноги и, переступив через безжизненное тело мужчины на полу, подходит ближе к закрытой двери, силясь увидеть кто за ней. По телу пробегает холодная дрожь. Тот, кто стоит за дверью, не пытается попасть внутрь. Он просто стоит. Неллиэль видит высокий мужской силуэт, окружённый ровным оранжевым сиянием с пляшущими вокруг золотистыми искорками. Мужчина протягивает ей руку и мягко улыбается, хотя она не может разглядеть его лица. По телу снова пробегается холодок. Дверь медленно открывается… Сознание Нелл проясняется на пару секунд. Она вампир! Девушка коротко вскрикивает, словно осознание ударило огромным молотом, раздробив все кости, а затем без чувств падает на пол. — Бля, какого хрена, Нелл? — Гриммджоу отрывается от губ Ичиго, совершенно недовольный тем, что их так бесцеремонно прерывают, но, увидев Неллиэль, лежащую без сознания на полу, сменяет гнев на милость. Правда в своей особой манере. — Нет, я знал, что прекрасен, но чтобы бабы в обморок падали… Сокрушенно цыкнув, Ичиго отталкивает напарника и соскакивает с постели, торопливо подбегая к девушке. Гриммджоу фыркает и недовольно морщится, когда Ичиго бережно поднимает Неллиэль с пола и несёт на кровать. На их кровать. Он нервно поправляет порванную рубашку и удаляется в другую комнату. Возражения сейчас бесполезны и приведут к новой ссоре. Куросаки уже сел на любимого конька — наплюй на любовника и помоги всем на свете! Неужели мало того, что Гриммджоу притащил Нелл Ту сюда, а не сдал Сейрейтею без разговоров, в кое-то веки поступив по правилам. Разве не заслужил он за это чуточку больше внимания? Ичиго провожает напарника задумчивым взглядом, ещё не утратившим развратного сияния желания и страсти. Волосы Гриммджоу взъерошенные и торчат в разные стороны. На шее парочка новых красных отметин. Рубашка, разорванная в лоскуты, мокрая от пота и крови. Брюки с низкой посадкой сползают с узких бёдер, и Ичиго точно знает, что под ними ничего нет, кроме обнажённой кожи. Чёрт! Язык неосознанно проходится по губам, и он уже готов сорваться с места, догнать напарника и вернуть в постель, но… Нелл, да. Ичиго должен помочь своей подруге. Грудь Неллиэль равномерно вздымается, но в себя девушка не приходит, она измотана и ей нужно поспать, поэтому Ичиго укрывает её одеялом и выходит в гостиную зону. Гриммджоу развалился на чёрном диване, прикрыв глаза сгибом локтя. Он снял рубашку, обувь и носки, расстегнул первую пуговицу на брюках, и светлая дорожка волос на животе маняще скрывается за поясом. Ичиго торопливо сглатывает. — Что произошло? — спрашивает он, поздновато осознавая, что этот вопрос нужно было задать, как только он увидел Нелл. «Ну конечно! Давай теперь выяснять, что произошло и как спасти мир!» — думает Гриммджоу. Его мышцы напрягаются, а спектр неровно колеблется от ярко-алого до багрового. Он до крайности раздражён происходящим, тем, что чёртова Нелл Ту спит сейчас в их кровати, а Ичиго волнует только то, что с ней произошло. Но ещё больше его раздражает собственное поведение. Сам факт того, что он привёз Неллиэль домой, о чём он, блять, думал?! И то, что на самом деле он вполне понимает и разделяет беспокойство напарника и его желание прояснить ситуацию. И может, он уж слишком бурно показывает своё недовольство тем, что не является для Ичиго пупом земли! Но он же тёмный, вашу мать, и безразличный ко всем окружающим эгоист. Так ведь? Так! И так и будет, впредь! Гриммджоу неопределённо пожимает плечами вместо ответа, не убирая руку с лица. Плохой знак, решает Ичиго. Когда Гриммджоу психует — он закрывается. Вот только на что именно он злится? Ичиго останавливается за спинкой дивана и сверху вниз смотрит на напарника, пытаясь понять, насколько всё плохо. — Что будем делать? — Мне настрать, что ТЫ будешь делать! — неожиданно громко отвечает Гриммджоу, вскакивает и встаёт коленями на диван, перегибаясь через спинку, приближая своё лицо к лицу Ичиго почти вплотную. С такого расстояния Ичиго замечает покрасневшие от усталости глаза. — Я хочу трахаться и спать, но в МОЕЙ постели — ТВОЯ подруга, поэтому я здесь, на сраном диване. И лучше бы тебе отъебаться от меня с своими грёбаными вопросами! — он снова ложится, отворачиваясь к стене, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Ичиго, не ожидавший такой бурной реакции, недоуменно моргает и решает всё-таки отъебаться. Не стоит трогать разъярённую пантеру. Он бросает взгляд на часы — пять утра. Может, действительно рановато для вопросов. Отличное утро — злой неудовлетворенный любовник и отрубившаяся потерявшая память подруга. И почему он всегда попадает в такие ситуации? Нелл спит и, кажется, с ней всё в порядке, ей определённо нужен отдых, и все свои вопросы Ичиго сможет задать, когда она проснётся. Гриммджоу больше похожий на большой сгусток негативной энергии тоже делает вид, что спит. Он после ночного дежурства, усталый и не получивший своей обычной дозы позитива, и потому в ужасном настроении. Ичиго стоит посреди комнаты, растерянный и заебавшийся пытаться угодить всем вокруг. Он должен быть правильным. Он должен помочь Нелл. Он должен перестать обращать внимания на истерики Гриммджоу. Этому мудаку давно уже пора научиться думать о ком-то, кроме себя. Зачем он вообще привёз Нелл Ту домой, если так психует из-за этого! «Перестань вести себя как правильный мальчик и делай то, что тебе действительно хочется, И-чи-го. Тебе же на самом деле плевать на Нелл и на её проблемы.» Заткнись! Это неправда! Я должен… Ичиго не договаривает, потому что не уверен, что хочет прямо сейчас позвонить Шихоин, собрать чрезвычайную комиссию по выяснению причин потери памяти у Нелл Ту и ввязываться в очередную опасную авантюру. Наверное, должен, но он не хочет. В голове раздаётся дразнящее мерзкое хихиканье его тёмного альтер эго. Ну хватит уже! Ичиго снова бросает взгляд на часы — начало шестого. Суббота. Он берёт с кресла плед, обходит диван и ложится рядом с Гриммджоу, накрывая их. — Иди на хуй, — беззлобно фыркает Гриммджоу и, отодвигаясь ближе к спинке, освобождает для Ичиго больше пространства. — Завали, — отвечает Куросаки и обнимает напарника за талию, прижимаясь плотнее, рассеянно гладит дикую кошку на его лопатке, чувствует, как отпускает напряжение. Гриммджоу послушно замолкает, разворачивается к Ичиго лицом и закидывает поверх его ног свою, съезжает чуть ниже, носом утыкаясь любовнику в шею. Тепло…Aberration (part 1)
19 апреля 2017 г. в 00:58
От первого удара Ичиго успешно уклоняется, второй раз кулак пролетает в миллиметре от его уха, третий удар разбивает нос. Больно. Зараза! Снова пропустил. Гриммджоу самодовольно ухмыляется — мол, ожидаемо, я-год-ка! Как же бесит, мать его! Столько раз они уже делали это, дрались в смысле, Ичиго, казалось бы, наизусть знает все движения и уловки соперника, но по-прежнему уступает, подпускает слишком близко, теряя любое преимущество. Можно малодушно убеждать себя, что уступает он специально, у его самодовольной сволочи недавняя травма плеча. Только это неправда — нет, травма действительно была, но уступает Ичиго не поэтому, он просто не успевает, чёрт возьми. Пантера быстрее. Гибкое тело двигается с неимоверной скоростью, с потрясающим изяществом, уворачивается пугающе легко, а не сходящая с лица самодовольная ухмылочка выводит из себя на раз, заставляя терять самообладание.
Не сдаваться! Никогда! Особенно этому ехидному гаду! Адреналин и азарт закипают в крови.
Обойти справа. Атаковать. Изо всех сил, в лицо так, что костяшки хрустят. Или челюсть? Терпкий запах крови ударяет в нос. Да-а! Получи, дрянь! На пару секунд голубые глаза теряют фокус. Улыбка Ичиго расплывается с той же скоростью, что и смачный фингал на лице Гриммджоу, в глазах которого нездоровое синее пламя вспыхивает, как подожжённое масло. С резким хрустом он вправляет нижнюю челюсть на место. Даже не морщится, бля. Улыбается окровавленными губами, и улыбочка эта превращается в оскал маньяка. Ну, сейчас начнётся…
Тяжёлым ботинком — по голени. Кулак проминает рёбра. И в заключение — прямой в лицо. Больше крови. Больше красных вспышек перед глазами. Дышать… Лёгкие горят от недостатка кислорода. Каждый вздох отзывается отвратительной болью. Терпеть!
Ржёт сука! Азарт быстро превращается в злость. Врезать этой наглой морде, но… Кулак словно в тиски попадает — с лёгкостью пойман. Железные пальцы сжимаются на предплечье и резко разворачивают к так удачно подвернувшейся стене, впечатывая в неё точняк разбитым носом. Отлично, потом ещё и собственную кровищу со стен оттирать.
Гриммджоу перехватывает Ичиго за запястье, сжимает до тупой боли и неторопливо заводит его руку за спину. Наслаждается процессом или ждёт криков? Хрен ему! Сжать зубы! Терпеть! Сопротивляться!
Дышит в затылок, почти рычит, держит за заломленное запястье, выгибает дугой и, навалившись всем весом, давит, не позволяя нормально выдохнуть. Фак!.. Второй рукой хватает за волосы, дёргает, прижимая затылок Ичиго к своему плечу. Все мышцы выкручивает от неудобной позы, а чёртов садист склоняется к беззащитно выгнутой шее и медленно проводит по ней языком. По острому кадыку, подбородку и губам, слизывая с лица ещё не подсохшие капли крови, наслаждаясь крохотными искорками энергии, скачущими по влажным дорожкам на коже.
— Сдайся, моя ягодка! — почти нежно просит, а выражение лица совершенно издевательское.
Ичиго может только сопеть в ответ, горло перехватывает колючий спазм. С трудом он выдыхает и закрывает потемневшие от боли и злости глаза. Хватка немного ослабевает, пальцы в волосах разжимаются, предоставляя Ичиго больше свободы и возможность нормально дышать. Какое великодушие!
Ох, зря!
Нахальная усмешка пантеры застревает у него же в глотке от резкого удара затылком прямо в лоб. Хрустит дважды ломаный нос. Поправочка. Теперь трижды. Локтем — в солнечное сплетение, коленом — с разворота в живот. Секунда на то, чтобы насладиться сдавленным звуком, с которым вышибает воздух из лёгких. Кажется, прикусил гад свой шаловливый язычок. Так ему, мудаку, и надо.
— Ещё не наигрался? — согнувшись, Гриммджоу отшатывается назад, голос хрипит, в глазах плывёт.
— Пока на лопатки тебя не положу! — запальчиво отвечает Ичиго и улыбается, уже готовый к ответной атаке.
— О-о! Для этого совершенно не обязательно снова ломать мне нос, — Гриммджоу выпрямляется.
Не сводя с Ичиго горящих глаз, он пару раз тычет языком в щёку, а затем демонстративно сплёвывает кровь и медленно облизывает разбитые губы, расплывающиеся в похабной усмешке. Ичиго нервно дёргается, готовясь к ответному выпаду. Гриммджоу все ещё держит дистанцию, неторопливо разминает кисти. Хрустят суставы. Ичиго не может оторвать взгляда от его пальцев, представляя с какой лёгкостью они могли бы сломать ему шею.
Пантера медленно приближается. Глаза в глаза. Испытывающе. Ичиго не двигается с места — можно подумать, он когда-нибудь боялся. В следующую секунду уворачивается от тяжёлого удара, просвистевшего рядом с лицом. В ответ выкидывает локоть вперёд, не попадает, но успевает отскочить от стены, больше не позволяя зажимать себя. Пара быстрых шагов назад. Широкий замах. Удар. Сдавленный хрип. Гриммджоу скручивает от адской боли в правом плече. Вскользь попало, но, кажется, даже что-то хрустнуло. Хоть он и говорит, что плечо давно не беспокоит, это не так. Проклятье!
Пока синее пламя опаляет Ичиго гневом, он задумывается, как будет доказывать, что на самом деле в лицо метил.
Без передышки. Сразу замахнуться снова. Кулак чертит по идеальной скуле. Ещё один синяк быстро расплывается на наглой роже Джагерджака. Вот теперь Ичиго попал куда следует. Онемевшие пальцы вспыхивают болью, но он её не чувствует, только слышит звук, с которым кулак Гриммджоу впечатывается ему в грудину. Тут же в лицо. Бля! В башке звон. Перед глазами плывёт всеми оттенками алого. Как он снова оказался у стены? Ещё один удар свистит рядом с головой, но врезается в стену, оставляя на ней кровавые следы разбитых костяшек. Секундное замешательство позволяет Ичиго проскользнуть под рукой противника, уйти подальше от стены, увеличивая дистанцию между ними, иначе, ещё удар и ноги его не удержат. Гриммджоу медленно разворачивается, с наслаждением смотрит, как по губам и подбородку Ичиго тянется тёмная струйка.
— Промазал! — выплёвывает Ичиго вместе с кровью.
Да ну?! Гриммджоу ухмыляется, выразительно выгибая бровь, и быстро достаёт из наплечной кобуры пистолет. Видимо, с него прелюдий достаточно. Bang! Bang! Bang! Оглушительный грохот выстрелов отскакивает от стен и высокого потолка большого зала. Глаза Ичиго раскрываются на пол-лица, в паре сантиметров от которого, в воздухе, зависают пули, в следующую секунду все три звякают об пол, а из носа Куросаки бежит новая струйка крови.
— Ты в меня выстрелил?! — ни капли дрожи в голосе — Ичиго возмущён. Они, конечно, и раньше играли в подобные игры, тренируя способности телекинеза, но чтобы вот так, без предупреждения.
— Ага, — лениво кивает Гриммджоу, убирает пистолет и делает шаг ближе к напарнику.
— Три раза! — подчёркивает Ичиго и тоже делает шаг.
— Хотел пять, но патронов пожалел, — ехидничает Гриммджоу.
— А если бы я не успел? — Шаг.
— Ну, — пожимает плечами, — пришлось бы хоронить, — абсолютно безумная ухмылка. Последний шаг сокращает оставшееся между ними расстояние.
Бесконечно долгую секунду Ичиго впивается в Гриммджоу потемневшим взглядом. Ни одного движения, даже вдоха. Убийственная тишина.
Глухой удар. Это затылок Гриммджоу встречается с жёстким полированным полом, Ичиго падает сверху, хватает напарника за грудки, отрывая от пола. Ты в меня, сука, выстрелил!
— Победил, — мурлычет Гриммджоу, а голубые глаза горят ехидством: нет в них ни капли досады проигравшего.
Две минуты назад он без малейшего колебания выпустил в напарника три пули, а сейчас лежит себе, типа побеждённый. Ага, как же. Ичиго ещё раз прикладывает его затылком об пол. Для профилактики. Знает, стоит ему сдать позиции и сам окажется на лопатках. Пантера любит игры. Как кот с мышью он играет со своей добычей. Ичиго знает и всегда покупается. Может быть, ему тоже нравится эта игра.
Из движений уходит резкость, всё словно приглушённое, словно успокоившееся, но жажда касаний не исчезает. Пальцы разжимаются, уже не удерживают, не угрожают — гладят, чувствуя учащённо бьющийся пульс. Каждый удар сердца, каждый вдох. Ладони от шеи скользят к груди. Цепляются за кожаные ремешки кобуры на плечах, тянут на себя. Нажимают на свежие синяки, ощущая, как мышцы под пальцами вздрагивают и сокращаются. Гриммджоу из-под ресниц наблюдает, медленно облизывает нижнюю губу, и в повадке этой блядской он прекрасен. Всё, что есть в Куросаки от выдержки и здравомыслия, он ломает до смешного легко, с извращённым садистским удовольствием, бессовестно пользуясь своими преимуществами: невероятная харизма, восхитительная порочность и сила крови, конечно. Даже мерзкому характеру не перечеркнуть всего этого.
Под взглядом этим, не пожирающим даже, а обгладывающим, пробирающим до костей и глубже, Ичиго плавится. И заводится. Гриммджоу расслабляется, откидывается назад, позволяя делать с собой всё, что захочется. Ичиго проводит пальцами по выгнутой шее, очерчивая выцветающие гематомы, гладит свою дикую кошку. Издевательски медленно. Провоцируя. Он хочет, чтобы Гриммджоу просил, а Гриммджоу готов просить, и кровь жжёт вены от того, как это возбуждает. Дыхание учащается. У обоих. Но теперь совсем по другой причине.
— Кайфуешь, наверное, зная, как меня от тебя тащит, да?
— Не представляешь как…
Общий вопрос — общий ответ.
Рывок! В мгновение ока Ичиго прижат к полу. Глаза горят. Конец игре!
Лица в крови, и от этого поцелуи жаднее, слаще. Вылизывая друг друга, они вместе с кровью смакуют общие эмоции, власть друг над другом и полнейшую невозможность отказаться от этого. Как два камня при столкновении выбивают искру и всё никак не притрутся. От искры вспыхивает сухая трава, а камни трещат в пламени. И это не то, что угасает со временем. Их пламя будет гореть. Неутомимо. Ярко. Долго. Не до чёрных углей — в пепел.
В голове нет ни единой мысли, только планомерно включается и выключается яркая лампочка, из-за ослепляющего света, которой плывёт перед глазами тёмными пятнами, заслоняющими мир.
— Укуси меня, — шепчет Гриммджоу, открывая полный доступ к своей шее, Ичиго приподнимается, проводит горячим языком по коже и жадно впивается в неё зубами.
Вскрик, стон, жар, и потекло, понеслось по венам блаженство, перевёрнутое сладко-болезненное, то самое, от которого выворачивает нутро и рвётся вскачь сердце, едва не пробивая грудную клетку. Внутри плещется коктейль из эндорфинов, удовольствие едва не булькает в глотке, а тело приятно слабеет от истомы. Тесные объятия. Пальцы переплетены. На языке — терпкий солёный вкус общих эмоций. Полное слияние на уровне всех пяти чувств. Эйфория витает в сознании и в воздухе, становясь почти материальной.
— Ещё! Силь…нее. Кусай! Пей!
С каждым глотком Ичиго Гриммджоу чувствует его всё больше нарастающее наслаждение, как своё собственное… Чёёёёрт… терпеть больше невозможно. Он наклоняется, яростно впиваясь зубами в шею Куросаки с такой силой, что тот не может сдержать болезненного стона. Пульс частит. Кровь обжигает горло. Яркая боль смешивается с возбуждением, когда Ичиго кусает снова. Мир взрывается тысячами огней. Реальность трещит по швам под напором ярких ощущений, кажется, будто тело не выдержит, не перенесёт запредельного удовольствия. Оно накаляется, кипит, вот-вот взорвётся сверхновой, разлетаясь на миллион осколков.
Одновременно они отрываются друг от друга и снова сливаются уже губами. Кровь смешивается. Языки сплетаются. Бешеные поцелуи. Укусы. Хриплые стоны. Всё!.. Предел! Глаза закатываются перед самым взрывом, предвкушая долгожданное облегчение. Наслаждение достигает пика, доводя их обоих до бурной кульминации. Не прикасаясь друг к другу. От сводящего с ума вкуса и запаха. От безумной эйфории. И это даже лучше, чем секс, лучше чего угодно на свете. Они переживают момент самой потрясающей и ужасающей близости, которая в корне отличается от близости проникновения. Они делят свои тела между собой поровну, по-честному, никто из них больше не доминирует, никто не подчиняется.
— Чем это вы, мать вашу, заняты? — действительность обрушивается глухим басом Зараки.
Ичиго бледнеет и сглатывает. Блин… Опять застукали. Гриммджоу со свойственным ему пофигизмом поднимает растрёпанную голову, светит на начальника всё ещё пьяным взглядом и свежими фингалами, облизывает испачканные кровью губы:
— Тренируемся, — голос ещё слишком низкий и хриплый, но с раздражающей наглостью.
— Оу, так я помешал процессу СПАРРИнга?! — прорывающаяся ярость в голосе Кенпачи очевидна.
— Ничего, мы уже закончили, — Гриммджоу поднимается на ноги и царственной ленивой походкой, словно не он минуту назад кончил в штаны, как зелёный мальчишка, направляется к выходу. Это у Ичиго плановая тренировка, а сам он просто время пришёл скоротать. И так развратно скороталось.
— Куросаки, в душ, — цедит сквозь зубы Зараки, сверля взглядом прямую спину Джагерджака, этот нахальный урод его до дрожи бесит — никому не подчиняется и нельзя разорвать ему глотку за это. — У тебя три минуты! Бегом!!!
Ичиго ретируется в душ со скоростью света, даже не допуская мысли, что начальник его пощадит, наоборот, он уже предвкушает, как его смешают с дерьмом, отыгрываясь за нахальство беспардонного напарника, загоняют до потери сознания, а возможно, и до смерти. Похоже, сегодня ему отдуваться за шалости.
— Джагерджак, дежуришь сегодня! — вдогонку уходящему Гриммджоу кричит Кенпачи. Тот только усмехается. Напугали ежа голой попой! У него через день это дежурство или строгий выговор.
— Один! — это уже вдогонку Куросаки.
Ичиго кривится, справедливо решая, что после сегодняшней тренировки, вряд ли сможет составить напарнику компанию на ночном дежурстве. Повезёт, если до медчасти доползёт.
М-да… красавчик… После тренировки Ичиго рассматривает себя в зеркало и невольно улыбается, вспомнив как изменилась в лице всегда медитативно спокойная Унохана-сан — разбитые губы, фингал под левым глазом, рассеченная скула, опухший нос, истерзанная шея, про ноющие рёбра и свезенные колени лучше и не думать. Спасибо, хоть зубы целы. Кенпачи, кстати сказать, был на удивление милосердным и бил в основном по корпусу. На лице — художества любимого напарничка. Похоже, развлекаться они сегодня не пойдут, да с такой рожей сидеть Ичиго дома ещё как минимум неделю, а он только распробовал удовольствие от ночных загулов.
Гриммджоу неслышно подходит сзади, мягко обнимает за талию и рассматривает их обоих в зеркале. Красавчики. Ичиго шипит и дёргается — рёбра дьявольски ноют. Гриммджоу улыбается уголками губ и задирает на Куросаки футболку, проводит пальцами по свежим синякам, наклоняется и касается их сухими губами. Ичиго вдыхает глубже — может, это сила самовнушения, но боль утихает.
— Останешься со мной на дежурство? — трётся щекой о тёплую кожу, зацеловывая каждый синяк.
— Вот уж нахуй, — не отрывая взгляда от их отражения, отвечает Ичиго, — спать пойду, — и запускает пальцы в растрёпанные волосы любовника.
— Один? — алый спектр против воли колеблется, выдавая предательские эмоции.
Ичиго лукаво улыбается. Дело в том, что с недавних пор он перестал сквозь пальцы смотреть на ночные развлечения своей половинки в клубах и барах и решил развлекаться тоже. И никак не может понять, нравится это Гриммджоу или бесит. С одной стороны, Мудак-сан настоящий собственник, что давно уже не новость, но при этом Ичиго открыл в нём новую грань — Гриммджоу любит смотреть. На то, как Ичиго трахает кого-то. Иногда даже не принимая участия. Просто наблюдает с такой отчаянной жаждой, жадностью, похотью и сквозящей мазохистской ревностью в сияющих синих глазах, что Куросаки крышу рвёт от возбуждения. Похоже, в себе Ичиго тоже открыл новую грань — ему нравится, когда Гриммджоу смотрит. Зато после того, как безымянные, безликие куклы покидают их постель, между ними двумя происходит такое, что мозги текут из ушей.
Ичиго тянет напарника за волосы, заставляя выпрямиться и смотреть в глаза. Знает, как бы Гриммджоу не прятался за безразличием в голосе, он ждёт правильного ответа и подразнить его — великое искушение.
— Может быть, — неоднозначно отвечает, хотя точно знает, что будет один, да кто на него с такой физией посмотрит вообще. Стопудово, хитрожопый кошак специально ему так рожу разукрасил, чтобы без него и носа в клубах не показывал.
Гриммджоу возвращает Ичиго ухмылку.
— Сладких снов, ягодка.