***
«Просыпайся И-чи-го.» Ичиго в ужасе подскакивает на постели, хватается за голову, пытаясь остановить вращающуюся перед глазами карусель. Прислушивается. В комнате никого нет, сквозь закрытые жалюзи пробивается тусклый дневной свет. Тихо. Чёрт. Сон. Всего лишь кошмар. Уже полгода Ичиго не слышал этот мерзкий голос и надо же было присниться. Взгляд на часы. Оу, меньше часа на сборы, если он хочет попытаться успеть в универ к первой паре. Невыполнимость этой задачи он понимает сразу, как только сползает с кровати. Ощущения будто позвоночник выдернули, а вместо него вставили колючую проволоку. И слабость жуткая. Хм, давно бы уже надо привыкнуть, почти каждое его утро начинается с ноющей боли пониже спины, но обычно эта боль щедро подслащена воспоминаниями о минувшей ночи, а тёплые объятия любовника, в которых он привык просыпаться, добавляют удовольствия и расслабляют измученное тело. Если Гримм и способен на нежность, то именно с утра, он ласковый, расслабленный, мягкий, тягуче-ленивый и готовый на всё, лишь бы подольше не выпускать Ичиго из постели. Сегодня, определённо, не то утро. Сегодня вместо приятного жжения под кожей, от того как по венам вместе с кровью растекается живая энергия, вместо прилива сил и хорошего настроения, вместо золотых крохотных искорок, рассыпающихся вокруг от прикосновений, вместо ленивых поцелуев и томного шепота, вместо всего этого какая-то… жопа, а точнее адская боль в ней. Хмурое утро и пустая половина кровати. Кстати, о кровати. Ичиго вчера вырубился в середине процесса от потери крови, не иначе, и было это точно на грёбаном подоконнике — да он теперь в это окно смотреть не сможет — а очнулся в кровати. Перенёс? Какая невъебенная забота! И смылся. Ичиго надеется, что от стыда. Хотя о чём это он — Гриммджоу и стыд понятия несовместимые. Добраться до ванной оказалось героическим подвигом. В зеркале показывают жуткие ужасы. Критично осматривая множественные синяки и укусы по всему телу, Ичиго решает, что для того, чтобы их скрыть, нужно, как минимум, завернуться в паранджу, а лучше вовсе из дома носа не показывать. Зараза! Уязвлённая гордость и злость разливаются по телу, превращаясь в материальные сгустки чёрного дыма. Несчастное зеркало трескается и разлетается на мелкие осколки. А всему виной кто? Правильно. Эгоистичный, непроходимый, ёбаный мудак!!! Глаза бы его не видели! Осторожно переступая босыми ногами через разбитое стекло, порезаться только не хватало, Ичиго добирается до душевой кабины, очень хочется смыть с себя следы кошмарной ночки. В голове мелькает мысль, что за разнесённое зеркало он ещё отхватит люлей, хотя… Херушки ему, этому мудаку! Вчера был первый и последний раз, когда Ичиго, словно дешёвая шлюха, помалкивал и подчинялся. Никогда больше! Ни в чём! Он лучше от жажды сбрендит, чем позволит ещё раз так с собой обойтись! И что он нашёл в нём только, в этом мудаке?! Ах да, связь. Ну и вообще-то, обычно Гриммджоу намного спокойнее, а когда молчит, то даже почти перестаёт быть мудаком, и тогда вовсе цены ему нет. В их недоотношениях лидер — Ичиго. Во всём, что не касается эм… секса. Здесь Гримм не уступает. Не то что бы рыжик жаловался, неугомонный котяра знает, как доставить удовольствие и себе, и партнёру. Ичиго не против на время забывать о стыде и гордости, чтобы накормить ненасытную пантеру, тот в свою очередь пытается не делать глупостей и слушается, а если нет — получает наказание. Кнут и пряник. Ичиго считал, что их обоих такое положение дел полностью устраивает. Так что же вчера случилось такого особенного, что это животное отделал его как… он так со своими шлюхами поступает, но с Ичиго — никогда. Раньше. Ну подумаешь, посидит две недельки… Взаперти. В четырёх стенах — ослепительно белых, как в психушке. В одиночестве. Без связи с миром. Без сигарет и выпивки. Без крови. Без Ичиго. Мда. Господи, да когда выйдет, он же бедную ягодку до смерти затр… кхм, сожрёт со всеми потрохами. Последняя мысль Ичиго несколько пугает. Может, подстраховаться, транквилизатор какой у Маюри попросить, ну там, для бешеных зверей, например. После душа становится значительно легче. Снова преодолев преграду в виде осколков зеркала, Ичиго возвращается в спальню, достаёт из шкафа свежую одежду. Большинство его шмоток давно уже перекочевало в эту квартиру, странно, что сам он официально до сих пор здесь не живёт. Но это даже хорошо, есть куда уйти, когда произойдёт подобное вчерашнему. Что значит, когда произойдёт? Снова? Не произойдёт такого больше — Ичиго не позволит. Жаль, что он навсегда не может убраться из этой квартиры и из жизни Гриммджоу, вряд ли он долго протянет без своей сумасбродной половинки. Каких бы эмоций он не испытывал, хоть ярость, хоть ненависть, он всё равно хочет Гриммджоу рядом. Всегда. Глубочайшая зависимость на уровне всех пяти чувств, мать её! Вот даже сейчас — злость с ума сводит, а тело требует дозу. Пиздец какой-то! И куда кстати подевался его ублюдочный наркотик? В квартире его нет. Позвонить? Хренушки! Ичиго совершенно не интересует, где носит эту сволочь. Хотя узнать, конечно, надо, а то Шихоин с него шкуру спустит, странно, что она ещё весь телефон ему не оборвала. Он должен был привезти Гриммджоу в Сейрейтей ещё час назад. Неохотно набирая наизусть выученный номер, конечно же слышит — абонент-неабонент. Блять! Ну и где искать Его блядское Величество, клубы и бары утром не работают. Решив сдаться, Ичиго приезжает в Сейрейтей один, ему определённо нужна помощь в поиске беглеца. И очень удивляется, увидев знакомый чёрный суперкар на стоянке. Это как это? Сам приехал? Выкопал совесть из могилы, что ли?! С ума сойти! В любом случае, это его поступков никак не оправдывает. Чтоб у него крыша от голода поехала! Не заходя в Управление, Ичиго разворачивается и отправляется в универ, ещё успеет к третьей паре. Утро следующего дня прошло… неплохо. Ичиго наконец-то нормально выспался. И это плюс. Правда, разбудил его мерзкий писк будильника и тычок Кейго в плечо, а не хриплый шёпот и горячий язык в ухе… И это жирный минус. Но зато он не опоздал к первой паре. Правда, когда впервые увидевший его профессор спросил, не ошибся ли юноша аудиторией, пришлось позорно доказывать, что он студент именно этой группы. Ладно, хреновое утро! Но зато рядом никакого мерзкого гада с неиссякаемым потоком едких подколов и провокаций. И это плюс. Правда, Ичиго совершенно не знает, чем ему заняться. Обычно всё своё время он проводил с Гриммджоу, а тут у него случились незапланированные каникулы. Непонятно как, но времени вдруг стало настолько много, что он совершенно растерялся — куда же его девать. И это ещё один жирный минус. Чем он вообще занимался-то до того как встретил свою недополовинку? Ну можно учёбу подтянуть, конечно, оценки на втором году у него не в пример хуже, чем на первом. А виноват кто? Конечно же, невыносимый, беспардонный, сволочной… Так хватит! Ичиго же хотел немного побыть нормальным, вот — будь нехочу, целых две недели. И ещё вчера злость на напарника была так сильна, что он думал — две недели это очень мало для такого невыносимого, беспардонного, сволочного… Фак! Как так получилось, что вся жизнь Ичиго крутится вокруг одного невыноси… Бля!.. День третий. Злость улеглась, обида рассыпалась и осела пеплом на самом дне сознания. Ичиго вообще отходчивый и теперь ему чертовски тоскливо и скучно. И безумно интересно чувствует ли Гриммджоу то же самое? Что он вообще чувствует? Даже не так. Что из того, что он чувствует, что они оба чувствуют, настоящее? Большинство эмоций им обоим заменяет кровная связь, жажда; она так сильна, что порой отличить потребность от желания, настоящего желания, становится практически невозможно. И это страшно, когда не понимаешь, хочешь ли ты увидеть, прикоснуться, поговорить, потому что этого именно хочешь, потому что скучаешь, уважаешь, любишь, или это просто голод терзает сознание, выпуская на волю примитивные инстинкты — еда, секс, сила. Ичиго всегда борется с этими инстинктами, не даёт им поглотить себя, он хочет сам принимать решения и, если он рядом с Гриммджоу, то это не из-за связи, не только из-за связи, это потому что он сам хочет. Хочет так думать и убеждает себя в этом. А вот Гриммджоу, наоборот, для него голые инстинкты — стихия, он может виртуозно управлять и прятаться за ними, от того, что его смущает. О да, за полгода, проведенные вместе, Ичиго узнал, что смутить дерзкую пантеру не так уж сложно. Стоит только заикнуться о чувствах — о чём-то, что не обусловлено связью — как Гриммджоу закрывается, пряча свою уязвимость. Хочет целовать, медленно смакуя губы Ичиго и при этом мурчать от удовольствия — так это всё жажда. Хочет неторопливо слизывать кровь с бледной кожи, покусывая и тут же зацеловывая — так это всё голод. Хочет нашептывать на ухо милые непристойности, возбуждая и распаляя сильнее, пока Ичиго пьёт — так это просто либидо разыгралось. А когда сам стонет и ласкается, дурея от прикосновений — так это не он, это чужая кровь внутри него. Три раза «ХА!», но Ичиго молчит, зная — для того, чтобы выжить, они могут попросту ежедневно пить кровь друг друга из пластикового стаканчика, даже не пересекаясь при этом. Они оба это знают, и оба не хотят этого. И негласно решено, что их связь намного глубже. Или Ичиго это сам себе придумал, чтобы хоть как-то оправдать свое порочную связь с другим мужчиной. Ведь когда любовь, то уже не грех, правда? Жаль, что эти мысли только с одной стороны. Гриммджоу всё это безразлично. День четвёртый. Несмотря на то, что за окном середина марта и погода радует ясным солнцем, высоким небом и плюсовыми температурами, для Ичиго весна словно не наступила. Солнце раздражает, ветер слишком свежий, переполняет лёгкие, тяжело дышать, а небо… небо голубое и ясное прямо как… Куросаки почти готов признать, что ему не хватает полумрака, запаха сигаретного дыма с горчинкой парфюма и насмешливой синевы глаз… Чёрт, да сколько можно о нём думать? Это ведь ненормально — быть настолько помешанным на одном человеке. Но Ичиго ничего не может с собой поделать, тоска и скука съедают изнутри, медленно пережёвывая внутренности. День пятый. Осталось ещё девять. Серых и унылых. Уже не просто скучно, голод даёт о себе знать, Куросаки не привык так долго обходиться без крови. Организм громогласно заявляет о недостатке энергии, требуя дозу, а получить не может — Ичиго не пьёт ничью кровь, кроме Гриммджоу. И он не будет делать исключений. Две недели срок безопасный, никто из них с ума не сойдёт — так сказала Шихоин. Она же всё знает. Так что никаких исключений, нужно просто отвлечься, не думать о… небе. День шестой. Лекция безумно скучная, Ичиго не пытается записывать, да что там, он не улавливает даже общего смысла, монотонный голос профессора усыпляет, а шёпотки переговаривающихся между собой студентов раздражают и не дают ни на чём сосредоточиться. Как он раньше-то высиживал столько времени без всяких проблем? Ну, вообще-то обычно у него было некое развлечение. Гриммджоу всегда присылал ему глупые смски, вроде: «Отгадай загадку. Красная головка в дырку лезет ловко?» Даже сейчас, пересматривая сообщения недельной давности, Ичиго не перестаёт краснеть от их похабного содержания. Когда оно пришло посередине лекции, он поперхнулся и чуть со стула не упал, конечно, получив замечание за нарушение тишины. «Придурок озабоченный, я на лекции!» — раздражённо ответил он. Через минуту телефон снова завибрировал, сигнализируя о новом сообщении: «Кто из нас ещё озабоченный?)) Дятел.» «Сам ты дятел!!!» — уже в бешенстве. Ответ пришёл через пять долгих минут, видимо, необходимых Гриммджоу, чтобы успокоиться и попадать по клавишам телефона. «Ответ на загадку „дятел“!)))». Ичиго был обескуражен и слегка возбуждён, а ещё зол и заведён до невозможности, когда до него дошёл смысл загадки. Да уж, уснёшь тут! Куросаки ясно представил, как растрёпанный со сна и домашний Гримм, потягивается в кровати и заливается смехом, получая невыразимое удовольствие, доводя любовника. Отличное утро! Где он только берёт эти безумные загадки?.. «Блин, ну надо было вспомнить», — мысленно ругает себя Ичиго и закрывает страничку сообщений. Телефон оставляет включённым, хотя прекрасно знает, что ни сегодня, ни завтра, ни еще долгих восемь дней никаких сообщений не получит. Он даже не думал, что будет скучать по этим маленьким пакостям. «Пойди в Сейрейтей и верни его силой.» Заткнись! Всего шесть дней в разлуке, а Ичиго одолела не только скука, но и он. С недавних пор он вообще не затыкается, и Ичиго кажется, что он сходит с ума. У него раздвоение личности, точно. Почему мерзкий демон, так долго молчащий, сейчас, в самое неподходящее и трудное время снова выполз наружу? И как заставить его исчезнуть? Пока он только раздражает едкими комментариями и подначками, но скоро это может вылиться в намного большую проблему. Альтер эго Ичиго весьма гнусное создание. «Я хочу веселиться! Хочу хорошей драки! А ты сидишь и страдаешь, как последний неудачник! Отдай тело мне, я лучше знаю, чего ты хочешь!» Убирайся из моей головы, пугало! Карандаш в руках с треском ломается пополам. «Как невежливо! Ладно. Но скоро ты сдашься И-чи-го!..» Ичиго трёт виски и вдыхает глубже. Убрался. Когда опускает глаза на стол, видит длинную трещину через всю столешницу. Чёрт. Плохо. Сила выходит из-под контроля, когда он злится, как тогда с зеркалом. И с каждым днём всё хуже и хуже. Иногда он думает, что его бы тоже не помешало изолировать. Сколько времени пройдет, прежде чем он сдастся? Почему Тьма снова терзает его после многих месяцев молчания? Неужели он в таком раздрае, что не может сдерживать собственного демона? И как Гриммджоу это всегда удаётся? День седьмой. Ровно половина отведённого им срока. Да-да, им. Теперь Ичиго чётко осознаёт, что это наказание для них двоих. Ещё только половина, а он уже готов наброситься на первого встречного от голода. Кажется, сейчас он понимает, почему Гриммджоу не ограничивает себя и пользуется услугами добровольных доноров. Жажда с каждым днём становится всё более невыносимой. Выкручивает и сдавливает внутренности до тошноты. А ещё головные боли. Они появились пару дней назад, вроде бы обычная мигрень, ничего особенного, но иногда думать становится практически невозможно, мысли путаются, и Ичиго просто залипает, не реагируя на раздражители, пока звенящая в ушах кровь немного не успокоится. День восьмой. Звонок Шихоин приходится как нельзя кстати. Она предусмотрительно не спрашивает о его самочувствии, потому что если кто-то ещё хоть раз спросит, почему он такой хмурый и бледный в последнее время, он точно пробьёт свой ответ с ноги. И не важно, что они разговаривают по телефону. С ним всё нормально! Да, раздражён немного, с кем не бывает. Так что Йоруичи переходит сразу к делу. Задание. Это лучшее, что слышит Ичиго за последние восемь дней. Задание это то, что нужно, чтобы выпустить накопившийся гнев и гудящую, давящую энергию. Особенность инициации — потребность не только получать, но и отдавать. Собственная энергия множится внутри, копится и ищет выхода, а чужая кровь требует новой дозы. Бесконечно. По кругу. Выматывает. Ичиго чувствует, как две противоположные потребности тянут и раздирают его на части, и он не может удовлетворить ни одну из них. Так что, да, задание — это определённо то, что нужно.***
Вывеска на здании Сейрейтея гласит: «частная клиника массажа и релаксации», настолько частная, что в Токио не найдётся ни одного человека, который когда-либо посещал её, по крайней мере по назначению, так как внутри здания расположено финансируемое государством секретное управление, занимающееся паранормальными явлениями, в частности законами и правами вампиров. Для посвященных в Японии существуют две крупнейшие вампирские организации: СТУПР — официальный орган власти, контролирующий численность, права, обязанности, способности и, конечно, сохраняющий в тайне само существование вампиров, как отдельной расы. Любой новоиспечённый вампир попадает под всевидящее око Сейрейтея и ставится на учёт в управлении. Одни предпочитают жить, как обычные люди, не развивая свои способности, другие присоединяются к Сейрейтею, а некоторые выбирают другой путь — тёмный. И тут на арену выходит вторая организация — Эспада — организованная преступная группировка — прибежище тёмных охотников, не желающих жить по законам людей. В Эспаде людишек считают низшей расой, достойной быть лишь рабами и кормом. К счастью, приспешников Эспады не так уж много и до высших органов власти никто из них пока не добрался. «ЕspadaGroup» — крупнейшая сеть корпораций, проникшая во все сферы деятельности, от изготовления продуктов питания до игрового и развлекательного бизнеса, занимает первое место в Японии, но большинство её филиалов вполне человеческие, не имеющие ни малейшего понятия о том, что верхушка — нелюди. Именно по этой причине Айзен Соуске, один из создателей «ЕspadaGroup», так жаждет власти, чтобы совершить переворот, сделать вампиров главенствующей расой и навсегда изменить ход истории. Два мощных гиганта — добро и зло — извечно противостоящие друг другу. Однако есть и третий путь — извилистая шаткая дорожка. Вампиры, не примкнувшие ни к одному из «гигантов» — отшельники, отщепенцы, не признающие ничью власть. Кем становятся отвергнутые обществом, не признающие ничьих законов, потерянные, непонятые, сбившиеся с пути существа? Вольнодумцы, сумасшедшие, зачастую обладающие впечатляющими способностями и мощной реяцу. Один из них вот уже на протяжении нескольких месяцев держит в страхе невинных жителей Токио, как людей, так и вампиров. Неуловимый и, судя по всему, абсолютно безумный серийный убийца-психопат известный как Вейл*, которого никто никогда не видел, зато многие слышали истошные крики его жертв. На местах преступлений он оставляет знак «W», рисуя его кровью убитых. На его счету уже пять трупов, три женщины и двое мужчин — все вампиры. Убивая, Вейл забирает их энергию, повышая уровень своей реяцу и жизненной силы. Ичиго ужасается, читая материалы дела. Желудок сводит колкой судорогой, и подступает удушающая тошнота, когда он рассматривает фотографии с изуродованными, разорванными на куски останками тел. Невольно представляет, как отчаянно кричали от боли и ужаса жертвы этого исчадия ада. Он предпочел бы никогда не видеть и не знать, что на земле существуют такие монстры. А он-то Айзена считал средоточием вселенского зла. Айзен холодный, расчетливый, жестокий и хитрый, он жаждет безграничной власти и силы, но в его действиях есть чёткая стратегия, упорядоченность и правила. А здесь… Здесь нет ничего, кроме безумия и смерти. Ичиго сжимает в руках увесистую папку с материалами, и от пальцев на бумаге остаются нематериальные чёрные следы. «Какой занятный, правда? Поиграть с ним было бы весело!» «Какого хрена вылез?! Убирайся!» — безмолвно командует Ичиго, стараясь подавить приступ гнева, вспыхнувший в нём при виде чудовищных картинок. Что-то в последнее время гнев терзает его слишком часто, слишком часто Тьма выползает на поверхность. Глубоко вдохнув, он закрывает папку, отодвигая её на край стола, и ещё пару минут сидит в одиночестве в светлом кабинете Шихоин, переваривая информацию. Он не такой, совсем не такой. Он не демон, не чудовище, не исчадие ада. Ичиго твёрдо решает доказать это и, во что бы то ни стало, поймать Вейла. Проходя по коридору к комнате для допросов, он слышит громкие голоса, принадлежащие Шихоин и, принесла же нелёгкая, Кенпачи. Вот уж кого Ичиго мечтает увидеть в последнюю очередь, так это своего непосредственного начальника, в свое время пересчитавшего ему все кости. — Дай мне десять минут наедине с этим уродом и я вытрясу из него всю правду! — громыхает басом Кенпачи. — Уймись, Кен, — протестует Шихоин, — после твоего допроса мы не правду получим, а ещё один труп! — То есть несмышлёному мальчишке ты доверяешь больше?! — не унимается Зараки. — Да что он вообще может?! — Вообще-то многое, — материализуясь словно из воздуха, рядом со спорящими появляется Кискэ в неизменных сандалиях и полосатой панаме. — Куросаки-сан обладает очень редким даром, тебе ли не знать, — веер прикрывает ехидную улыбочку, на что Зараки только яростно сжимает кулаки, — и он вполне может добыть нам информацию, не прибегая к так горячо любимым тобой пыткам. Сжав челюсти, Кенпачи демонстративно по-армейски разворачивается и оказывается лицом к лицу с Куросаки. Оскалившись и бросив на Ичиго острый как бритва взгляд, он удаляется прочь, позвякивая бубенчиками, вплетёнными в его волосы. Ичиго неосознанно передёргивает плечами, у него всегда бегут мурашки при виде этой маньячной улыбочки. Кискэ и Шихоин быстро вводят его в курс дела и объясняют, что же от него требуется. Собственно, ничего невыполнимого. Сегодня ночью был найден очередной труп — работа несомненно рук Вейла. Только вот неожиданность, на месте преступления агентами СТУПР был задержан вампир, не зарегистрированный в базе Сейрейтея. Некий Финдор Калиас, оказавший сопротивление оперативникам при задержании. На его левом запястье клеймом горит готическая татуировка с номером «24» — несомненная принадлежность к Эспаде. С трудом верится, что Калиас является самим Вейлом, слишком чистый спектр для серийного маньяка, но его связь с Айзеном очевидна. Можно допустить, что и Вейл с ним как-то связан. Надо проверить. Прочитать мысли обычного человека может любой вампир, но подавить волю другого вампира под силу только разрушителю — работа для Куросаки Ичиго. Пока Шихоин вставляет в ухо Ичиго маленький наушник, он рассматривает длинноволосого блондина, сидящего за толстым односторонним зеркалом в комнате для допросов. Всё требуется от Ичиго — просканировать мозг задержанного и получить как можно больше полезной для дела информации. Это вполне ему по силам. Ичиго выставляет перед собой энергетический блок и входит в допросную, садится за стол напротив Калиаса, сразу чувствуя тёмную враждебную энергию, пульсирующую вокруг него. Неровный спектр колеблется, перебирая все оттенки серого*, выдавая хорошо скрытую нервозность своего хозяина. С минуту Ичиго просто смотрит в такие же серые глаза, обрамленные светло-фиолетовым татуажем. Калиас сильно нервничает, это заметно по колебаниям спектра и крошечным взрывам реяцу, несомненно, он знает кто перед ним. — Ты готов, Ичиго? — звучит в ухе голос Шихоин. Куросаки глубоко вдыхает, на миг прикрывает глаза, позволяя своей энергии выстроиться вокруг него и плавно заполнить окружающее пространство, подавляя более слабую реяцу вампира напротив. Выдыхает, открывает глаза и едва заметно кивает в знак согласия. — Спроси его, как Вейл связан с Айзеном Соуске, — продолжает Йоруичи. Ичиго снова внимательно смотрит в серые глаза Калиаса и повторяет вопрос. — Пошёл ты! — звучит пренебрежительный и резкий ответ. Ичиго чувствует лёгкое покалывание от того, как враждебная реяцу бьётся о невидимые стенки его блока, отчаянно сопротивляясь. Он усиливает давление, чуть склоняет голову на бок и снова медленно и чётко повторяет вопрос, не задумываясь, откуда у него взялось такое ледяное и даже наводящее ужас спокойствие. Если бы он не был так сосредоточен на деле, то возможно бы услышал, как чужая кровь внутри него вкрадчиво шепчет и даёт мозгу нужные указания. До этого расслабленные пальцы Калиаса начинают мелко подрагивать, он сжимает кулаки и прячет закованные в наручники руки под стол. Осталось додавить совсем немного. Спектр Ичиго темнеет, из светло-синего переходя в почти фиолетовый, а вокруг вьётся тонкая красная окантовка. — Как Вейл связан с Айзеном Соуске? Что ты делал на месте преступления? — голос холоден как лёд, кажется, даже температура воздуха в комнате понизилась, хотя это абсолютно невозможно. — Мы отпустим тебя, если ты расскажешь, — без колебаний лжёт Ичиго. — Даже если отпустите, — против воли отвечает Калиас, не в силах больше держать язык за зубами, но всё ещё отчаянно сопротивляясь давлению Куросаки, — мне все равно не жить. Айзен-сама убьёт меня. — Почему? — ироничный вопрос вылетает раньше, чем Ичиго успевает подумать. — Мы тебя не выдадим, — он удивился бы, увидев свою мерзкую ухмылку сейчас. — Куросаки! — строгий голос Шихоин немного отрезвляет. И откуда это у него появилось желание дразнить и без того перепуганную жертву. — Вернись к главному вопросу! Шихоин сжимает в руке маленький микрофон, слушая ледяной голос своего подопечного, и ей кажется, что если закрыть глаза и только слушать, улавливая потоки реяцу, то пред ней, за стеклом, допрос ведёт не взрывной неопытный мальчишка, а прожжённый детектив или жестокий хладнокровный убийца — настолько много Гриммджоу в интонациях Ичиго. — Он узнает, — голос Калиаса начинает дрожать. Потоки его реяцу бледнеют, распадаются на глазах, всё больше развязывая язык. — Ну тогда тебе уже всё равно, правда? — насмешливо продолжает Куросаки. — Как Вейл связан с Айзеном Соуске? — Я не знаю! — голос уже откровенно дрожит, кажется, Калиаса терзает саднящая боль, сдавливает грудь и расплавляет мозги в кашу. «Он врёт!» — Врёшь! — Ичиго подаётся ближе. Глаза в глаза, всего пара сантиметров разделяет их. — Говори правду! — Давление всё сильнее, сейчас лопнут барабанные перепонки. — Никак! — наконец прорывает Калиаса. — Никак! Айзен-сама хочет его поймать так же, как и Сейрейтей. Я просто собирал информацию для него! — голос срывается на хриплый крик. — Зачем? — ещё ближе. «Добивай И-чи-го, нельзя поворачиваться к ещё живому врагу спиной.» — Зачем?! Глаза Ичиго сияют тёмной пустотой. Из носа Калиаса ползёт тонкая струйка крови. — Куросаки! Остановись! — Шихоин кажется, что мальчишка сейчас разнесёт мозги несчастного арестанта по белым стенам допросной. Стекло, за которым она стоит, вибрирует от напора негативной энергии, скопившейся в комнате. Сейчас там адски жарко. Последний раз Йоруичи видела Ичиго таким полгода назад, перед тем как Тьма выбралась на свободу. Не лучшей идеей было просить мальчишку покопаться в чужих мозгах, да ещё когда он так нестабилен и измотан жаждой. — Из-за его безумия и силы! Он… — дыхание Калиаса перехватывает, а голос хрипит, на губы и подбородок из горла брызгают алые капли. — Он хочет ещё одного монстра в свою коллекцию! Эспада — десятка. Одного не хватает! Одного? В Эспаде не хватало двух человек: номер 9 — Аарониро Арруруэри и номер 6 — Гриммджоу Джагерджак. Кто же успел занять одно место? Почему разведка Сейрейтея до сих пор не в курсе? «Спроси, спроси, кто занял ещё одно место. Спроси, И-чи-го!» — Куросаки, мы узнали всё, что необходимо. Выходи из комнаты. Достаточно! — в голосе Шихоин звучит беспокойство. Она видит, как из ушей и глаз Калиаса ползут алые струйки, тёмными пятнами капая на светлую столешницу. Ещё немного и голова парня треснет, как переспелый арбуз. Ичиго нужно остановить немедленно. Вот только как зайти в комнату, чтобы чудовищная реяцу не расплющила на месте. — Выходи из комнаты, Ичиго! — похолодевшие пальцы опускаются и замирают в миллиметре от кнопки вызова группы быстрого реагирования. «Спроси, ты ведь хочешь знать!» — Кто занял ещё одно место?! — с большим напором и колючим льдом в голосе. Концентрация реяцу вокруг просто нереальная. И вся она — Ичиго. — Ты! Ты — проклятое чудовище!!! — из последних сил хрипит Калиас, и чуть не выплёвывает свои внутренности на стол, заливая поверхность густой тёмной кровью. Его скручивает от острой боли, виски пылают адским пламенем. Он весь сжимается, падает со стула и нелепо скрючивается в углу между столом и стеной. «А-ха-ха-ха!» — раздаётся в голове дьявольский хохот. Нет! Не может быть! Не я это сделал! Я не чудовище! Я никогда не стану! Не стану таким как ты! «Уже стал! Ха-ха-ха!» — Ичиго, немедленно покинь комнату! — кричит в микрофон Шихоин, и её пальцы давят на тревожную кнопку. Куросаки срывает наушник, в ярости отбрасывая его в сторону, разворачивается и утыкается взглядом в зеркальную поверхность полицейского стекла. В отражении — не он. Из зеркала смотрит уродливый монстр, стоящий в густых клубах чёрного дыма, сверкающий безумством пустых ядовито-жёлтых глаз наполненных тьмой. Кровь кричит и стонет, воет почище дикого зверя. Громко! Больно! Гнев! Ярость! Ненависть! Вырываются наружу. Жажда! Сводит с ума! Ичиго хватается за измученную голову, в ней звенит так, словно одновременно взорвались все капилляры. Больно! Ещё секунда и мозги закипят, просто расплавятся и вытекут через ноздри, а сам он исчезнет, растворится в тёмной пустоте. Толстое стекло разлетается вдребезги, покрывая пол мелкими блестящими осколками. Шум в голове просто невыносимый. Тысячи голосов и звуков гудят наперебой. Такого шума Ичиго не «чувствовал» уже много месяцев. Он давно научился контролировать свои эмпатические способности, но сейчас, когда его терзает злость и голод, справиться с собой абсолютно невозможно. Эмоциональный багаж сотен незнакомых людей, словно горный поток, врывается в открытое, незащищённое сознание и разрывает голову на части. Виски горят огнём, в них шумит кровь и полыхает пламя, того и гляди лопнут от перенапряжения. Жажда душит. Ещё немного и исчезнут последние крупицы контроля. И тогда придёт Тьма. Ичиго срочно нужен ограничитель, якорь, который удержит его, вернёт благоразумие и волю. Но Его нет, некому успокаивать или отдавать приказы, а шёпот крови всё тише, словно она умирает, растворяется, покидая тело. Хочется кричать от боли и желания удержать, отдать всю свою, только бы ухватиться, зацепить, заставить циркулировать по венам. Всё за одну каплю. Тело трясёт лихорадка, а разум всё глубже вязнет во тьме…***
Горячего вспотевшего лба касается прохладная ладонь. Приятно. Лёгким прикосновением снимает звенящую агонию и жгучую боль. Сознание медленно возвращается из темноты, и органы чувств снова начинают работать правильно, а не беспорядочно выхватывать куски реальности. Сначала возвращается осязание, потом слух, о как же блаженна тишина, нарушаемая лишь тихим шуршанием кондиционера. Обоняние. И зрение. Под закрытыми веками больше не вспыхивают бредовые бессмысленные картинки, погружающие разум в глубины Ада. Страшно открыть глаза, вдруг Тьма всё ещё здесь, вдруг просто обманывает, издеваясь. Прохладные пальцы исчезают, Ичиго неосознанно тянется за прикосновением, потому что приятно. Легче. Эта ладонь снимает боль и жар, дарит желанное облегчение. Почему? Разве кому-то это под силу? Кому-то кроме него? Но его же не может здесь быть, правда? А что если лишь эта волшебная ладонь, удерживающая Ичиго в реальности, исчезнет, он снова впадёт в тёмную лихорадку, снова провалится в бездонную дыру, в которую летишь, падаешь, падаешь и нет конца этой пропасти. Глубоко вдохнув прохладный воздух, он медленно открывает глаза. Перед ним… грудь, даже он бы сказал с… шикарная грудь (определённо не вся дурь Гримма ещё выветрилась из его тела, но это, вроде как, хорошо, да?) и рыжие волосы. Мягкие, шелковистые пряди легонько задевают и скользят по открытым участкам кожи на шее и ключицах, когда девушка выпрямляется, убирая руку ото лба. Ичиго растерянно моргает, пытаясь понять или вспомнить кто перед ним. Нет, он её определённо не знает. Совсем юная, не старше него самого. Форменная белая блузка отдела биоэнергетического целительства. Медсестра? — О, ты очнулся?! — Голос приятный и мягкий, совсем не раздражает слух, а Ичиго думал, что сейчас не способен воспринимать ничего, кроме тишины. Он кивает, с радостью отмечая, что голова не взрывается новым приступом боли. Девушка улыбается ему тёплой и очень радостной улыбкой, словно Ичиго ей брат родной, наконец пришедший в себя после долгой глубокой комы. В голову даже закрадывается мысль — может, это правда, может, он потерял сознание не на пару часов, а на пару лет или больше. Вдруг все, кого он знал, уже постарели и умерли, и сам он уже дряхлый старикашка, пробывший в коматозе всю жизнь. Чувствует он себя хорошо, пусть усталым и по-прежнему голодным, но беспощадная жажда умолкла вроде и не терзает измученный разум, жар спал, энергетический уровень пришёл в норму. По крайней мере Ичиго так кажется, пока он ещё чувствует прохладу чужих пальцев на своей коже. — Как ты себя чувствуешь, Куросаки-кун? «Кун?» — разве они знакомы? Хотя не удивительно, единственного в Сейрейтее разрушителя все знают. Ичиго молчит и продолжает разглядывать незнакомку. Её энергетика положительная и сильная, располагающая, но какая-то странная. Зелёная.* Полностью. Весь спектр. У вампиров цветов всегда несколько. Кроме того, любой, даже самый светлый хранитель, имеет червоточинку, тёмную прослойку, указывающую на демона, скрывающегося внутри — это плата за кровь. Чем больше пьёшь, тем темнее становятся оттенки, повышается сила и увеличивается жажда. Неизбежно. А у неё нет. Либо она вампир, никогда в жизни не пивший крови, что вряд ли реально, каждому время от времени нужна пара капель чистой энергии; либо человек, но… для человека её спектр горит слишком ярко. — У тебя такая горячка была, — продолжает она, — я так испугалась! А потом ты затих, и я даже подумала, что умер… — замечает, как Ичиго кривится на слове «умер». — Ой прости, конечно, ты не умер, просто сознание потерял, а потом… — Сколько я был в отключке? — перебивает Ичиго, подозревая, что сама она вряд ли замолчит. — Пару часиков, — отвечает, словно не заметив, что её прервали, и продолжает тараторить. — Ты полежи ещё, тебе нельзя вставать. Хочешь поспи, а я с тобой посижу. Или хочешь поболтать, нет лучше отдохни. Хочешь, принесу тебе воды или… «Святой Кенпачи!» — думает Ичиго, подавляя желание закатить глаза, и впервые с радостью поминает своего начальника, который словам предпочитает дело. — Я никого не убил? — голос немного дрожит, а сердце пускается вскачь. Вдруг… — А? Нет, — отмахивается она. — Я слышала, ты разнёс допросную вдребезги, но все живы, — Ичиго облегчённо выдыхает, — правда, — и снова напрягается. — У Кискэ-сана пара царапин на лице, и у Йоруичи-сан, и у пары агентов ещё, один вывихнул лодыжку, второй поранил руку, — она загибает пальчики, а глаза Ичиго округляются всё больше с каждым словом, — пока они тебя держали. Ну вообще, когда стекло разбилось, то бум! И на всех попало, прямо вылетело и… — Как тебя зовут? — снова перебивает он, не в силах слушать свои прегрешения, особенно, когда о них рассказывают, словно это супергеройский блокбастер и он в роли «плохого парня». — Ой, прости, я такая глупая, — застенчиво и искренне улыбается она, — Иноуэ Орихимэ. Я подрабатываю здесь совсем недавно, Унохана-сан такая хорошая, она говорит из меня получится отличная медсестра. Не очень-то я в этом уверена, у меня из рук всё валится обычно, но я стараюсь, буду очень стараться, чтобы помогать всем и мне… — Я понял, — поспешно вставляет Ичиго. — Так ты хочешь чего-нибудь? Я могу приготовить сандвичи, знаешь, я люблю с горчицей и мармеладом, будешь? А ещё можно добавить солёных огурчиков и, если с молоком… — Нет, — Ичиго отчаянно мотает головой, с трудом подавляя приступ внезапно подкатившей тошноты. — А ну да, ты же вампир. Я слышала твой инициатор в изоляции, — здесь её голос становится грустнее и тише, — ты… — она опускает голову, рыжая чёлка падает и прячет её ясные, карие глаза, отбрасывая тень на внезапно порозовевшие щеки, — хочешь крови? — И замолкает. О, лучше бы она продолжала болтать про огурцы с молоком, потому что в образовавшейся вдруг тишине слишком громко стучит её сердце. Тонкой ниточкой на шее бьётся пульс, под нежной кожей струится лучистая и тёплая, словно весеннее солнце, энергия. О да, Ичиго очень хочет крови. Одно это слово уже возбуждает. Нельзя терять контроль. Нельзя! Он и так уже натворил дел. Но она так близко, свежая и вкусно пахнет, дурманит разум. Рот наполняется слюной, дыхание учащается, а глаза медленно заволакивает алой дымкой. Ичиго так сильно хочет её, что даже не реагирует на упоминание о своём инициаторе, хотя ещё сегодня утром он мог думать только о Гриммджоу. Он стискивает челюсти, изо всех сил сжимает кулаки. Нет! Никаких исключений! Он не набросится на девчонку, словно обезумевший зверь. Она не еда — живой человек. Её кровь не утолит жажду, лишь раззадорит. Но как же сложно держать себя в руках, когда она стоит так близко, так смирно и так доверчиво смотрит. Ичиго жалеет, что его руки не связаны, нет, лучше бы его и вовсе привязали к кровати, намертво прикрутили ремнями. Потому что ещё немного, и он прижмёт бедняжку к гладкой персиковой стене, не позволит ей даже вдохнуть, намотает на кулак её мягкие как шёлк волосы и с наслаждением вопьётся зубами в нежную шейку. — Уходи, — едва сдерживаясь, отрывисто просит он. — Что? — Иноуэ поднимает доверчивый и тёплый взгляд. — Но я могу… — Убирайся! Сейчас же! — кричит Куросаки, и глаза его пугают лихорадочным блеском. — Уйди! Убирайся! Иноуэ в испуге пятится и прикусывает губы, крошечная алая капля выступает на нижней. Всё!.. — Пошла вон!!! — не своим голосом орёт Ичиго и вскакивает с удобной кушетки. Глаза его больше не видят девушки, только горячее, алое, вкусное, желанное, возбуждающее… Орихимэ вскрикивает, смаргивает моментально навернувшиеся на глаза слёзы. Она едва успевает отскочить, прежде чем Ичиго удаётся до неё дотянуться. Куросаки с размаха врезается в захлопнувшуюся дверь, за которой исчезает Иноуэ. Он мучительно стонет и пару раз бьётся лбом о деревянную поверхность. Даже через преграду её запах слишком чёткий и манящий. Для верности он поворачивает замок на ручке, словно хлипкий запор способен его удержать, хорошо бы дверь сейчас тяжёленьким шкафом припереть, а лучше заварить наглухо. Медленно сползает по двери, опускаясь на колени. Лихорадка возвращается. «Чёрт, Гриммджоу… ты так нужен мне…» Голод впивается острыми когтями, терзает, жжёт изнутри, а кожа горит, покрывается липким потом. Внутренности скручивает, перемалывает словно в мясорубке. Голова гудит от боли. И голоса… вернулись. Ичиго сам — один большой оголённый нерв, не может найти себе места, мечется по маленькой комнате, проклинает яркое освещение и до отвращения персиковые стены. Разве этот цвет не должен успокаивать? Только раздражает! Чувство вины. Разлагает остатки раздробленного на осколки голодом мозга. Пытаясь анализировать свои недавние действия, парень теряет всё больше контроля, а сейчас не надо думать, сейчас надо собраться и усмирить разбушевавшуюся жажду. Но как не думать, как избавиться от гнетущих мыслей и неоспоримой виновности, ведь только её осознание удерживают от безумия, заставляет быть человеком. У зверей нет моральных рамок, нет ограничений — только инстинкты, а Ичиго не зверь. Не зверь! Он снова сорвался. Что пока никого не убил — чистая удача. Девчонка успела выскочить из комнаты невредимой, но секунда промедления и конец. Он уверен, что не смог бы остановиться, дорвавшись до крови. Она так вкусно пахла. Какой же он светлый, если внутри него сидит омерзительное чудовище, жаждущее истребить и разрушить всё на своём пути. Он ничем не лучше того самого Вейла, нет даже хуже, тот хотя бы не отрицает своей уродливой сущности. Ичиго сползает в угол обнимает себя руками, в попытке унять колючую нервную дрожь, утыкается лбом в колени и пытается выровнять дыхание. Он опасен, лучше бы его держать в клетке, как дикое животное. Господи, всего девять дней без Гриммджоу, без крови, а он уже разваливается на куски, не в силах себя контролировать. Что будет завтра? А ещё через пару дней? Жажда выжжет в нём всё человеческое, голод поглотит разум, и останется лишь злобная омерзительная Тьма. Ручка двери внезапно дёргается, от неожиданности Ичиго ударяется затылком о стену. Нет! Пожалуйста! Немного успокоиться стоило ему огромных усилий, если сейчас хоть кто-нибудь войдёт отсюда, он точно не сдержится. Ручка дёргается снова, а потом замок отпирается сам по себе. Дверь медленно открывается, Ичиго крепко сжимает веки и старается даже не дышать. Запах. Запах его жертвы всё ближе, щекочет ноздри, подначивая подступающее безумие. Нельзя… Ичиго чувствует чужую энергию, она живая и плотная, заполняет собой пространство, прикасается, давит на измученные нервы, провоцирует. Перед ним вампир. И сильный. Нужно открыть глаза и посмотреть. Нужно. Ему нужна помощь. Да вот только он уже не различает внешности, видит лишь силуэт, оплетённый тонкой паутиной вен, в которых пульсирует алая, вкусная, горячая… А в центре бьётся сердце, ударами пульса стучит в голове и горле. Господи, как же сложно сдерживаться. Силуэт приближается и что-то протягивает ему. Глаза вспыхивают алым, а рот наполняется слюной. Прямо перед его лицом, в протянутой руке, ни больше ни меньше… мензурка с кровью. Никаких сомнений. С КРОВЬЮ. Он сейчас душу готов продать за глоток. Но… Нельзя… — Это его, — произносит чей-то голос и этого достаточно, чтобы Ичиго схватил мензурку, дрожащими пальцами едва не раздавив тонкие стеклянные стенки. О да! Ещё тёплая кровь обжигает горло и мгновенно расходится по венам. Его кровь. Унимает дрожь и боль, успокаивает и шепчет ласково, словно он тоже здесь, рядом, мягко проводит пальцами по коже, успокаивает. Энергия быстрым потоком разливается по телу, возвращая рассудок. В голове проясняется, и Ичиго наконец может разглядеть перед собой Шихоин. На правой щеке у неё красуется длинный порез, уже тщательно обработанный, но от этого не менее уродливый. Чёрт! — Лучше? — невозмутимо спрашивает она. Сил хватает только, чтобы кивнуть. С прояснением рассудка чувство вины никуда не делось, наоборот, лишь усилилось, остро опаляя нервы. Хочется всё исправить, отменить, да только невозможно. Остаётся лишь пристыженно смотреть в спокойное лицо начальницы и чувствовать собственную никчемность. Боже, как он жалок. Йоруичи годами обходится без крови, а он не смог продержаться две несчастные недели. Конечно, ей легко, она не инициирована, ей не понять неизбежного зова крови, не понять потребности в хозяине. Она не знает каково это, когда от целого наживую отрывают жизненно важную часть, словно закоренелого наркомана лишают спасительной дозы, доводят ломку до предела, а потом ещё и дразнят, подсылая хорошеньких вкусных девочек. Успокойся, Ичиго, ты сам во всём виноват, не нужно было так сближаться с Гриммджоу, не нужно было так часто пить его кровь, позволять ему себя целовать, любить… Любить?.. — Прекрати так смотреть, Куросаки, — усталый голос Шихоин развевает нахлынувшую эйфорию. — Ты не виноват. Две недели безопасный срок, но ваша связь прочнее, чем я думала. Вы слишком увлеклись, обмениваясь энергией, её количество и частота обмена оказались… эм… немного… слишком большими. Огромными, я бы сказала. Мне нужно было быть внимательнее к твоему состоянию. Сейчас ты чувствуешь себя лучше? — Ичиго кивает. — Отлично, — её голос становится твёрже, — потому что, как бы там ни было, я не выпущу Джагерджака, он пробудет в изоляции весь положенный срок. Так что наберись терпения. — Как он? — вырывается у Куросаки быстрее, чем он успевает подумать. — Это ты узнаешь через пять дней, — ледяной ответ. Нечему тут удивляться. Даже оказывая необходимую помощь, Шихоин остаётся главой Управления — строгой и безжалостной. Вампиром. Что ж, Ичиго, пожалуй, считает это справедливым. За срыв и учинённый беспорядок его самого нужно изолировать, оставить одного сгорать в агонии изматывающей жажды, и уж тем более не предоставлять Гриммджоу на блюдечке. Интересно, каково ему там? Так же изнурительно больно, страшно и тоскливо? — Сегодня останешься здесь, пусть за тобой понаблюдают, — продолжает Шихоин. — Если станет совсем невыносимо, скажи, тебе принесут его крови, раз уж ты наотрез отказываешься пить донорскую. Это всё, что я могу для тебя сделать. Кровь… М? Донорскую? Можно подумать, она поможет. Только раззадорит голод, усилит жажду! И захочется ещё, ещё, ещё… И остановиться станет невозможно, пока не получишь то, что действительно нужно. Это проклятье! Кровь — проклятье! Гриммджоу — проклятье! Ичиго подсел на него, как на самый настоящий наркотик, медленно сжигающий душу. Необратимо изнуряющий, изматывающий разум и тело. Чёрт! Да что же он слабак-то такой! Готов ползать на коленях за одну живительную каплю. Нет уж! Этот срыв был последним! Чёрта с два он ещё раз позволит себе так расклеиться, и будь он проклят, если попросит ещё крови! Пять дней?! Да он и больше выдержит. Легко! Да, легко говорить, когда получил свою дозу. А что потом? Снова с головой в алый омут безумия?.. Позволить себе утонуть, не пытаться выбраться? Неужели это его жизнь? Неужели нет ничего другого? Йоруичи разворачивается, чтобы уйти. — Йоруичи-сан, — окликает Куросаки и отводит взгляд, когда начальница поворачивается к нему лицом, — та девушка… что была здесь, когда я очнулся, она… Я напугал её… — Йоруичи заинтересованно приподнимает одну бровь. — Эм… — Ичиго секунду раздумывает, стоит ли спрашивать, может, лучше не знать, — кто она? Ведь не вампир и не человек?.. — Точно, — в золотистых глазах мелькают лукавые искорки, — почему бы тебе не познакомиться с ней поближе и не спросить самому, — подмигнув озадаченному парню, Шихоин выходит за дверь, оставляя её незапертой.***
— Как всё прошло? — Он… заинтересовался, думаю всё должно получиться. — Тебе не кажется, что мы используем девочку. — Ты нашёл свою совесть? — Да не то чтобы… — Это была твоя идея! — Я только предположение сделал, а ты сразу — эксперименты проводить! Вдруг станет хуже! — Куда уж хуже?! Они друг без друга двух жалких недель протянуть не смогли! Их связь слишком… слишком!.. Это серьёзная проблема, ты же понимаешь?! Мы только немножко «разбавим» и всё. Кстати, как там наш второй номер? — Усталый, измотанный… Голодный и злой! Слабый. Молчит. От крови и обезболивающих отказался. Сам на себя непохож, в общем. — Ладно. Посмотрим, что будет, когда закончится изоляция.