***
Гриммджоу получает свой ужин. Двойную порцию. Во всех смыслах. Тогда почему, покидая VIP-зону, он так отвратительно себя чувствует? Нет лёгкости, нет эйфории, голова гудит и мутит от выпитого, начинается похмелье. И хочется задвинуться чем-нибудь покрепче, чтобы перестать чувствовать. Гриммджоу не нежный чувственный любовник. Он — хищник. Тёмный. Охотник. За модельной внешностью скрывается дикий зверь — вечно голодная пантера. Он жадный. Несдержанный. Он оставляет укусы, царапины и синяки на бледной коже своих жертв. Их тела слишком хрупкие, а души слабые. Он может переломить их тонкие шейки, достаточно лишь посильнее сжать пальцы. Девицы послушные, слишком податливые, слишком развратные и фальшивые в своей страсти. Подставляются. Сами ранят себя, делая торопливые надрезы на тонкой коже, размазывают кровь, позволяют слизывать её со своих тел. Сладко стонут и кайфуют от грубых прикосновений. Просят ещё. Требуют больше. Всё, что им нужно, это деньги и кайф. Гриммджоу с лёгкостью может дать и то и другое, достаточно «заглянуть» в их куриные мозги и фантазии станут для них реальностью. Он не целует их, ему противно. Они — лишь корм. И не сочное мясо, а безвкусная соя. Суррогат. Их кровь слишком жидкая, приторная. Она приносит краткое удовольствие, но не утоляет голод, не гасит жажду, а лишь дразнит, напоминая, чьей крови на самом деле он хочет, той, что даёт ему силу, заставляет терять контроль, сводит с ума и топит в эйфории. Она кричит внутри него, протестует и отвергает инородную, но Гриммджоу отчаянно сопротивляется, только так можно заставить её замолчать, хотя бы на время, разбавляя пустой безвкусной кровью никчемных людишек. Гриммджоу презирает их. Они ничто. Тупой скот. Их нужно держать в загоне, как свиней на убой. Они клянчат, унижаются, готовы на всё ради дозы. Пусть получают! Он приподнимается, двигается выше, снимает презерватив и кончает одной из них на лицо, попадая на раскрасневшиеся щёки и припухшие губы. Вторая сама подставляется, высовывая розовый язычок, чтобы ей тоже досталось. Они стонут в унисон и просят ещё. Шлюхи. — Дай, дай нам то, что обещал, — в исступлении шепчут девицы и извиваются под ним. Он берёт маленький нож, который они принесли с собой, и делает аккуратный надрез на своём запястье, сжимает пальцы в кулак и заносит над их испачканными лицами. Густые алые капли медленно скользят вниз. Девицы жадно облизывают друг друга, глотают сперму вместе с кровью и улыбаются как блаженные. Отвратительное зрелище. А Ичиго знать об этом не обязательно. Гриммджоу быстро одевается, пока его не стошнило от омерзения. Поливает раненое запястье виски и прикрывает порез широким кожаным браслетом, делает пару глотков и, шатаясь, выходит из комнаты. Музыка здесь намного громче, бьёт по ушам, отдаваясь плотными волнами тошнотворной боли в висках. Вспышки стробоскопа и лазерной подсветки заставляют зажмуриться. Мутит сильнее. Гриммджоу хватается за блестящий поручень балкона и прислоняется горячим лбом к прохладному стеклу. Внизу на танцполе извивается в танце пёстрая толпа. Жалкие людишки копошатся, словно черви в гнилой плоти. В зоне бара такие же черви напиваются, обдалбываются наркотой до потери сознания и где-то среди них — Ичиго. Гриммджоу снова оставил его одного среди этой гнили. Он мог бы сейчас быть рядом и наслаждаться его прикосновениями, поцелуями, ощущать под собой его гибкое, крепкое тело, пить его дыхание и слушать удары сердца, чувствовать вкус желанной крови, тепло и эйфорию вместо тошноты и горечи. Каждый раз он думает об этом и каждый раз поступает одинаково. У него нет сил, чтобы оторваться от поручня и спуститься вниз, лестница впереди двоится в глазах, а бесконечные коридоры VIP-зоны перемещаются, превращаясь в живой лабиринт. В каждом углу копошатся омерзительные твари, жаждущие его крови, они лезут к нему в голову, кричат, стонут, цепляются, тянут в водоворот алой похоти, отбирая последние силы. Где гордая своевольная пантера? Скулит, забившись в тёмный угол, отравленная алкоголем и жалостью к себе. Вспотевшие пальцы скользят по гладкому поручню, колени подгибаются. Вот бы сейчас… Сильные руки подхватывают его, сжимают, удерживая на ногах, и от прикосновений по всему телу прокатывается благодатная волна, забирает боль и тошноту, дарует облегчение и силу, заставляя убраться всю темноту и грязь обратно в Ад. Ичиго. Он всегда знает, когда нужно появиться, когда Гриммджоу измотан и пьян настолько, что не может идти самостоятельно. Почему он возится с ним? Почему до сих пор не послал куда подальше? Почему терпит и прощает его отвратное поведение? Ах да, связь — призрачное нечто, удерживающее их рядом. Хм, Куросаки не может уйти насовсем, но сейчас развернуться — пожалуйста. Так почему? — Вот ты где, поднимайся, — тёплое дыхание касается вспотевшей кожи, и даже грохочущая музыка блекнет от его родного твёрдого голоса. — Ягодка, ты такой заботливый, прям как мамочка моя, — ядовито бормочет Гриммджоу, его язык заплетается и получается только невнятное мычание. — Заткнись, Гримм, пошли, отвезу тебя домой. Ичиго пропускает мимо ушей едкие комментарии, привык уже. Он знает, что гордость любовника не позволит просить помощи, даже если она действительно нужна. Перекидывает руку напарника через своё плечо и разворачивается к лестнице. Гриммджоу едва переставляет ноги, даже не пытаясь идти самостоятельно, сейчас ему плевать, как убого он выглядит. Тайком он вдыхает запах Ичиго и прокручивает его слова в голове. Знает, его отвезут домой, доведут до спальни и даже уложат в постель, а потом Ичиго уйдёт. Это повторяется из раза в раз, и каждый раз Гриммджоу хочет сказать «не уходи», и каждый раз не делает этого. Веки тяжёлые словно свинцом налитые, ну хоть лестница больше не двоится в глазах, видно всё, даже слишком чётко. В проходе сидит это. Тёмный силуэт. Женский. Окутанный мрачной аурой. Она сидит голая прямо на полу. Абсолютно неподвижная, в полумраке и вспышках лазера кажется высеченной из камня послушной рабыней, не смеющей даже вдохнуть без разрешения хозяина. Неживая. Худые острые коленки широко разведены в стороны, между ними вытянутые руки упираются в пол. Склонённая голова, длинные волосы закрывают лицо. Гриммджоу замирает, всем весом наваливаясь Ичиго на плечо, не давая идти дальше. — Чего замер? Шевелись, — Куросаки чувствует, как напрягается тело партнёра, но продолжает тянуть его дальше. — Ты не видишь её? — слегка охрипший голос едва слышен за грохотом музыки. Гриммджоу не может отвести взгляда от странного существа впереди. Оно выглядит как человек, но что-то неестественное есть в его позе, что-то зловещее и опасное. — Кого? — не понимает Ичиго. — Это, — Гриммджоу указывает на проход у лестницы, но Ичиго не видит ничего, кроме уходящих вниз ступеней. — Допился до чёртиков, — сухо констатирует он, — там никого нет, пошли. Гриммджоу смаргивает, и странное видение исчезает, растворяясь словно мифическое облако. Может, и вправду допился?.. Они вваливаются в квартиру, когда Гриммджоу почти отрубается. Ичиго укладывает его в кровать, стягивает обувь, расстегивает и снимает рубашку, стаскивает с почти бесчувственного тела блядские узкие джинсы, которые легче срезать, чем снять. Едва сдерживается, чтобы тут же не вышвырнуть это, насквозь пропитанное запахом секса и чужой крови, шмотьё на помойку. А лучше сжечь. Прохладный гладкий шёлк касается разгорячённой кожи, и Гриммджоу стонет от облегчения, растягиваясь на постели. — Лучше? — устало спрашивает Ичиго, не ожидая ответа, у него нет сил тащить напарника в душ. Знает, через пару часов Гриммджоу отпустит, и он сходит сам. Ичиго поднимается с края кровати, чтобы вызвать такси и поехать в общежитие, он чертовски вымотан. Рукия и Ренджи отправились домой ещё в середине вечера, а он остался смотреть на разгорячённую толпу и ждать. Он мог уйти, мог бросить Гриммджоу с его грешными делами, в конце концов, Джагерджак не беспомощный — он вампир и даже в таком отвратном состоянии остаётся опасным хищником. Администраторы клуба знают его как постоянного клиента, они вызвали бы ему такси или оставили в одной из комнат отдыха, пока не протрезвеет. Вариантов предостаточно, но Ичиго всегда дожидается и отвозит его домой сам, так спокойнее. Потом уходит, чтобы не чувствовать мерзкий чужой запах и энергетику. Он вернётся утром, когда Гриммджоу смоет со своей кожи грязь прошедшей блудной ночи, и снова будет принадлежать только ему, останутся только они вдвоём, растворяясь в тепле и запахе друг друга и оба сделают вид, будто вчера ничего не произошло. Каждый раз одно и тоже. Но сегодня… сегодня, что-то неуловимо изменилось. …Гриммджоу перехватывает его руку, тянет ближе и, не открывая глаз, шепчет: — Останься, ладно…***
Проснувшись от жуткой головной боли, Гриммджоу чувствует, как в висок упирается что-то холодное и твёрдое. С трудом разлепив глаза, он поворачивает голову — прямо в лоб ему смотрит чёрное дуло пистолета. — Какого хрена?.. — бормочет и думает, что всё-таки стоит завести привычку запирать входную дверь. Остатки сна окончательно растворяются, и он может наконец разглядеть Ренджи, держащего его на мушке. — Очень смешная шутка, чувак, — стонет — боль атакует бедную голову — и отталкивает от себя холодный ствол. Щёлкает предохранитель. — Лучше не делай резких движений, — предупреждающе цедит Абараи, не сводя прицела. Гриммджоу приподнимается, осматривает комнату, в изножье кровати стоит Рукия тоже с оружием наготове. «Фак! Да что за блядское утро!» — думает он и снова роняет тяжёлую голову на подушку. Очень хочется позвать Ичиго, но Гриммджоу не уверен, что тот всё ещё здесь, кажется, вчера он просил его остаться. Послушался ли? — Какого хрена вы здесь делаете? — устало спрашивает, словно просыпаться под дулом пистолета для него норма, а вот то, что глаза слипаются, голова беспощадно гудит и ужасно хочется пить — беда. — Ты арестован по подозрению в убийстве и распространении запрещённых препаратов. Не дёргайся, иначе получишь пулю в лоб! — грозно отвечает Рукия. О да, она давно мечтает вынести ему мозги. — Серьёзно? — тянет Гриммджоу, ничуть не испугавшись её угроз. — Дайте хоть в душ сходить, хочу умереть чистым. Ренджи усмехается про себя, в глубине души Джагерджак ему симпатичен, в конце концов он вырвал Ичиго из лап демона, хотя сам его в них и толкнул. Рукия напротив кривится, её раздражает наглый дерзкий кошак и его беспардонное поведение, хоть они сейчас «играют» на одной стороне, это вовсе не делает их друзьями. Если Ичиго хочется с ним нянчится — пусть, Рукия — не станет, она до сих пор не нажала на курок только из-за инициации. — Может, скажешь в чём я провинился? — бормочет Гримм. — Или ты наконец отрастила яйца и решилась добраться до моей крови? — растирает виски, разрывающиеся от боли, и садится на постели. — Огорчу тебя, льдинка, я уже занят. — Женщины, с которыми ты вчера развлекался, найдены мёртвыми. В их телах не осталось ни капли крови, — зло отвечает Рукия, её сердце сжимается от воспоминаний ужасной картины, увиденной сегодня утром в клубе. — О, — фыркает Гриммджоу, ни капли не смутившись, — не повезло им. — Сперма и кровь, обнаруженные на их телах, принадлежат тебе, — Рукия не без удовольствия продолжает зачитывать приговор. — Ты до сих пор не за решёткой, только потому, что дело попало под юрисдикцию СТУПР, но это ненадолго. — Что?! — за спиной девушки раздаётся ошеломлённый голос Ичиго, упаковки с китайской едой выпадают из его рук на пол. — Рукия, о чём ты говоришь? — Это правда, Ичиго, — она поворачивает голову к другу, не убирая нацеленного на Гриммджоу оружия. В глазах Ичиго застыли испуг и непонимание. — Мне жаль. — Минуточку! — отмирает Куросаки и проходит в комнату. Пристально вглядывается в глаза напарника. Он не хочет верить. Гриммджоу не поступил бы с ним так, но… Рукия не станет лгать. Кровь… Для обычных людей кровь вампира — сильнейший наркотик, ни от чего другого не словить такой эйфории и кайфа. Всего на несколько часов, а потом наступает суровая реальность, жестокая ломка и беспощадная боль. Распространение вампирской крови опасно, незаконно и строжайше запрещено. И Гриммджоу пообещал не делать этого. — Это ты? — всё же решается спросить, прежде чем замахнуться и хорошенько врезать нарушителю всея и его собственного спокойствия. Ну когда уже этот мудак перестанет творить беспредел и притягивать к себе неприятности? — Нет! — сразу отвечает Гриммджоу, скривившись от того, что Ичиго не «видит» правды и решил, будто обвинения Рукии обоснованы, хотя нет здесь ничего удивительного. — Ну конечно, так ты и признаешься, — зло цедит Рукия. — Да опусти ты оружие, — нервно просит Куросаки, рукой перехватывая ствол пистолета Рукии, направляя дуло в пол. — Нервирует! Так! — тычет пальцем в Гриммджоу. — Если он говорит, что это не он, значит, так и есть. Я знаю, когда он лжёт, — врёт, но что делать, подруга того и гляди пристрелит его любовника. — Дайте нам поговорить наедине? — Пять минут, — неохотно соглашается Рукия, исключительно из симпатии к другу, да и кроме того Джагерджак никуда не денется, если он действительно виноват, Ичиго самолично притащит его в Сейрейтей с повинной. — Мы будем за дверью. Они с Ренджи выходят в холл, сразу испытывая невероятное облегчение, энергетика в квартире невыносимо тяжёлая, особенно, когда её необычные хозяева оба злые и напряжённые. — Я не нуждаюсь в твоей помощи, Куросаки, — ядовито бросает Гриммджоу, как только они остаются одни. — Да что ты?! — в тон ему тянет Ичиго. — Не терпится сесть в тюрьму или сдохнуть? Гриммджоу только кривится в ответ. Как бы он не храбрился, помощь ему сейчас не помешает, события прошлой ночи припоминаются очень смутно, но он точно не убивал чёртовых шлюх. Надо оно ему — руки марать об мусор? — Так это ты?! — снова с нажимом спрашивает Куросаки. — Нет, сказал же уже! — огрызается в ответ. — Но ты дал им крови! — Да, дал! — Мудак! Только за это можно упечь тебя за решётку! Наша кровь слишком опасна для людей! О чём ты думал?! — Избавь от лекций, лучше тебя знаю! — отмахивается Гриммджоу. — Эти шлюхи получили то, чего заслуживали! — А ты у нас мистер справедливость! Как я мог забыть?! — Ичиго сжимает кулаки в бессильной злобе. Как же хочется врезать этому несносному гаду! — Мне нужно в душ, — Гриммджоу пытается слезть с постели, игнорируя попытки напарника отчитать его как ребёнка. Ещё бы ремень достал! — Обойдешься! — Куросаки перехватывает его руку — тонкий красный порез пересекает запястье, Мудак-сан так уверен в своей непогрешимости, что даже не попытался его «спрятать» — зло толкает обратно на кровать. — Ты сейчас же расскажешь мне, что произошло! — Я не знаю, что произошло, ясно! — наконец взрывается Гриммджоу. — Я трахался с ними. Я дал им крови. Я был пьян, но я могу отличить мёртвых баб от обдолбанных! И я никого не убивал! — Тогда почему они мертвы?! — не унимается Ичиго. — С хера ли мне знать! И прекрати орать с утра, у меня башка раскалывается! — Гриммджоу вырывает своё запястье из цепких пальцев и поднимается с постели. — Мне надо в чёртов душ! — Уже давно за полдень! — кричит Ичиго вдогонку, позволяя Гриммджоу уйти в ванную. Он хочет верить. Должен верить. Зачем убивать проституток, да ещё так следить на месте преступления, Гримм был чертовски пьян, но он не идиот. Это просто совпадение, или подстава, или ещё что-то. Они во всём разберутся, но время… Ичиго достаёт мобильный и набирает номер Шихоин. Длинные гудки бьют по раскалённым нервам. Наконец начальница берёт трубку. — Йоруичи-сан, это Куросаки. Могу я попросить об одолжении? — Ичиго не нужно объяснять детали, Шихоин прекрасно знает, зачем он звонит. — Да, под мою полную ответственность… — Ну всё, я готов к расстрелу, — Гриммджоу выходит из душа, отбрасывает полотенце в сторону и замирает на пороге спальни, расставив руки в стороны. — Прекрати паясничать! — рявкает Куросаки и поднимает взгляд от экрана телефона. Ну ма-а-а-а-ть, этот кошак совсем бесстыжий! Вообще же без ничего вышел! С растрёпанных колючих волос на гладкую кожу стекают прозрачные капельки воды, огибают каждую мышцу подтянутого тела. Вниз по животу, в пах… Ичиго в очередной раз убеждается, что Гриммджоу блондин. На несколько секунд он залипает на теле любовника, забывая о дерьме, в которое тот вляпался. Под тонкой кожей бьётся пульс, густая кровь бежит по венам, полная энергии и силы. Жажда. Жажда с ума сводит. Ичиго не прикасался к Гриммджоу больше суток, не считая той жалкой капли ночью в клубе. Для них двоих двадцать четыре часа чертовски много. Он следит, как язык Гриммджоу облизывает губы, и его дыхание учащается. Ох, сейчас бы прикусить этот язычок… Вдохнув поглубже, Куросаки берёт себя в руки, не время вестись на провокации. — Ты!.. Совсем уже?! — кричит он, — а если бы Рукия была ещё здесь! — Ну, — беззаботно пожимает плечами Джагерджак, — она бы тебе позавидовала. — Тц! — закатывает глаза Ичиго. Зеркала бы ослепли от такой самовлюблённости! — Ты невозможен! Оденься! — Так когда на меня нацепят кандалы? — продолжает ерничать Гримм. — Обязательно нацепят, если не перестанешь вести себя как мудак! — в том же тоне отвечает Ичиго и закусывает губу, наблюдая, как напарник запрыгивает в очередные слишком узкие джинсы. Как он влезает-то в них только. — Так, что сказала твоя киска-начальник? — Гриммджоу разворачивается к партнёру и выгибает одну бровь. Болты на его джинсах расстёгнуты, и светлая дорожка волос, тянущаяся от пупка вниз чертовски отвлекает Ичиго от ответа, и в то же время это двусмысленное поведение бесит. — Откуда ты?.. — Куросаки запинается. Что значит, откуда? Конечно, несносный кошак уверен, что Ичиго, как всегда, пустится во все тяжкие, чтобы спасти его модельную задницу. Тут нечего и думать. — Когда-нибудь ты достанешь всех настолько, что никто не даст тебе и мизерного шанса! — Ичиго яростно размахивает руками и с каждым словом повышает голос. Он зол. Дьявольски зол. Его бесит, что напарник так легкомысленно относится к своей жизни. К законам. К самому Ичиго, наконец. Да, что у него в голове?! — Тебя реально расстреляют, а я впаду в безумие и повезёт, если никого не успею убить. Ты хоть понимаешь, что действительно вляпался! Распространение вампирской крови! Ты нас обоих подставил! — Немедленно. — Гриммджоу подходит ближе. — Прекрати. — Ловит запястья Куросаки, заводя его руки за спину. — Истерику. Придвигается вплотную и наклоняется, чтобы Ичиго мог чувствовать его дыхание и биение сердца. Прикосновения успокаивают мгновенно, и Куросаки замолкает, наслаждаясь близостью. Гриммджоу довольно ухмыляется. — Если бы Сейрейтей хотел меня убить, я уже давно был бы трупом. Ты слишком важен для них, — шепчет на ухо, — они сделают всё, что ты попросишь, и пока ты нуждаешься во мне, я тоже в безопасности. О Господи, у этого наглеца ни стыда ни совести. Он умеет только брать и пользоваться. А взамен что? Ичиго такой наглости и уверенности в себе никогда не достичь. Но как бы там ни было, Гриммджоу прав — если бы Сейрейтей хотел, то… Да и Шихоин подозрительно легко согласилась дать им отсрочку, очевидно, тоже не верит в виновность Джагерджака. Может, он и мудак, но не поступил бы так опрометчиво. Очень хочется в это верить. — Нам дали два дня на поимку настоящего убийцы, — в ответ шепчет Куросаки и уже облизывает шею Гриммджоу. Мир может сгинуть в Ад, но голод не отступит. — Мы справимся за одну ночь, — кивает Гриммджоу, отпускает запястья Ичиго, и тот сразу же перемещает руки на задницу любовника, просовывая ладони в задние карманы джинсов. Узкие. Зачем он их надел вообще? — М-м… Ягодка, — Гриммджоу сжимает зубы и стонет, закатывая глаза, когда Ичиго впивается зубами в тонкую кожу на его шее. Не будь он мастером иллюзий, метки горели бы по всему телу, не успевая сходить. — Чёрт, соскучился по тебе, — бормочет Куросаки, дурея от вкуса и запаха. — Да, Ичи, ещё, пей… И Ичиго пьёт. Не сдерживаясь. Льнет, ласкаясь, к любовнику и забывает обо всё на свете. По всему телу разливается тепло и сила — сладкая, густая, искрящаяся энергия. Он обожает такие моменты, не потому что вечно терзающая жажда отступает, а потому что только в такие моменты Гриммджоу абсолютно искренний, он дарит удовлетворение, облегчение и почти… целостность. Кровь никогда не лжёт.***
Чёрный Maserati с визгом шин подлетает на стоянку «Фантазии», Ичиго и Гриммджоу свободно проходят в клуб. Вчера ночью здесь произошло двойное убийство, а сегодня музыка по-прежнему грохочет, свет софитов заливает высокую сцену, безумные танцы продолжаются. Всем плевать на смерть двух неизвестных шлюх и никого не смущает то, что предполагаемый убийца только что прошёл внутрь через широкую красную дверь. «Два дня — мало», — думает Ичиго, и его бесит пугающее спокойствие напарника. «За одну ночь? Здесь в клубе?» — Ичиго явно чего-то не понимает, он думает, что идея прийти сюда неудачная и бесполезная, не будет же настоящий убийца махать им красным флагом, если он вообще здесь, но Ичиго должен доверять напарнику, хотя тот определённо, что-то недоговаривает. — Ты развлекаться пришёл? — Ичиго не выдерживает, когда Гриммджоу по обыкновению заказывает две порции текилы. — Ягодка, выпей и расслабься, — беззаботно отвечает Джагерджак. — Я не понимаю! У нас так мало времени, а ты… — Куросаки, я помню о времени, — обрывает напарник, — она здесь, я чувствую. — Она? — Ичиго уже вообще ничего не понимает. Что за тайны, почему просто нельзя всё рассказать нормальным языком. Гриммджоу лишь загадочно улыбается и быстро опрокидывает шот, сразу просит повторить. — Я сейчас познакомлюсь, — оглядывается он вокруг, — вон с той сладкой карамелькой, — указывает на девчонку в ярком красном платье, стоящую с другой стороны круглого бара, — отправлюсь с ней в ту же комнату, что и вчера, а ты минут через двадцать присоединишься. Понял? — ещё один шот и дерзкая ухмылочка. — Да ни за что! — возмущённо отвечает Куросаки, всё ещё ничего не понимая. —Я тебя жду, — пальцы Гриммджоу легко скользят по открытым ключицам Ичиго, а потом он разворачивается, направляясь к намеченной цели. Ичиго в растерянности. Гриммджоу крайне редко использует приказы, чтобы чего-то добиться от него, но сейчас… Он действительно хочет, чтобы Ичиго пришёл. Зачем? Безумные тайны! Но Куросаки пойдёт, конечно. «Карамелька» соглашается быстро. Две минуты и цель обработана, впрочем, Ичиго ещё ни разу не видел, чтобы Гриммджоу кто-то отказал, ни женщины, ни мужчины. Казалось бы, чего удивляться, человеку с деньгами и даром внушения подвластно многое, хотя для этих дел Гриммджоу свои способности не использует, у него достаточно других преимуществ. Его внешности и порочному обаянию просто невозможно сопротивляться. Куросаки наблюдает, как его любовник что-то шепчет девчонке на ухо, она хохочет и позволяет себя обнять. Очень скоро парочка отправляется в VIP-зону, а Ичиго пьёт третью текилу и засекает время. Даже сейчас, зная, что это всего лишь спектакль, он чувствует, как ревность грызёт его и хохочет внутри мерзким голосом. Ревность? Ичиго подзывает бармена — четвёртый шот. На его плечо ложится чья-то рука, он оборачивается и видит Рукию с Ренджи, удивляться нечему, но всё же спрашивает: — Вы что здесь делаете? — А ты думаешь, будем ждать, пока твой любимый убьёт ещё кого-нибудь, — с презрением отвечает Рукия, Ренджи лишь виновато улыбается. — Он не… — Ичиго запинается. Не что? Не любимый? Не убьёт? В обоих утверждениях он сомневается. — Прости, — извиняется Рукия, замечая, как тускнеют глаза друга. Ичиго кивает и смотрит на часы — прошло всего лишь две минуты. Короткое платье сползает по стройным ногам, под ним — ничего. Ожидаемо. Она встаёт коленями на кровать, опирается на руки и выгибается, приподнимая ноги так, чтобы длинные тонкие шпильки её туфель коснулись упругой задницы. Гибкая. Впечатлить хочет? Гриммджоу усмехается, хватается за её каблуки и тянет назад, колени девчонки соскальзывают с гладкой простыни на жёсткий пол. Наверное, больно. Она вскрикивает и падает грудью на кровать, мгновенно замолкает, бессильно глотая воздух, когда светлые мягкие пряди её волос наматывают на кулак и оттягивают голову, заставляя выпрямиться. Гриммджоу обходит её и садится на кровать, раздвигая колени шире. Не дурочка же, догадается, что нужно делать. Профессионалка. Всё делает правильно. Знает, как прикасаться. У Гриммджоу намётан глаз на опытных девчонок. Он таких любит, с ними просто, ничего не нужно объяснять, лгать, можно быть нетерпеливым и несдержанным — и забыть сразу, как закончит. Странно, с Ичиго вообще притворяться бесполезно и не нужно, с ним и так легко, весело, приятно и лучше, чем с кем-либо, но Ичиго — другое. От него нельзя отмахнуться, нельзя забыть, нельзя вычеркнуть из жизни, как безликих шлюх. Почти невозможно контролировать. Его хочется снова и снова. Всё из-за инициации, конечно, кровная связь как болезнь поражает разум, развивается, разрастается и заставляет чувствовать то, чего нет, то, чего Гриммджоу чувствовать не может. Не умеет. Не должен. А вот с этой девочкой всё как надо. И можно делать с ней, что хочешь. Можно сжимать в кулаке её волосы, тянуть и заставлять брать глубже, до самой глотки, чтобы задыхалась и слёзы текли из красивых глаз. Можно поставить на четвереньки, вертеть как хочется, уткнуть лицом в пол, заставить кричать и извиваться или заставить молчать, засунув ей в рот пальцы, вынутые из её же задницы. Оставлять синяки на бледной коже, не заботиться о её чувства. И нигде не прикасаться к ней губами — ими он целует Ичиго. Кончить и оставить её лежать здесь на полу — грязную — она получила, что хотела, ах, кое-чего не получила, но, похоже, её ротик и так полон под завязку. Гриммджоу выходит из комнаты, тут же позабыв, кого оставил за дверью. Взгляд сразу натыкается на женское тело, загорелую кожу, обнаженную грудь, торчащие соски. Руки чуть ниже груди с двух сторон удерживают блестящий поднос, на котором стоит бокал шампанского. Прозрачная искрящаяся жидкость играет пузырьками, и сквозь тонкое стекло сталью блестит тяжелая цепь, не тонкая цепочка, а именно прочная цепь. Собачья. Взгляд чуть выше — к чёрному с металлическими вставками ошейнику на тонкой шее пристёгнут массивный карабин. Цепь тянется от ошейника, обвивая стройное нагое тело, вниз до самого пола, несколько звеньев лежат у босых ног. Тело абсолютно неподвижно, нет дыхания, напряженные мышцы и плавные изгибы застыли, словно прорисованные. И нет лица. Смазано, словно неаккуратно стёрто ластиком. Податься вперёд, протянуть руку, взять с подноса высокий изящный бокал. Напиток в нём горит лимонным опалом, по изгибу запотевшего стекла медленно сползает капелька. Глоток. Сладкая легко жидкость проскальзывает в горло, чуть обжигает и греет, искрится внутри. Приятно так, что на пару секунд закрываются глаза. В руках ничего нет. Напротив только витая лестница — ступени вниз на танцпол и бар всего лишь в паре метров. Нужно спуститься, где-то внизу ждёт Ичиго. Гриммджоу делает шаг и замирает, повинуясь непонятному чувство в груди. Спускаться вниз опасно. Нельзя. Он снова сделал это. На этот раз он даже не пьян. Он боится увидеть безразличие в тёплых карих глазах. В них всегда горит огонь. Неугасающее солнце. Жажда. Обида. Ревность. Злость. Страсть. Усталость. Что, если на этот раз они потускнеют? Что, если ничего не будут выражать? Каждый раз возвращение болезненно и каждый раз неизбежно. Гриммджоу выбрасывает из головы ненужные мысли — бояться глупо — и делает шаг вперёд. Ступени широкие, старые, грязные, сбитые в крошку, бесконечные, уходят в пустоту, во тьму. Ступай медленно. В полумраке и зелёных отблесках призрачных огней. Что-то есть впереди. Ведёт. Зовёт ниже. Глубже. Пространство вокруг огромное, но в то же время узкое, замкнутое. Не стены давят — сам воздух, атмосфера. Полумрак и далёкие вспышки света. В груди бьётся тревога. От чего? Сердце колотится быстрее. Хочется бежать. Вперёд. Вперёд. Быстрее, укоряя шаг. А сзади словно адские псы подгоняют. Наступают на пятки. Беги. Беги быстрее, чем страх. Влево. Вправо. Темнота. Оглянуться — пустота. Словно мир сменил черты. Одна дверь. Вторая. Третья. Заперто. Сколько не колоти в них, сбивая руки, не откроются. Не те двери. Не спасение. Наверх нельзя, лишь только вниз, вниз… Огромный зал. И полумрак. Безликие силуэты. Откровенные. Порочные. Непристойные. Переплетённые тела бьются в безумстве страсти. Зовут. Зовут к себе. Иди. Иди ближе… Стройные ноги раздвигаются. Открываясь. Приглашая. Блестящая цепь ложится между грудей, оставляя отпечатки звеньев на коже. Натяни. Дёрни. Нет сопротивления. Слепое подчинение. Бери, бери не сдерживаясь. Свяжи руки. Закрой глаза чёрной лентой. Заткни рот массивным кляпом. Запусти пальцы под тонкий ошейник, пусть его шипы впиваются и ранят кожу. Тело послушно выгибается во власти болезненного порочного удовольствия. Алые капли растекаются по коже, и бокал в руках наполнен красным. Глаза закрыты чёрной тканью, им не нужно смотреть. Губы растянуты твёрдым шариком, и тянущиеся от него широкие полоски кожи сдавливают челюсть. Ни звука. Ни стона. Лишь едва заметное дыхание разбавляет раскалённый застывший воздух, а по бледной коже прямо по лицу ползёт что-то мерзкое, грязное. Не смотри… Брякают звенья цепи. Пальцы оставляют синяки на коже. Прикоснись к острым выступающим позвонкам. Вот-вот сломаются. В руках спелый плод сочный, вкусный, манящий, словно нарисованный яркой краской на чёрном фоне, а вокруг запястий обвивается змея. Отвратительный ядовитый аспид — пустые чёрные глаза и раздвоенный язык. Холодные живые кольца ласкают кожу, а пульс замедляется с каждым новым витком. Не пошевелиться. Ледяное дыхание близко, заставляет все волоски вставать дыбом и разгоняет по телу мурашки. Сейчас яд ворвётся в кровь. Пей, пей, пока не затошнит. Горячий воск капает, обжигает кожу, растекается алыми кляксами, и как смола застывает. Открой рот. Пусть обожжёт язык… Не сбежать — тяжёлая цепь не даёт подняться. Не оттолкнуть — скованы руки. Не закричать — челюсть свело, а язык давно онемел. Не взглянуть — глаза закрыты. Не человек — игрушка — кукла. Разум сдаёт последние посты, разбивая сознание на искры, и тело содрогается в пароксизме страданий, в вены впрыскивается экспрессия психоза и истеричного восхищения. Детонирует. Взрывается. Растекается по телу яд…</i> Гнетущее чувство беспокойства не даёт Ичиго покоя. Не просто беспокойство — страх. Настоящий. Леденящий. Вот-вот он потеряет что-то очень ценное. Нужное. Часть себя. Необходимую. Важную. Или сам станет частью чего-то туманного, тёмного. Страшного. Только чего ему бояться? Он снова смотрит на часы. Осталось три минуты. Ждать больше нет сил. Он почти уверен, то, что увидит войдя в комнату, ему не понравится. Обида, злость накатят с новой силой, захлестнут сознание и не дадут трезво мыслить, но Ичиго всё равно идёт, поднимается по витой лестнице. Он всегда оставался за дверью, ждал, пока Гриммджоу выйдет, и уже тогда забирал его домой. Сколько бы тот не звал присоединиться, Ичиго знает, что на самом деле он никогда не хотел показывать, чем занимается в подобных комнатах, то, что происходит внутри — не для его глаз. Но не сегодня. Рукия и Ренджи идут следом, молчат, не привлекая внимания, словно обычная пара, хотя Ичиго знает, что под одеждой у них спрятано оружие, и что если, открыв дверь, они увидят то, чего так боится Ичиго, кто-то из них выстрелит и отберёт тёмную порочную, но необходимую часть его сути. Его половину. Они не верят Гриммджоу, но верят Ичиго, а он так боится, что друзья окажутся правы. Отголоски эмоций напарника такие тёмные, мрачные, тяжёлые, с каждым шагом они душат, забирая уверенность и силу, которые подарили несколько часов назад. Последняя ступень. Навстречу попадается та самая «карамелька», с которой Гриммджоу поднимался сюда. Она едва стоит на ногах, держась за поручень балкона. Растрёпанные волосы, размазанная косметика, заплаканные глаза. Получила то, чего заслуживала. Рукия косится на девушку, оценивая её на предмет повреждений, и ничего не находит, кроме пары синяков на руках, кривится, выражая своё отвращение и презрение девчонке, но та только развязно улыбается — в таких местах шлюхи, любящие вампирскую кровь, нормальное явление. От неё терпко пахнет сексом и энергетикой Гриммджоу. Не кровью, поэтому Рукия просто даёт ей пройти мимо. Ичиго коробит этот мерзкий запах, он свидетельство неверности. А разве Гриммджоу должен быть верен? Уже миллион раз был задан этот вопрос и ответ всегда одинаковый. Он может быть верным, если захочет, но не обязан ведь, так же как и сам Ичиго. Они НЕ пара. Он сам так сказал. На пару секунд Ичиго замирает у двери. Девчонка вышла. С ней всё в порядке. Но за дверью кроме Гриммджоу определённо есть кто-то ещё. Или что-то… «Я тебя жду» — словно пульс бьётся в висках, кровь не замолкает ни на секунду; Ичиго толкает незапертую дверь и застывает, пораженный происходящим. Прежде чем он успевает придти в себя и разобраться в ситуации, слышит крик Рукии, Реджи пулей пролетает мимо него в глубь комнаты. Щелчки предохранителей оружия. Глаза застилает чёрная пелена гнева и страха. Жуткая, давящая, зловещая энергия расползается, окутывая всю комнату. Она принадлежит не Гриммджоу. Такой энергетики Ичиго ни у кого не чувствовал — безумной, тёмной — разве что только у демона, живущего внутри него. Сквозь удушающую черноту Ичиго вырывает куски реальности, рассеивая тьму вокруг. Он видит Гриммджоу, лежащего на кровати, а над ним обнаженное тело. Сверху женское, а вместо ног змеиные кольца, обвивающие тело своей жертвы, медленно сжимают, выкачивая жизнь. Спектр чернее ночи и душа — мёртвая, настолько обезображена безумием, что назвать это человеком, язык не поворачивается. Она яростно режет свои запястья, густая тёмная кровь капает на лицо Гриммджоу, попадая на губы, и кажется, кожа сейчас вспузырится, как от кислоты. Реджи хватает вампиршу и стаскивает с кровати, освобождая Гриммджоу от тяжёлых змеиных оков, приставляет пистолет к её голове. Она кричит и вырывается, бьётся, словно в припадке, и плачет безумными слезами, на глазах превращаясь в уродливую старуху — ни одна её иллюзия больше не имеет силы теперь, когда Ичиго в комнате. Куросаки бросается к Гриммджоу, дрожащими руками простынёй торопливо стирает чужую кровь с его лица и губ, спешит, пока алый яд не попала в горло. — Не глотай! Не глотай, слышишь! Гриммджоу едва может разлепить тяжёлые веки. Он идёт на голос, родной, он выводит его из тёмного лабиринта, словно светоч. Снимает с тела оковы и цепи, заставляет разбегаться мерзких тварей, терзающих душу. Рвёт безумную иллюзию, как бальзам проливается и возвращает блокированную силу. С трудом открыв глаза, он видит искажённое беспокойством и страхом лицо Ичиго и внезапно понимает, что больше никогда не хочет видеть такого выражения. Никогда. Лучше уж безразличие, только не этот дикий страх. Не смерти — потери. Наказание. За безрассудство. За дурость. За нежелание признавать очевидное. За попытки сбежать. Боль. Ужас. И холод, в которых виновен он, Гриммджоу. Он готов сделать всё что угодно, чтобы не видеть больше таких эмоций в тёплых карих глазах. — Ты чертовски вовремя… — хриплый голос, слабая улыбка и можно снова закрыть глаза, уже по собственной воле. Прикосновения обволакивают, согревают, развеивают смрад, позволяют дышать. Дарят непередаваемое чувство близости и целостности. Ледяная омерзительная тьма совсем рассеялась.***
Очередной вечер в «Фантазии» — клуб гудит, воздух пропитан жаркой энергетикой и сексом. Ичиго, как всегда, сидит на красном диване в зоне бара, здесь музыка тише и можно разговаривать, не напрягая связки. На столе перед ним бутылка текилы и две наполненные стопки. Гриммджоу рядом обнимает его за плечи и утыкается носом в изгиб шеи, щекоча дыханием, заставляя жмуриться от удовольствия. — Ты разве не голоден? — лукаво спрашивает. — Ещё как, — в ответ шепчет Гриммджоу и слегка прикусывает нежную кожу Ичиго за ухом. — Тогда почему ты всё ещё здесь? — Куросаки обводит взглядом зал полный возбуждённых людишек, с превеликим удовольствием готовых запрыгнуть к Гриммджоу в постель и отдать всю свою кровь. — Хочу только тебя! — Горячий язык проходится по коже, дразня и будоража воображение. Ичиго отворачивается, пряча довольную улыбку, и кладёт свою ладонь на бедро любовника. Он не знает, надолго ли Гриммджоу хватит запала, но что-то определённо изменилось…