Filthy mind

      Ичиго не может уснуть. Перед глазами всё ещё стоит омерзительное зрелище кровавой комнаты в клубе. Он прикуривает очередную сигарету и бездумно смотрит в окно на ночной город. Редкие пятна горящих окон в домах, свет уличных фонарей и проезжающих машин, неоновые огни, огромные плазменные экраны и рекламные щиты. Поднимает глаза на ночное небо — в нём никогда не видно звёзд. Скоро рассвет… Уже через пару часов покажется солнце, заливая светом душный перенаселённый город, и люди высыпят на улицу, спеша по своим делам, вливаясь в каждодневную рутину, занятые собой и не замечающие ничего вокруг, кроме собственных нужд и желаний. Миллионы людей с одинаковыми лицами и пустыми глазами, безразличные к чужим жизням, словно роботы из фантастических фильмов. Именно такие лица Ичиго видел сегодня ночью в клубе, пока охрана и прибывшая полиция не попросила всех удалиться с места преступления. В глазах некоторых из них на миг промелькнуло облегчение, в некоторых страх, но в большинстве своем это было омерзение и следующее за ним безразличие. Ни капли сострадания, волнения или боли. Ничего подобного. Глупые, бездушные жалкие людишки. Ха, когда это он стал причислять себя и подобных себе к другой, более высокой касте?       В глазах Гриммджоу он увидел усталость и, пожалуй, досаду за испорченный вечер. Ичиго не понимает, как можно оставаться спокойным в подобной ситуации. Они вернулись домой пару часов назад, и всё это время он сидит в темноте на подоконнике и продолжает курить, а Гриммджоу, приняв душ, отправился спать. Ичиго завидует ему, его спокойствию и умению принимать свои эмоции, а именно, безразличие к чужой жизни, как данность, как нечто естественное. Это можно было бы объяснить тем, что Гриммджоу сам по себе человек жестокий или даже бездушный, но Ичиго знает, что это не так. По крайней мере ему хочется так думать. Гораздо противнее во всей этой ситуации, что сам он не так уж и впечатлился размазанной по всей комнате кровью. Он не почувствовал ни страха, ни жалости, его сердце не содрогнулось от ужаса, на самом деле, ему даже было наплевать на жертву, первой его эмоцией был гнев. И разочарование. Вейл был здесь, всего в паре метров от него, а он этого не почувствовал, вообще ничего странного или подозрительного, потому что был слишком занят выяснением отношений, собственными желаниями и вспыхнувшей похотью. Да и сейчас он до сих пор злится, но не потому, что не смог предотвратить убийство, а потому, что не смог поймать убийцу. Это понимание причиняет боль и вызывает стыд, а может быть и нет. Отлично! Он ничем не отличается от бездушных, думающих только о себе людишек.       Вторая проблема, что его беспокоит — исчезновение Орихимэ, но и в половину не настолько как должна была бы. Да Господи, он сейчас должен очертя голову носиться по городу в её поисках, но вместо этого он преспокойно курит на грёбаном подоконнике, терзаясь своей неоднозначной реакцией на происходящее. Конечно, можно успокоиться и свалить всё на то, что Орихимэ взрослая девочка и ей просто надоело участвовать в чёртовом шапито, устроенным двумя засранцами, использующих её как раздражитель. У неё есть полное право оскорбиться, плюнуть на всё и уйти развлекаться в своё удовольствие. Бога ради, она взрослый человек, живая женщина и ничто человеческое ей не чуждо и, если она захотела провести сегодняшнюю ночь с каким-то безымянным парнем, не уведомив предварительно об этом Ичиго, она имеет на это полное право, хотя такое поведение и не в стиле Орихимэ. Жаль только, что это ни капли не успокаивает, и произошедшее сегодня ночью убийство только подливает масла в огонь.       Ичиго выдыхает дым и тушит истлевшую сигарету в переполненной пепельнице. Рука сама тянется к телефону, лежащему рядом, и снова набирает её номер, и снова тот же ответ — абонент недоступен. Ичиго сжимает телефон в ладони и снова закуривает. Одна затяжка и сигарету перехватывают чужие пальцы. — Ну давай, сорвись и беги её искать, тогда сможешь поставить себе галочку как правильному положительному герою.       Гриммджоу делает глубокую затяжку и присаживается на широкий подоконник рядом с напарником. Он совсем не кажется заспанным, и его голос достаточно бодр. А ещё он обнажён… Ичиго вдыхает глубже. Дым плавно рассеивается вокруг них. Его здесь уже слишком много. — Как ты можешь быть таким… — Каким?       Безразличным, бездушным, грёбаным ублюдком! Хочет сказать Ичиго, но спрашивает лишь: — Как у тебя это получается? — Просто, — Гриммджоу неопределённо пожимает плечами. — Я ничего не могу изменить. Я могу биться в истерике и проклинать несправедливость мира, но убийцы по-прежнему будут убивать, жертвы — умирать. Смирись с этим. Ты не можешь изменить мир, так зачем попусту тратить энергию и нервы. И тем более винить себя в своей беспомощности.       Как удобно! Не можешь — не делай. Отличное оправдание! Однажды Гриммджоу уже говорил ему об этом, тогда Ичиго его не послушал, и они оба выжили буквально чудом. Может Гриммджоу в чём-то и прав, может мир не изменить, но как игнорировать? Как можно бросить своих друзей в беде и забыть? Это же неправильно… — Перестань! — Гриммджоу закатывает глаза, улавливая несогласие и сомнения напарника. — Тебя больше заботит не исчезновение девчонки, а то, что ты упустил её, не смог контролировать ситуацию, — слова тяжело оседают в мозгу Ичиго, и он хмурится, — и раздражает то, что на самом деле тебе на это наплевать. — Ещё затяжка и дым в лицо. — Ты ничего об этом не знаешь… — Конечно, знаю, — полушепотом тянет Гриммджоу и придвигается ближе, теперь их лица и губы разделяет лишь пара миллиметров. Запах его кожи и геля для душа резкий, с горчинкой, но приятный и возбуждающий, перебивает сигаретный дым. — И ты знаешь, что это правда и только это знание не даёт тебе успокоиться, оторвать свою задницу от блядского подоконника и пойти наконец в постель. — Он выпускает ещё одну порцию дыма и отстраняется.       Ичиго отводит взгляд. Ему нечего возразить, потому что Гриммджоу прав, и он ненавидит себя за это. — На твоё счастье, я знаю, как тебе помочь.       Гриммджоу тушит недокуренную сигарету и отодвигает пепельницу в сторону. Снова придвигается и проводит языком по губам Ичиго, сначала мягко облизывает, не получая никакой ответной реакции. Ему это очень быстро надоедает, и он прикусывает нижнюю губу любовника, требуя открыть рот. Ичиго подчиняется. Поток встречной энергии врывается в его тело и заставляет желать большего.       Это неправильно. Это отвратительно. Это блядски неправильно и отвратительно! Но Ичиго засовывает свой язык в рот Гриммджоу и углубляет поцелуй, сквозь который слышит довольный смешок.       Гриммджоу во всём прав и это ещё более отвратительно. То, что Ичиго совсем не может ему сопротивляться, то, что одно его присутствие, его поцелуи, прикосновения, дыхание, голос — всё! — заставляет расслабиться и не думать ни о чём, кроме удовольствия. Всё в мире словно перестаёт существовать и никакие проблемы больше не трогают — Орихимэ, Вейл — всё безразлично, кроме его персоны рядом. Похоже на безумие. Параллельный мир, в котором существуют только они двое.       Спрыгнув с подоконника Гриммджоу разворачивает Ичиго так, чтобы встать между его ног и быстро стаскивает с него футболку. Руки Ичиго сразу же опускаются на обнажённые бёдра Гриммджоу и притягивают его ближе, чтобы тот мог потереться о грубую ткань его джинсов. Это возбуждает. Поцелуи становятся всё более откровенными и влажными. Энергия бальзамом разливается по телу и удовольствие затапливает каждую клеточку. Слишком, слишком много и всегда недостаточно. Не просто жажда или зависимость — жадность — новая грань зависимости, которую Ичиго всё чаще стал замечать в последнее время. Звякает пряжка ремня, и он чуть привстаёт, позволяя стащить с себя джинсы вместе с бельём. Гриммджоу отрывается от его рта и медленно опускается на колени, проводя языком влажную дорожку по груди. Ичиго сдавленно выдыхает и опускает ладонь на затылок любовника. Быстрее. Хочется… Гриммджоу дразнит, облизывая нежную кожу на внутренней стороне бёдер Ичиго, очень близко, но недостаточно… Ичиго шипит и пытается сдержать рвущиеся наружу стоны. Чёрта с два он будет просить! Ещё несколько широких влажных мазков языком… И укус! Резко и сильно. Ичиго вскрикивает и откидывается назад, ударяясь затылком об оконное стекло. Дыхание перехватывает. Он сильнее сжимает в кулаке жесткие волосы Гриммджоу и притягивает его ближе, позволяя пить свою кровь и возбуждается сильнее. — Ты принадлежишь мне, — шепчет Гриммджоу, — только это важно.       Ичиго уже готов ответить «да», готов согласиться с чем угодно, лишь бы Гриммджоу перестал его дразнить и взялся наконец за дело всерьёз.       Звонок мобильника возвращает в реальность. Мелодия Орихимэ. Ичиго хватает телефон, резко вспомнив о своём недавнем беспокойстве и амплуа положительного героя. — Блять… — Гриммджоу отстраняется, поднимается на ноги и уходит назад в спальню, не желая слушать их разговор. Всё! Веселье на этом закончено.       Орихимэ говорит Ичиго, что с ней всё в полном порядке, просто телефон разрядился. Конечно, она не может отделаться таким односложным ответом, потому что после облегчённого выдоха её друга один за другим сыплются вопросы: «Куда ты пропала?» «С кем ты была?» «С тобой точно всё в порядке?!» «Почему не сказала, что уходишь?!» Услышав последний, Орихимэ раздражается и хочет спросить: «Кому?» Все были так увлечены представлением «Кто в доме хозяин?» в исполнении самого Ичиго, что навряд ли обратили на неё внимание даже, если бы она разделась и начала танцевать на столе. Кроме того, очевидно же, что обнаженный Джагерджак интересует Ичиго больше, чем Орихимэ в любом виде. Господи, что за странные мысли? Иноуэ трясёт головой, выкидывая их из головы, и терпеливо отвечает на все вопросы. Она мнётся, заикается, краснеет и прячет глаза за рыжей чёлкой, хотя Ичиго и не может её видеть, когда подтверждает, что была с парнем. И ведь нет в этом ничего такого, она взрослая девушка и имеет право на личную жизнь и Куросаки совершенно не касается, с кем она проводит ночи. И всё равно из её уст слова «да я была с парнем», а точнее, «я… да… ну… да…» звучат как оправдание. И когда она почти добавляет: «У нас ничего не было», кажется, что ей снова пятнадцать и она оправдывается перед старшим братом, заменившим ей мать и отца, который застукал её на горячем с незнакомым парнем, хотя такого никогда не было.       Неиссякаемую вереницу вопросов Ичиго перемежает с извинениями. «Прости, что привёл тебя», «Прости, что оставил одну», «Прости, что…» и ещё миллион «прости». Это почти сводит Иноуэ с ума, ей хочется расплакаться и бросить трубку или послать Ичиго ко всем чертям, только бы не слушать его неискреннее раскаяние, а он, словно понимая, начинает ещё больше извиняться. Иноуэ прекрасно осознаёт, что это не его вина, и фальшь, звучащая в его словах, тоже не его, она знает, что здесь приложил руку Джагерджак, и этого невозможно избежать, потому что он внутри Ичиго. В его крови, костях и мозгу. В каждой клеточке. Она чувствует это каждый раз, когда касается Куросаки — голос Гриммджоу, его голод и даже видит его ухмылку и то, как Ичиго снова и снова сдаётся ему на милость. И никакая сила рэйки этого не изменит, в первую очередь потому, что Ичиго сам не очень-то хочет сопротивляться, хоть и никогда в этом не признается. Можно подавить голод, можно усмирить зверя, но нельзя заставить перестать чувствовать. Орихимэ никогда не касалась Гриммджоу, но ради блага Ичиго надеется, что тот тоже чувствует нечто подобное.       Самым страшным вопросом становится: «Кто это был? Человек? Вампир?» Этого вопроса Иноуэ боялась больше всего, потому что она не может, не хочет отвечать на него. Она краснеет ещё сильнее и уже вовсе не от смущения, а, скорее, от стыда и вранья, что она несёт. Ей хочется провалиться сквозь землю, только бы Ичиго перестал спрашивать. Кажется, он успокоился и теперь хочет знать все подробности её личной жизни, и, Господи, он делает это действительно из любопытства, беспокойства и потому, что желает ей счастья, а вовсе не из ревности, как хотелось бы её тёмной личности. «Вампир? Красивый? Зарегистрированный?!» Прежде, чем он успевает спросить как его зовут, Иноуэ кричит, что вода в ванной льётся через край, и молоко на плите убежало, во что, зная Орихимэ, Ичиго верит, и она наконец кладёт трубку. Выдохнув, она тяжело оседает на кровать, на секунду задумавшись, не включена ли действительно вода в ванной. Закусывает губу, проводит ладонью по вспотевшему лбу и прикрывает глаза рукой. Завтра вопросами её забросает не только Ичиго, но и половина Сейрейтея, и никому из них она не сможет дать правдивых ответов. Конечно, она может признаться, довериться агентам СТУПР и радоваться, что цела и невредима, и просто забыть эту нелепую, неправильную встречу, которая никогда не должна была случиться, но почему-то ей кажется, что она не сможет. Орихимэ ненавидит ложь, особенно, когда лгать приходиться самой, но что ещё она может сделать, тот с кем она была… — Улькиорра Сифер, — представляется он, несмотря на громыхающую музыку его прекрасно слышно, голос словно звучит в голове. Он протягивает руку с белоснежным платком, и сердце Орихимэ ухает в пятки и колотится как у перепуганного кролика.       Имена членов Эспады у всех на слуху в Сейрейтее и надо же было ей попасться прямо в лапы одного из них. Всё что она о нём знает — вампир, тёмный, с поразительно мощной духовной энергией и ледяным взглядом, впрочем, сейчас его взгляд скорее скучающий лениво обозревает развернувшееся на танцполе шоу, но всё равно пробирает холодом до костей, сверкая в коротких вспышках стробоскопа. Иноуэ лихорадочно прикидывает в уме насколько велика возможность того, что он не знает, кто она такая — рэйки, работающая на Сейрейтей — и подошёл просто спасти деву из беды. И отметает эту возможность как совершенно несостоятельную, потому что рядом на танцполе Ичиго обнимает Гриммджоу, и уж этих-то двоих он не может не знать.       Она видит, как Ичиго прижимает Гриммджоу к себе и шепчет что-то на ухо, скорее всего, заставляя прекратить устроенные беспорядки. Как их тела идеально соединяются, как Гриммджоу кладёт свои руки поверх ладоней Куросаки, как откидывает голову на его плечо, как уголки губ изгибаются в чуть заметной улыбке — в каждом жесте сквозит безоговорочная победа вперемешку с облегчением и полным доверием, словно это не Куросаки пять минут назад разбил ему нос.       Орихимэ прикрывает глаза — она блестяще сыграла роль, отведённую ей в сегодняшнем спектакле, все повеселились и теперь будет жаркое примирение, потому что их спектры уже переплелись между собой и сияют так ярко, что больно смотреть. Внутри зарождается странное чувство противоречия, нечто граничащее со страхом, любопытством с одной стороны и, да, ревностью с другой — термоядерное блюдо, приправленное щедрой порцией адреналина.       Она снова переводит взгляд на протянутую ей руку и вкладывает в неё свою. Сердце по-прежнему заходится в напряжённом ритме, холод пальцев, сжавших её ладонь, обжигает, но сила, скрытая в них, кажется надёжной. Прикасаясь, она может почувствовать многое — сомнения, страхи, злость, боль, но сейчас ощущает только внушительную силу, непоколебимую волю, властность и никаких слабостей или отголосков чувств — пустота, как будто у него дыра на месте сердца. Существо, держащее её за руку, словно не имеет эмоций — бездушный, бесстрастный холодный монстр.       Иноуэ не замечает, как они покидают танцпол, минуют входную зону и оказываются на улице. Ноги ватные, колени подгибаются, словно суставы и кости превратились в желе, внизу живота змеёй извивается страх, но адреналин и иррациональное чувство надёжности перекрывают все ощущения. Орихимэ не чувствует себя в безопасности, она хочет кричать и плакать, звать на помощь и бежать без оглядки, но только сильнее сжимает ладонь Улькиорры, потому что это единственное, что не даёт ей рухнуть.       Словно в немом чёрно-белом кино перед глазами мельтешит никогда не спящая улица, вывески баров, неоновые подсветки, люди, дорогие машины. Когда шла сюда с Ичиго, Орихимэ видела эту же улицу яркой, блестящей, причудливой и ужасно шумной, а сейчас цвета будто померкли, звуки притихли, она слышит лишь стук собственного сердца и видит лишь зелёные глаза, смотрящие ей прямо в душу. Чувствует холод пальцев, не крепко, но настойчиво сжимающих её ладонь и ощущает себя белым маленьким кроликом, попавшим под гипноз коварного опасного удава — вот-вот сожмутся кольца и перекроют ей кислород. На задворках сознания ядовито-зелёным неоном мелькает «Las Noches». Снова бар, люди, лестница, дверь…       Словно очнувшись от туманного забытья, Иноуэ находит себя сидящей в удобном кресле в незнакомой комнате. Пустой и серой, а может, она просто до сих пор не различает никаких цветов, кроме оттенков зелёного. Где-то играет музыка, слышатся голоса, смех и звон бокалов. Напротив неё ещё одно кресло. Орихимэ медленно поднимает взгляд от дорогих безупречно начищенных ботинок — острые ровные стрелки чёрных брюк, кипенно-белая рубашка, наполовину расстёгнутый пиджак, тугой узел галстука, бледная шея, острый волевой подбородок, тонкие плотно сжатые губы, небрежно спадающая на лоб чёрная как смоль чёлка и вот они — глаза змеи — жуткий немигающий взгляд, внимательный и цепкий, видящий всё вокруг. Сердце Иноуэ сбоит и едва бьётся в груди.       Улькиорра сидит в кресле, облокотившись одной рукой на подлокотник и подпирая голову кулаком с острыми выпирающими костяшками длинных пальцев. Бросающаяся в глаза худоба и чрезмерная бледность кожи, неподвижность позы и застывший взгляд делают его похожим на мертвеца по сравнению с пышущей жизнью Орихимэ, но в то же время придают аристократичность и неуловимое изящество. Эта хрупкость и отстраненность обманчивы, Орихимэ чувствует его подавляющее присутствие, едва сдерживаясь, чтобы не обернуться и посмотреть, не стоит ли у нее за спиной ещё один Улькиорра, или забраться на кресло с ногами.       Он задумчиво смотрит на перепуганную девушку, мыслями, кажется, находясь совершенно не здесь, но в глазах мелькает едва заметное любопытство, когда Орихимэ вцепляется пальцами в подол своего белого платья и неосознанно облизывает пересохшие губы. Слюны нет и она тяжело сглатывает подступивший к горлу колючий ком. — У меня есть к тебе дело, рэйки Орихимэ Иноуэ, — он выпрямляется и подаётся вперёд. Ближе. Девушка непроизвольно вжимается в спинку своего кресла. — Ты боишься? — тихий, шипящий голос на гране шёпота вызывает мурашки по телу. — Нет, — едва шевеля онемевшими губами, шепчет Орихимэ, а в её глазах вспыхивает новый взрыв паники. — Почему тогда твои пальцы дрожат?       Она кажется ему забавной, может быть, привлекательной и очень живой, даже сейчас, когда бледна и до смерти напугана. Она пошла с ним по доброй воле, зная кто он, и то, что он может в любой момент прервать её жизнь. Это делает её в его глазах… смелой? Или глупой. По крайней мере, интересной. Пока.       Иноуэ не удивляет, что он знает её имя и способности. Она тоже знает — перед ней опасный зверь — хищник, а хищники нападают быстрее, если жертва пытается сбежать. Всё равно не получится, это лишь продлит её агонию. Если он привёл её сюда, значит, ему что-то нужно. Иноуэ сильнее стискивает ткань своего платья, медленно выдыхает и расслабляет руки. Смотрит ему прямо в глаза. — Что тебе нужно? — её тонкий голос дрожит, но в глазах нет прежнего страха, словно его замечание о слабости задело её и придало сил. — Ничего, чего бы ты не смогла сделать.       Он снова замирает, ни одного лишнего движения, вообще никакого движения, его спектр не отражает ни цветов, ни эмоций, словно его нет вовсе, вокруг него только пустота. Если бы его губы не шевелились, Орихимэ подумала бы, что перед ней и вправду мертвец. — Ты способна исцелять духовные раны. Эспаде нужна твоя сила.       Орихимэ приоткрывает рот от удивления, забыв о страхе, она не верит своим ушам. Он похитил её и хочет заставить работать на Айзена? Присоединиться к Эспаде? Предать своих друзей? — Ты знаешь кто такой Вейл? — спрашивает он снова откидывается на спинку кресла. — Чудовище, — шепчет она, кивая. — О нет. Он такой же вампир, как и другие. Как твои друзья. Разница лишь в том, что зверь внутри него сильнее. Он вырвался на свободу и захватил его разум, но ты можешь вернуть его ему, рэйки. Эспада желает поймать его так же, как и Сейрейтей, поймать и приручить. Он источник огромной силы. Будь на нашей стороне и сможешь прикоснуться к ней. — Но… — Простого «да» будет достаточно. — Нет! — твёрдо заявляет Орихимэ. В её глазах загорается уверенность. Никогда она не согласится прислуживать Айзену, не встанет на тёмную сторону. — Почему? — совсем не задетый её мгновенным и вызывающим отказом спрашивает Улькиорра. — Потому что я никогда не предам своих друзей! — Друзей? — если бы на его лице отражались эмоции сейчас это была бы ироническая насмешка. — Кого ты называешь своими друзьями? Агентов СТУПР? Они такие же вампиры, как и я, и они так же хотят использовать твою силу для достижения своих целей. — У нас разные цели! Айзен не считается с людьми. Не щадит ни их жизни, ни души! — Души? — на этот раз едва заметная усмешка скользит по тонким губам. Улькиорра поднимается со своего места и мгновенно оказывается рядом с Орихимэ, так быстро, что она не успевает заметить ни единого шага. Он склоняется ниже к её лицу, невидимый холод сковывает дыхание. — Ты говоришь так, словно «душа» нечто материальное и ценное, словно можешь дотронуться и увидеть её. — Он наклоняется ещё ниже, узкая ладонь движется вдоль тела, длинные бледные пальцы едва касаются тонкой ткани платья, замирая в миллиметре от выреза на груди. Холод, словно яд, растекается по телу и парализует мышцы. — Мои глаза видят всё. Ничто не ускользнет от моего взора. Если я чего-то не вижу, значит, этого не существует. Увижу ли я твою душу, если вскрою тебе грудную клетку? — Рука поднимается выше, едва ощутимо задевая подбородок и губы. — Увижу ли я её, если раскрою тебе череп?       Орихимэ не моргает и не отрывает взгляда от его неподвижных мёртвых глаз. Не может дышать и двигаться, парализованная холодом и едва слышно шепчет, не желая верить его словам: — Душа есть у всех. Я чувствую её, когда прикасаюсь.       Его глаза сужаются, становясь более живыми, взгляд — пронзительным, проникающим под кожу. Молниеносное движение, которое она снова не успела заметить — он хватает её за запястье и выдёргивает из кресла, поднимая на ноги. — И что же ты чувствуешь, прикасаясь ко мне? — в ровном ледяном голосе по-прежнему нет ни единой эмоции, хотя его действия говорят об обратном. Он прижимает её ладонь к своей груди, там где бьётся его сердце так тихо и ровно, что она едва ли может уловить пульсацию. И только это. Ни сомнений, ни слабостей, ни агрессии, ни злости, ни ненависти. Вокруг него словно вакуум — ни цвета, ни звуков, ни эмоций — пустота. — Ты цепляешься за глупые правила, навязанные тебе слепой верой в человечество, в любовь и всепрощение. Ты защищаешь людей. Оберегаешь их жизни, как нечто ценное, но узнай они, кто ты есть на самом деле, то, не задумываясь, воткнут нож тебе в спину. Не разбираясь на чьей ты стороне, без колебаний и сожалений.       Орихимэ отчаянно мотает головой. Она не хочет верить. Не хочет соглашаться. Слезы блестят на её глазах. Он отпускает её руку. Обходит медленно, останавливаясь позади и шепчет, склонившись к её уху. — Ни у людей, ни у вампиров нет души, только зверь, сидящий внутри, и когда он выбирается на свободу, отрекаясь от таких глупостей как мораль или закон, тогда уже нет разницы — мы все звери. — Нет… — шепчет Орихимэ, и слезы текут по её щекам. — Люди жестоки и эгоистичны. Они используют нашу кровь, чтобы получить удовольствие, отдают свою, когда им это выгодно, используют нашу силу, чтобы получить больше власти. — Нет… — И убивают нас, когда мы перестаём быть им полезны. — Нет… — Завтра это может быть один из твоих друзей, — ледяные пальцы ложатся на её плечи и чуть сжимают, а ядовитый шёпот медленно растекается, заполняя собой всё пространство. — Например, Куросаки Ичиго. — Слова проникают в голову и застревают намертво, превращаясь в мысли и рождая яркие образы.       Ичиго неподвижно лежит на земле с поблекшим безжизненным взглядом, бледными губами и разорванной грудной клеткой, через которую не видно бьющегося сердца и света души. Его кровь растекается уродливой лужей, а ярко-синий спектр стремительно угасает, унося последние отголоски жизни из его истерзанного тела. — Нет! — кричит Орихимэ и вырывается из рук Улькиорры. Слезы градом текут из глаз.       Это неправда! Всё это неправда! Она разворачивается к нему лицом, ловит безразличный взгляд и ей становится больно. Как он может жить с такой пустотой внутри? В постоянной темноте и холоде?.. — Почему ты плачешь? Не понимаю. Ты слепо веришь в жалких неудачников, погрязших в глупых мыслях и наивных представлениях, верящих в справедливость и мир во всём мире. Рано или поздно все они умрут, сражаясь за «душу», которой не существует.       Орихимэ больше не может терпеть. Он не имеет права так говорить! Он может присвоить её энергию, может манипулировать ей, даже забрать её жизнь, но он не сможет отобрать её веру! Это всё, что у неё есть.       Слезы мгновенно высыхают, в её глазах загорается гнев, в руках появляется сила. Спектр бушует, темнеет и пылает зелёным огнём.       Она замахивается и бьёт его по лицу так сильно, что звон пощечины эхом расходится по комнате.       Улькиорра не меняется в лице, словно не чувствует боли. Всё тем же бесстрастным взглядом он смотрит в горящие праведным гневом глаза Орихимэ, будто ничего не произошло. — Уходи. Такси ждёт тебя около входа.

***

      Шихоин ненавидит провалы и не желает мириться с ними. Она любит контроль и порядок. Точность действий. Чёткие планы, продуманные до мелочей. Тогда всё идёт как по маслу — операции завершаются успехом, агенты живы и здоровы, а у Йоруичи высокие показатели по всем параметрам. Обычно так и происходит — механизм СТУПР работает как часы, но бывают провалы.       Первый провал Шихоин — Куросаки Ичиго — мальчишка, в свои девятнадцать взваливший на себя непосильную ношу и теперь навсегда потерявший возможность вернуться к подобию нормальной жизни. Господи, где были мозги великолепной Шихоин, когда она позволила разбудить в невинном мальчике безумного зверя, неподдающегося никакому контролю. Зверя — источник силы и разрушения, которого нужно держать в клетке как крайне опасную особь. Это случай, когда сила — не дар, а наказание.       Второй провал — Гриммджоу Джагерджак — хитрый ублюдок, искусно дёргающий за ниточки не только Куросаки — всех! и Шихоин в том числе. Он присвоил себе Ичиго, тем самым обеспечив себе неприкосновенность в Эспаде, этим же заставил Сейрейтей предоставить себе защиту и даже вступил в ряды агентов СТУПР. Он позволил инициировать себя, ограничивая тем самым свои возможности, он подчиняется и ведёт себя до известной степени тихо, словно действительно перешёл на светлую сторону. Шихоин не верит ему ни на секунду, до зуда в пальцах она хочет избавиться от него, но все попытки ослабить его влияние на Куросаки заканчиваются неудачей. Гриммджоу Джагерджак — бомба с часовым механизмом — неизвестно, когда рванёт и каковы будут последствия. Всё, что ей остаётся, это пристально следить за ним — держи друзей близко, а врагов ещё ближе — и надеяться, что в случае чего она успеет среагировать вовремя.       Итак, тандем Куросаки-Джагерджак самый большой безоговорочный её провал как главы СТУПР, вампира и человека, именно поэтому она так ненавидит провалы и промахи.       Сегодняшняя операция по перехвату мелкого наркотрафика не должна быть провалом. Ничего нового — торговля кровью частое явление, но перехват одной небольшой партии может помочь продвинуться дальше и вывести на более крупную рыбу.       В последнее время количество наркотрафика существенно увеличилось, этому без сомнения способствует Айзен Соуске, и протянувшая руки во все сферы общественной жизни деятельность «EspadaGroup». Айзеном движет желание сделать людей своим скотом, поэтому он так стремится попасть в правительство и получить абсолютную власть, а до тех пор пока собирает свою армию, использует любую возможность, поработить людей как можно больше. Самый простой способ этого добиться — вампирская кровь — всё равно, что оборот наркотиков на чёрном рынке — приносит огромные доходы наркодилерам и порабощает разум наркоманов. Люди готовы продавать себя и убивать за дозу кайфа, деньги или кусок власти, зачастую даже не подозревая с кем они имеют дело. Эйфория — наркотическое вещество, но мало кто знает, чем оно является на самом деле.       Сейрейтей, работающий при поддержке министерства обороны, неплохо справляется с нежелательными последствиями столкновений людей и вампиров и с незаконным распространением крови. Никаких заминок быть не может, курьеры всегда только люди не представляющие действительно серьёзной угрозы для опытных агентов. Но. Людей часто недооценивают.       Как и предполагалось задержание проходит без сучка и задоринки. Машина перехвачена, водитель задержан, кровь изъята. Но. При более тщательной проверке лаборатория Сейрейтея не находит ни единого пакета с вампирской кровью. Очевидно, данные разведки были ошибочными. Партию крови необходимо вернуть в местный банк при больнице. Водителя отпустить, предварительно подправив воспоминания о задержании.       Полный провал. Шихоин уверена, что-то нечисто в этой истории.

***

      Наоки Ито спускается на первый этаж, потягиваясь и блаженно жмурясь после сеанса первоклассного массажа, который он только что посетил. Флайер с адресом клиники положили ему в почтовый ящик — обычная реклама. Поскольку мужчина по множеству часов проводит за рулём, то боль в пояснице не щадит его, сходить на массаж — отличная идея. Было настолько хорошо, что на какое-то мгновение он отключился прямо на столе, пока умелые ладони и пальцы порхали по его спине. И почему он раньше сюда не приходил, определённо стоит посетить ещё пару сеансов.       Регистратор на ресепшене просто красавица — гладкая кожа, чёрные волосы, большие карие глаза, тонкая талия в традиционном кимоно и застенчивая улыбка. Ммм… Наоки, не раздумывая, записывается на следующий сеанс. Пока девушка оформляет нужные документы, он внимательно рассматривает её. Идеальная. Ему всегда нравились такие. Именно такие.       Хинамори Момо — имя на золотом бейжде. Красивое имя. Красивая девушка. Не то чтобы Наоки был дамским угодником, но сейчас настроение просто прекрасное, он чувствует уверенность в себе и нестерпимое желание узнать, что красавица прячет под своим кимоно. Он заводит непринуждённый разговор, делает комплименты, рассказывает, что работает водителем при местном банке крови и ненавязчиво намекает на более интимную беседу. Сегодня определённо его день — девушка мило смущается, робко улыбается, но отвечает на флирт и в итоге соглашается на свидание. Легче лёгкого. Он самодовольно улыбается и покидает клинику «Сейрейтей».       Вернувшись домой, он продолжает прибывать в приподнятом настроении, но от чего-то не может вспомнить запланированы ли у него какие-нибудь дела на сегодняшний день, ну кроме многообещающего вечера. Это странно, ему кажется, что он забыл о чём-то, может что-то на работе, но у него законный выходной, телефон молчит, а значит, ничего важного. И всё же…       В его квартире настоящий бардак: коробки из-под еды, пивные банки, старый диван, заваленный каким-то хламом. Он конечно холостяк и отнюдь не чистоплюй, но квартира смотрится уж чересчур неопрятной, словно это не дом, а скорее временное пристанище. Надо бы здесь прибраться если он надеется, что сегодняшнее свидание плавно перетечёт в ночь.       И что надеть? Наоки не помнит, когда в последний раз ходил на свидание. Порывшись в своей одежде, которая почему-то не в шкафу как у нормальных людей, а наскоро собранная в дорожную сумку. Он что куда-то уезжает? Или приехал? Не обнаруживает ничего подходящего — его рабочая форма, чёрные водолазки, толстовки, военные ботинки, две пары новеньких кожаных перчаток — не так уж много и ничего стоящего.       В холодильнике не обнаруживается ничего, кроме пары бутылок пива и нескольких ампул с… морфином? Зачем ему? И как он их достал? В голове мелькают какие-то странные бессвязные картинки — неясные лица, чей-то отрешенный взгляд… Ерунда какая-то.       Голова болит. Внутри чувство, словно он забыл что-то очень важное. О себе и своей жизни. Что он делал вчера? Что он вообще делал до того, как открыл глаза в комнате для массажа? Он не может вспомнить даже, как попал в эту клинику. Знает что сам пришёл туда, но как шёл не помнит. В груди давит, голова уже раскалывается на части. Странные картинки продолжают пробираться в его реальность — крики, запахи…       Нужно прилечь. Шатаясь и держась за голову, он возвращается в комнату, скидывает с дивана хлам и сумку с одеждой. Возможно, после сна ему станет лучше. Возможно… Сумка опрокидывается на бок, со стуком ударяясь об пол, в ней несомненно есть что-то, помимо шмоток. Наоки вытряхивает всё содержимое. На пол вместе с одежной выпадает пистолет…

***

      Хинамори Момо сотрудник отдела Ясновидения*, несмотря на молодость, уже опытный агент. При тесном контакте она узнает и вытащит из человека столько информации, сколько это вообще возможно, даже той, о которой он сам ещё не знает.       Она не любит оперативные задания, вообще не сказать, что работа приносит ей удовольствие — влезать в чужие жизни, воровать чужие тайны, чужие мысли — это неправильно. Не честно. Каждый имеет право на свободу мысли, даже на самые тёмные, гадкие и опасные, на то они и мысли, чтобы быть личными и становиться достоянием общественности лишь по желанию их хозяина.       По началу это было увлекательно — предотвращать поступки и действия, ещё до того как они произойдут, но с каждым разом всё больше начинало походить на копание в чужом грязном белье. Маленькие постыдные человеческие тайны, алчные, эгоистичные, безумные желания — их так много в людях и когда они одерживают верх, то побуждают человека на чудовищные жестокие вещи. И все они хранятся в сейфе памяти Хинамори, иногда ей кажется, что когда-нибудь эти тайночки трансформируются в уродливых беспощадных демонов и раздерут её на части, наказывая за то, что она посмела вытащить их наружу.       Сегодня ей нужно убедиться, что Наоки Ито — рядовой сотрудник банка крови — простой водитель, а не наркокурьер. Память его очевидно была кем-то стёрта, и пока он и сам не знает кем является на самом деле.       Черная «хонда» заезжает за ней в семь, как раз закончилась её смена администратора в клиники релаксации «Сейрейтей».       Хинамори покидает Управление, нацепив на себя человеческую маску наивной беззаботной простушки, оставаясь при этом агентом. Никогда нельзя терять бдительность, слишком сближаясь с объектами заданий. Они всего лишь люди. Её немного нервирует, что все стёкла в машине наглухо тонированные, но что ей может сделать человек?       Застенчиво улыбаясь, она открывает пассажирскую дверцу и усаживается на сидение, едва успевает её захлопнуть, как автомобиль срывается с места, кажется, слишком резко.       Хинамори сразу понимает, что они с Ито в машине не одни, но прежде чем успевает повернуть голову, кто-то хватает её сзади и крепко прижимает к спинке сидения, накрывая рот рукой. Слева в шею впивается игла. Наркотики. Убойная доза морфина. Эффект практически мгновенный. Мышцы расслабляются, работа мозга притормаживается, взгляд расфокусируется, координация движений нарушается, не говоря уже о ментальных способностях. Остаётся только способность дышать. Хинамори слышит голос Наоки и того,второго, голоса двоятся и растягиваются, не складываются в привычные слова и звуки. Мысли всё больше путаются с каждой секундой, плавают в безмолвной темноте, вязнут в пустом необъятном пространстве, отключая беспокойство, боль, страх, инстинкты и желания. Остаётся только блаженное ничего. Сознание уплывает в небытие, и глаза закрываются.       Когда Хинамори вновь открывает глаза, она чувствует боль и страх. Она слышит голоса и смех, но не может разглядеть лиц. Её разум всё ещё под действием наркотиков, она едва ли осознаёт реальность происходящего. Тёмные безликие фигуры кружат во круг неё, она моргает и щурится, пытаясь разглядеть их или хотя бы место, где находится. Всё кружится и расплывается, покрытое серой пеленой и тёмной дымкой. Откуда-то сверху льётся яркий свет, слепит ещё сильнее. Она не может пошевелиться, руки и ноги привязаны прочными кожаными ремнями к столу, на котором она лежит. В правую руку воткнута игла капельницы, и Хинамори видит, как тёмная кровь бежит по тонкой трубке, а вместе с ней утекает её жизненная сила. С каждой каплей, медленно и вместе с тем чертовски быстро. Руку покалывает, пальцы немеют, что невозможно сжать их в кулак. Страх усиливается. На глаза наворачиваются слёзы. Хинамори отчаянно пытается собраться, сконцентрироваться и взять под контроль свой разум, но разъеденный наркотиками мозг не желает подчиняться.       Пространство вокруг неё то сужается, то расширяется, она видит то белые стены, то разноцветные разводы, очертания предметов вокруг абстрактны — квадрат, круг, и тёмные фигуры. Они двигаются, яркий свет бьёт с потолка усиливая слёзы.       Люди вокруг неё даже и не люди вовсе. Они высокие худые и странные. Она не видит их лиц, зато видит страшные провалы глазниц, выплывающие из серой дымки всякий раз, когда кто-то из них приближается к ней. У них странные голоса, шипящие и громкие двоятся и отдаются эхом в её ушах. Смех. Хриплый. Омерзительно звонкий. И тихие надрывные стоны. Её собственные. Ей хочется кричать в голос, звать на помощь, но голос не слушается, из горла вырываются лишь непроизвольные звуки, которые она не может контролировать.       Холодно. Кажется, на ней нет одежды. Вся нижняя половина тела горит в ледяном огне, она вся в ссадинах внутри и снаружи. Хинамори не хочет думать, что с ней делали, пока она была без сознания и благодарит бога, что не чувствовала этого.       Кто-то гладит её по волосам — медленно перебирает прядки, приятно и до дрожи омерзительно — и шепчет на ухо. Хорошая девочка. Моя маленькая девочка. Красивая. Моя прекрасная девочка. После каждой ласки она чувствует, как что-то сжимает её бедро или грудь, с силой впивается в кожу, раздирая болью, опаляя каждый нерв. Сознание мутится сильнее. Она чувствует порезы на своем теле. Много. Кровоточат. Так много, словно кожу пытались содрать заживо. Тело горит и коченеет одновременно.       Вот они — беспощадные демоны. Звери. Они терзают её тело, заставляя прочувствовать каждую мельчайшую частичку боли и животного голого страха. Распробовать, просмаковать. Они наслаждаются, питаются её болью, впитывают в себя её панику и упиваются агонией. Хинамори видит их неясные лица, перемазанные в красном. В её крови. Их жадные рты и длинные омерзительные языки облизывают испачканные в алом губы. Провалы глаз чёрные, как бездна, впиваются в её лицо, проникают в голову, под кожу, разбегаясь ледяными мурашками. Смотрят, смотрят, заполняя собой всё пространство, опаляя тьмой.       Дыхание частое-частое. Хиномори уже не чувствует своего тела, всё онемело. И боли не чувствует, но видит, как истекает кровью. В глазах красная пелена и яркий свет, а потом тьма и снова всё заливает алым. Волнами. Мощно. Словно цунами. Моя прекрасная девочка. Прекрасная девочка… Снова и снова. Бесконечно. Сердце то частит, то замедляется, в сознании её удерживает адреналин, страх и боль, и она молится, чтобы боли стало больше, чтобы она затопила с головой, чтобы захлебнуться и отключиться наконец.       Кровь всё капает, утекает из тела. Это длится уже несколько часов, а может даже дней. Здесь в Аду, потому что на земле не бывает так больно и страшно.       Хинамори кажется, что она сходит с ума. Безумная. Она начинает смеяться так громко, на сколько хватает сил. Смеётся, хохочет до хрипов и задыхается, пока не теряет сознание. Наконец-то.

***

      Покидая Управление, Орихимэ в холле видит Ичиго. Он сидит на диване в зоне оборудованной под ресепшен клиники. Несколько секунд девушка не решается выйти из лифта, на котором спустилась на первый этаж, и даже тянется рукой к кнопкам, чтобы снова подняться наверх и подождать, пока Куросаки уйдёт, но он уже заметил её, скрываться дальше глупо.       Ичиго ждёт Гриммджоу. Рабочий день закончен, но его, как всегда, вызвали на ковёр к Шихоин для очередного выговора по поводу его мудацкого поведения. Сегодня он неудачно подшутил над Маюри Куроцучи — начальником отдела спиритизма и реинкарнации — с серьёзнейшим видом рассказывая о настоящем жутком зомби в его отделе. Когда Куроцучи попросил указать, кого же он таковым считает, Джагерджак с невозмутимым видом подвёл его к зеркалу. К тому времени как Маюри немного успокоился, в зомби уже превратилась половина Управления.       Ичиго усмехается, вспоминая перекошенную от гнева физиономию Куроцучи, и думает, что нахальный подросток внутри Гриммджоу никогда не повзрослеет.       Орихимэ решается и выходит в холл. Она избегала встречи с Ичиго уже несколько дней и от этого чувствует себя ещё более неловко. Он поднимается ей навстречу с приветливой улыбкой, и она чувствует исходящую от него живую энергетику. Он такой живой. Такой… какой она себя больше не чувствует. Сердце начинает биться быстрее, и девушка глубоко вдыхает, отгоняя страхи и мрачные мысли, раздирающие её на части.       Иноуэ не злится, пытается не злиться. Хорошо, она чертовски злится! Это Ичиго толкнул её в омут, бездну пустоты, из которого она безуспешно пытается выбраться уже несколько дней. Каждую ночь во сне она видит застывший зелёный взгляд, слышит глубокий равнодушный голос и просыпается с криком от призрачных прикосновений холодных пальцев к своим плечам, чужого бесплотного дыхания на коже. Напуганная и возбуждённая, она ненавидит себя за то, что не может выкинуть из головы пугающий образ Улькиорры, не может перестать чувствовать его пустоту, которая прокралась в неё тем вечером. В голову, мысли, под кожу, в вены и теперь растекается по телу вместе с кровью, замораживая и отравляя каждую клеточку.       Орихимэ смотрит в тёплые глаза Ичиго, безмолвно просит понимания и поддержки. Защиты. Если уж он не сможет вытянуть её, тогда кто? Чтобы выплыть, она готова цепляться за любую спасительную соломинку, но по-прежнему ощущает в руках лишь бездушный холодный камень, который стремительно тянет её на дно.       Словно прочитав её мысли, Ичиго подходит ближе и обнимает её, крепко прижимая к себе. Окутывая теплом. Его бьющая ключом энергия толчком проходит сквозь её тело, успокаивая. Иноуэ слышит, как бьётся пульс под его кожей. Цепляется за его плечи и сильнее прижимается к груди. Тепло. Он горячий. И сильный. И надёжный. Она закрывает глаза и негромко хлюпает носом, готовая расплакаться. На мгновение она чувствует себя счастливой и свободной, холод, повсюду преследующий её, исчезает, растворяется в тепле и дыхании Куросаки. Она могла бы стоять так вечно, греясь и купаясь в его силе. Она знает, что это невозможно, но ещё минутку, ещё пару секунд.       Звякает лифт, нарушая уютную тишину между ними. Орихимэ не нужно поворачиваться, чтобы узнать кто за её спиной. Затылок опаляет синим пламенем. — И вот оно! Великое воссоединение двух любящих сердец! — слышится язвительный голос Гриммджоу. — Может, вам «резинок» одолжить, м? — Уймись, а! — сквозь зубы огрызается Куросаки, на что получает насмешливый фырчок.       Орихимэ отпускает Ичиго, не желая провоцировать новую ссору между ними, неловко отступая и извиняясь за свою несдержанность. Холод мгновенно набрасывается на неё снова, окутывает мертвенным саваном.       Гриммджоу проходит мимо, демонстративно задевая Ичиго плечом, и Орихимэ видит, как потоки их спектров сталкиваются и кусают друг друга. Агрессивно и игриво одновременно. — Я жду в машине, — бурчит Джагерджак, открывая входную дверь. С улицы слышится резкий визг тормозов, хлопок и снова визжание шин по влажному асфальту. — Эй, — зовёт Гриммджоу, замирая на пороге, — это не твоя подружка там?       Орихимэ с Ичиго выскакивают на улицу. Во дворе, около ворот прямо на обочине дороги лежит израненное тело Хинамори.

***

      Гриммджоу закатывает глаза и лениво разваливается на стуле, снова оказавшись в кабинете Йоруичи. Трижды за этот день. Он ненавидит этот кабинет и этот чёртов стул, так как проводит на нём времени больше, чем в любой другой части Управления, выслушивая всевозможные претензии к его персоне. Очевидно же, что в этом ведомстве к нему слишком придираются.       Его забавляют глупости, которые несёт Шихоин. Не стой за его плечом Ичиго, он рассмеялся бы ей в лицо. Во всём всегда виноваты тёмные. Ну да! Он кривится, наблюдая за тем, как требовательный взгляд Шихоин обращается к его напарнику. Конечно, нашла слабое место — одно слово Куросаки, и Джагерджак расскажет всё, чего бы она не пожелала. Ичиго сжимает его плечо, Гриммджоу вздыхает, чувствуя давление внутри — если ты что-то знаешь, лучше бы тебе об этом рассказать — заставляющее развязаться язык быстрее, чем самые страшные угрозы Йоруичи. — Чего ты хочешь от меня?! Чтобы я решил твою проблему? — наконец говорит он. — Но я не могу, Киска, открой глаза. Эспада здесь не причём. Айзен хочет процветания нашей расы, а не её уничтожения, бога ради! Зачем ему кровь какой-то дуры из Сейрейтея, — продолжает он тоном родителя, объясняющего несмышленому ребенку очевидное. — Твои враги — люди!       Шихоин молчит несколько секунд, обдумывая его слова. Ей известно о нескольких человеческих группировках против вампиров, но их мало, и все они полностью контролируются Сейрейтеем — она даже не принимает их в расчёт. Её растерянное лицо веселит Гриммджоу всё сильнее. — Да, люди, — подтверждает он, чуть повышая голос. — Которых ты защищаешь и оберегаешь от кровожадных тёмных тварей вроде меня. Думаешь, они рассыплются в благодарностях? — Он отворачивается, ожидая возражений, но Шихоин молчит. Отлично, ну тогда нужно добивать. — Вероятность умереть от руки обдолбаной шлюхи, подсевшей на вампирскую кровь, существенно выше, чем от руки охотника. — Ичиго сильнее сдавливает его плечо, но Гриммджоу не хочет останавливаться. Тупость Сейрейтея, законы и правила всегда бесили его. — Что ты делала последние полгода? Сколько информации я выдал тебе о теневом бизнесе Эспады. Сколько каналов наркоты ты перекрыла? Сколько наркоманов отправила в психушку, упрятала за решётку незарегистрированных доноров? — с каждым словом в его голосе всё больше яда и злорадства. — Отобрала то, что Айзен давал им. Только вот Азену всё равно, дорогая, как только ты закрываешь одну дверь, он открывает другую. Страдают только твои драгоценные людишки, теряя бизнес, деньги, псевдовласть. Теряя эйфорию — свой прекрасный розовый мир. Думаю, им надоело терпеть такую несправедливость. Ты перекрыла им кислород, так пожинай плоды!       Шихоин хочется ударить его. Наглый, невыносимый, дерзкий ублюдок! Убийца, ни во что не ставящий человеческую жизнь, сейчас тыкает её носом в дерьмо, и она нашла бы способ заставить его заткнуться, если бы его слова не имели смысла. Но он прав. За последние полгода Сейрейтей провёл множество удачных операций — наркотики, проституция, незарегистрированные доноры — перекрыв источники нелегального бизнеса и больших денег. Люди способны на крайнюю жестокость, если отнять у них, то чего они жаждут. — И что ты предлагаешь?! Раздавать кровь на улице?! — злится Шихоин, её бесит правота мерзкого Джагерджака. Она была так зациклена на том, чтобы разрушить планы Айзена, что всё остальное прошло мимо.       Гриммджоу зло усмехается и стискивает зубы. Дура! Что толку на него-то злиться? Ладонь Ичиго снова ложится на плечо, и он неосознанно прижимается к ней щекой — успокаивает. — Что бы ты сделал? — спрашивает Йоруичи, глубоко вздохнув, глотая свою гордость.       Гриммджоу поднимает удивлённый взгляд. Это она на его бандитское прошлое намекает, что ли? — Где мне начинать искать?       Нет. Она просит помощи.       Он равнодушно пожимает плечами, ему наплевать. Чувствует, как пальцы Ичиго сжимают его плечо. Чёрт! Вот это проигнорировать не получится. — Я бы начал с банка крови, — неохотно отвечает он. — Информация по нему была неверной, мы проверяли, там всё чисто, — обрывает Шихоин. — Ну так проверь ещё раз. Неужели не поняла, зачем вашу девчонку выбросили, словно мусор под дверь? Тебе бросают вызов! В отличие от тебя, знают своих врагов в лицо.       Шихоин устало вздыхает, соглашаясь с доводами Джагерджака. Похоже, помимо Айзена и Вейла у Сейрейтея появилась новая проблема.

***

      Орихимэ смотрит на мертвенно бледное лицо Хинамори, стараясь удержать в себе слёзы. Когда Иноуэ попала в Сейрейтей, Хинамори была одной из первых, с кем она познакомилась. Они быстро подружились — Момо приветливая и милая, застенчивая, как и сама Орихимэ. И вот сейчас она лежит на больничной койке, опутанная всевозможными проводами и датчиками, напичканная наркотиками, с огромной потерей крови, удивительно, как она вообще осталась жива. Иноуэ прикасается к руке подруги и задерживает дыхание, чтобы почувствовать слабый, но ровный пульс. Её физическое тело быстро придёт в норму. Кровопотерю восстановят, синяки и порезы заживут, но вот её разум… её ментальные способности… Спектр едва ли различим — тонкий, слабый и тусклый и то, что Орихимэ видит внутри неё, прикасаясь, заставляет содрогнуться. Темно. Пусто. Холодно. И только безумный душераздирающий смех звучит в пустоте. Пугающий хохот мерзких демонов, засевших глубоко в её душе.       Ты говоришь так, словно «душа» нечто материальное и ценное…       Орихимэ отчаянно хочет спасти душу Хинамори. Излечить её, вывести из тьмы. Никто не заслуживает такой участи — бесконечно бродить в темноте. Но сколько бы она не пыталась, сколько бы усилий и энергии не вкладывала в свои прикосновения, может лишь успокоить, но не восстановить силу. Силу даёт кровь. И человеческой в случае с Хинамори слишком мало. Она по-прежнему далеко. Недосягаемая, окутанная тьмой. Словно между ними пролёг огромный океан, словно они на разных берегах, в параллельных мирах и невозможно докричаться или увидеть друг друга.       Что, если Момо не поправится? Что, если её душу уже сожрали демоны?       Ни у людей, ни у вампиров нет души, только зверь, сидящий внутри…       Это сделали не демоны — люди. Люди под омерзительной маской демонов. Люди, забывшие о прощении, о чести, о морали. Люди, заботящиеся только о своих алчных желаниях. Жестокие люди. Безумные и дикие, как звери.       Ты защищаешь людей. Оберегаешь их жизни, как нечто ценное, но узнай они, кто ты есть на самом деле, то, не задумываясь, воткнут нож тебе в спину…       Это сделали люди. Орихимэ ненавидит их прямо сейчас, глядя на бледное, почти безжизненное лицо Момо, она ненавидит их. Ярость и злость кипят внутри, желая быстрее вырваться наружу, желая отомстить. Они должны чувствовать ту же боль, тот же страх, что тугой пружиной сжимался в животе Хинамори, когда они резали её, когда забирали её кровь, когда из неё утекала жизнь. Они заслуживают этого — медленной мучительной смерти.       Мы все звери…       Орихимэ вздрагивает и прикрывает рот рукой. Пальцы нервно подрагивают. Ей страшно от собственных мыслей. Как она может думать о мести, о кровавой расправе, когда её подруга застряла на грани жизни и смерти. Месть разъедает душу, отравляет, погружая разум в пустоту, от которой Иноуэ отчаянно хочет сбежать. Но пустота настигает её снова и снова.       Вытерев выступившие слёзы, Иноуэ отпускает холодную руку Хинамори. Отходит к окну. За ним тоже темнота, но эта темнота другая, не та, что поселилась внутри Момо и в ней самой. Она не пустая, не холодная, она окутана блестящими огнями города, переливается, словно радуга. Ровная, яркая, искрящаяся и сильная, пылающая, словно реяцу Куросаки.       Ичиго… При мыслях о нём сердце пропускает удар и короткое тепло разливается по венам, согревая замерзшее тело. Ей бы хотелось, чтобы он был рядом сейчас, чтобы снова обнял и прижал к своей груди, чтобы прогнал тьму. Согрел. Если не он, то кто?..       Из окна второго этажа Орихимэ видит, как Ичиго выходит во двор, тьма вокруг него расступается, рассеиваясь от его яркого света. Следом появляется Гриммджоу. Он догоняет напарника и привычным движением забрасывает руку ему на плечи. Ичиго непроизвольно льнёт ближе. Гриммджоу чуть склоняется и что-то шепчет ему на ухо, а потом коротко целует местечко за ним, задевая мочку. Ичиго жмурится, улыбается, что-то отвечает и обнимает напарника за талию. Гриммджоу игриво рычит и они, обнявшись, идут к машине, тихо о чём-то переговариваясь. Когда они думают, что никто их не видит, то ведут себя иначе — у Гриммджоу резко снижается уровень цинизма и пафоса, а Ичиго становится более открытым и раскованным. Они очень круто смотрятся вместе, мило воркуя, словно влюблённая парочка. Словно в мире нет никого, кроме них. Ни проблем, ни боли, ни крови. Есть только они. Они есть друг у друга. Константа.       Они едут домой. Пока Орихимэ измученная переживаниями и усталостью сидит возле кровати едва выжившей Хинамори, они едут домой… Холод ледяными кольцами с новой силой сковывает её тело.

***

      «Las Noches» встречает яркими красками шумом и музыкой. В прошлый раз, когда Орихимэ была здесь, она видела лишь чёрно-белую картинку с зелеными оттенками и ей кажется, что тогда всё было реальнее, чем сегодня. Сочность красок режет глаза, они кажутся ненастоящими, слишком вычурными, фальшивыми, наигранными, словно наклеенными на серые стены декорациями. Это всё неправда — мишура, чтобы прикрыть настоящее. Оно выглядит по-другому.       Почти все посетители обычные люди, публика преимущественно мужская и Орихимэ становится не по себе. Она идёт по проходу, боязливо озираясь. Хрупкой девушке прийти в одиночку в бар, под завязку заполненный подвыпившими мужчинами, не самая лучшая идея. О чём она только думала?       Ну… Здесь Ичиго встретил Гриммджоу. И Улькиорра приводил её именно сюда. Здесь… всё началось… Направляясь сюда, Иноуэ подчинилась нелепому порыву, более не в силах бороться с пустотой, захватившей всё её существо. Она устала бояться. Быть может, если она снова встретиться лицом к лицу со своим страхом, ночным кошмаром, мучающим её стоит только закрыть глаза, её терзания прекратятся. Может быть она снова обретёт уверенность и силу. Может быть… — Эй красотка, хочешь развлечься?!       Орихимэ оборачивается на голос. Высокий, крупный и изрядно выпивший мужик с сальной ухмылкой и жадными глазёнками. Господи. Девушка сжимает губы и надеется, что здесь хорошая охрана, если она вообще есть. На входе был охранник, он так странно на неё пялился и пропустил без единого слова. — Нет, — как можно более непринуждённо отвечает она. — Да ладно тебе, детка, давай, — настаивает незнакомец и тянет к ней свою огромную лапищу, хватая под локоть. — Ты здесь одна, я скрашу твой вечер. Сколько?       Орихимэ даже не сразу понимает, что он имеет в виду, спрашивая «сколько», но как только до неё доходит, вся неуверенность и страх трансформируется в ярость и негодование. Что значить «сколько»? Она что похожа на шлюху? — Я сказала, нет! — она вырывает свою руку из сжимающих её пальцев и хочет уйти, но у наглого мужлана, похоже, другие планы. Он снова хватает её на этот раз за запястье и так крепко, что точно останутся синяки. Иноуэ безрезультатно дёргается, хватка железная. Ей хочется кричать, позвать на помощь, она оглядывается по сторонам — никто не обращает на них внимания, ни другие посетители, ни охрана. Всем абсолютно наплевать, что какой-то урод лапает девушку против её воли. Никто не поможет. Злость снова затихает, побеждённая паникой. — Отпусти меня! — в отчаянии кричит она. — Не ломайся! Я хорошо заплачу, — совершенно не обращая внимания на сопротивление, гнёт свое мужлан и притягивает Орихимэ ближе, хватая её за талию. — Девушка же сказала «нет».       Орихимэ вздрагивает, услышав голос, она узнала бы его из тысячи — убийственно спокойный и ледяной. Это он… И теперь не знает, кого ей больше бояться. Она разворачивается в руках мужчины и встречается с пронзительными зелёными глазами. Сердце замирает на секунду и пускается вскачь. Это он.       Улькиорра скользит мимолётным взглядом по испуганному лицу Орихимэ и впивается глазами в её обидчика. Тот мгновенно разжимает руки, выпуская девушку из плена, и пятится к выходу с выражением животного ужаса на лице, словно увидел нечто настолько страшное, что его волосы седеют в считанные секунды.       Орихимэ задерживает дыхание и снова смотрит в «глаза змеи». Улькиорра молча протягивает ей руку, и она принимает её. Снова. Он снова спасает её. И вместе со страхом она ощущает необъяснимое чувство надежности в его холодном прикосновении.       Не видно ни его ауры, ни спектра, но отчётливо ощущается сила, витающую вокруг. Его сила. Его мощь. Она окутывает и отгораживает от остального мира. Яркие краски вокруг блекнут, и всё снова превращается в чёрно-белое немое кино. Встаёт на свои места, становится реальным и правильным.       Он мягко сжимает её ладонь, увлекая за собой. Орихимэ больше не замечает ничего вокруг, не слышит и не чувствует ничего, кроме холода его пальцев, и в груди рождается иррациональное желание согреть их, согреть всё его тело. Его душу, что бы он не говорил, Иноуэ по-прежнему уверена, что душа есть у всех, а значит и у него тоже.       Поднявшись на второй этаже, они проходят через ещё один полутёмный зал, заполненный людьми, и оказываются в большой и совершенно пустой комнате, словно потерявшиеся в огромном пустом пространстве, Орихимэ не уверена даже, что эта странная комната существует на самом деле.       Он подводит её к огромному зеркалу, как по волшебству появившемуся из ниоткуда и зависшему в пустоте, останавливается за её спиной, мягко опуская ладони на плечи. К щекам Иноуэ приливает кровь, и они розовеют. Улькиорра стоит позади, и в отражении она видит завораживающий контраст своего пылающего лица с его бледной кожей. Своих блестящих карих глаз с его — неподвижными и невыносимо зелёными. Своих огненно рыжих волос с его — чёрными как смоль. Картина кажется ей потрясающе красивой. Сердце колотится быстрее, отчаянно качая кровь, а внутри что-то щекочет и рассыпается холодными снежинками. — Зачем ты пришла? — шепчет он, и его дыхание мурашками стекает по шее, холодком пробегает по спине. — Я хочу знать… — Что ты хочешь знать? — Покажи мне… — голос срывается, — своего зверя?.. Я хочу знать, что внутри тебя? — дрожащим голосом просит она. Улькиорра чуть сильнее сжимает её плечи. — Ты не боишься? — Нет, — шепчет она в ответ.       Улькиорра придвигается чуть ближе, прижимаясь грудью к её спине, и слышит, как громко бьётся сердце горячее и живое. Орихимэ вздрагивает, когда он накрывает ладонью её глаза. С потерей зрения у неё начинает кружиться голова, и слабеют ноги, она больше не видит, лишь чувствует опору позади себя и хватается за его предплечье, чтобы не потерять равновесия.       Энергия вокруг них сгущается, мощная ледяная и сковывающая, отрицающая всё живое. Дышать становится тяжело и голову ведёт от недостатка кислорода. Иноуэ чувствует пустоту так близко, насколько это возможно, вокруг и внутри себя, словно она уже стала частью этой пустоты, слилась с ней. Бесконечная и тёмная, она обволакивает и пробирается всё глубже: под кожу, в кровь, в каждую клеточку тела, но где-то глубоко в самом центре этой пустоты слышится ровный стук. Сердце. Живое.       Дыхание учащается, когда Улькиорра берёт её за руку, она чувствует, что прикасающиеся к ней пальцы больше не принадлежат человеку, вместо них кожу нежно царапают длинные острые когти. — Если ты увидишь меня, у тебя больше не будет пути назад.       Иноуэ дрожит в его руках, чувствуя его мощь. Её спектр разгорается ярче, знакомясь, переплетаясь с его бесплотной силой. Мурашки окутывают тело. Внутри трепещет и бьётся волнение. Томление. Желание прикоснуться к неизведанному. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного. Она замирает, как перед прыжком в воду, как перед шагом в пропасть и жаждет, и боится испытать бесконечное головокружительное падение. — Я знаю.       Знает, когда он уберёт руку от её глаз, то за спиной она не увидит человека — нечто иное — сущность, душу или то, что существует вместо неё. — Скажи это. Для кого существуют твоё тело и разум?       Шаг… — Для тебя.