Revenge/Возмездие

– Ну что, доволен? – раскрасневшийся и раззадоренный Юнсу, наконец-то закончивший свой рассказ, с насмешкой посмотрел на сидящего напротив мальчишку, едва ли не дрожащего то ли от злости, то ли от ужаса, а может быть, и от восхищения, и, решив окончательно добить его, со смешком поинтересовался: – Ну и каково это – знать всю правду из первых уст? – Вы даже не представляете, насколько прекрасно знать ВСЕ, абсолютно все и как сильно я доволен сейчас, – неожиданно зло усмехнулся Хёкджэ, чувствуя, как на смену раздирающим его изнутри ярости и злости и острому желанию прикончить этого ублюдка, смеющего насмехаться над кончиной его родителей и оскорблять их, приходит волна странного мрачного спокойствия и удовлетворения, наконец-то приносящая Хёкджэ долгожданное облегчение. – А уж как будет довольна Федеральная служба безопасности, когда получит вашу исповедь на блюдечке с голубой каемочкой… – многозначительно протянул Хёкджэ, чувствуя, что пришла его очередь награждать насмешливым взглядом выглядящего просто-таки до безобразия удивленным мужчину, явно не ожидавшего такого поворота событий. – Что? – потрясенно выдохнул Юнсу, кажется, наконец-то понявший, в чем заключается истинная цель и истинная причина этого разговора и этих нелепых вопросов мальчишки. – Да-да, сержант Ли наконец-то получит ваше долгожданное признание, он ждал его целых 22 года и, кажется, не зря… – ухмыльнулся Хёкджэ, закидывая ногу на ногу и поудобнее устраиваясь на своем месте. – Ты… ты не посмеешь, – прошипел побелевший мужчина, пытаясь встать из-за стола, но резко ослабевшие ноги отказались держать его, заставив Юнсу позорно рухнуть в кресло. – Еще как посмею, мистер Ли. Уже посмел, – хохотнул Хёкджэ, наслаждаясь потрясающе приятными ошеломлением и яростью мужчины, хотя… самое большое удовольствие ему приносило, конечно же, ощущение собственного превосходства над уже почти поверженным врагом. – Ты… ты… – Юнсу жадно хватал воздух, не в силах выдавить из себя ни слова в адрес этого гаденыша и чувствуя, что еще немного – и его скрутит очередной приступ удушья, который могло побороть лишь два средства – лекарства и алкоголь. И поскольку первые сейчас были вне зоны его доступа, Юнсу схватил со стола уже почти пустую бутылку и залпом допил остатки скотча, жадно глотая воздух и чувствуя, как вместе с очередной долей алкоголя ослабляется спазм, сжавший его легкие и сердце, да и, пожалуй, все внутри него. – Ты не боишься, маленький гаденыш, что я просто возьму и пристрелю тебя прямо здесь и сейчас? – вдруг выхватив взглядом лежащий на столе пистолет, зло прошипел мужчина, думая, что раз уж он избавился от Квон Даёна меньше часа назад в этой же самой комнате, то… Одним телом больше, одним телом меньше – какая теперь, к черту, разница? Все равно он загремит в тюрьму, так или иначе, на пожизненный срок, а так… он хотя бы будет знать, что последнее, что осталось от его злейшего врага на этой земле, – его сын – уничтожено, и наконец-то сможет засыпать по ночам спокойно, на сто процентов будучи уверенным в том, что выполнил данное когда-то Джинхёку обещание – полностью уничтожить его и его семью. Собственными руками. – Это вас не спасет. Запись отправится автоматически, так что… – спокойно пожал плечами Хёкджэ. – На вашем месте я бы потратил оставшееся время и пули на куда более полезное дело… – Это на какое же? – скептически хмыкнул Юнсу, не сводя глаз с лежащего на столе и так манящего его своим матовым блеском пистолета, который всего в одно нажатие и какие-то доли секунд мог устранить сейчас его главного раздражителя. – Ну… Например, на то, чтобы застрелить вашу супругу. Если бы моя жена ни с того ни с сего стала вдруг травить меня, то она, пожалуй, стояла бы самой первой в очереди на массовое уничтожение… – нахмурившись, задумчиво протянул Хёкджэ, закидывая очередной заранее подготовленный крючок и заставляя Юнсу изумленно вскинуть брови: – Что-что? Это кто кого здесь травит? – глухим голосом переспросил мужчина, которому отчаянно хотелось усомниться в словах этого не знающего места или меры ребенка, но… следующие слова Хёкджэ лишь подтвердили уже давно терзающие его подозрения и догадки: – Ох, а вы не знали? Мне так жаль, что я открыл для вас этот страшный секрет, – всплеснул руками Хёкджэ в приступе наигранного удивления, прекрасно зная, что Ли Юнсу, конечно же, вряд ли поверит в него, однако этому моменту определенно следовало придать еще больше драматичности. – Однако раз уж я проболтался, то я думаю, что вам стоит знать об этом: вы не были больны. По крайне мере полгода назад, – мило улыбнулся Хёкджэ. – Сейчас, к моему глубочайшему сожалению, эффект препаратов, которыми вас уже столько времени поит ваша обожаемая супруга, увы, необратим, – тяжело вздохнул парень. – С чего ты взял, что я поверю в эту чушь?.. – недовольно начал было Юнсу, но Хёкджэ со смешком перебил его, спокойно поднимаясь со своего места и поправляя пиджак: – А мне плевать, поверите вы в это или нет. Я просто милостиво поделился с вами напоследок полезной информацией, а уж верить в ее правдивость или нет – ваше дело, – скривился Хёкджэ и, видя, что его слова возымели недостаточный эффект, нанес последний словесный удар, который совершенно точно должен был угодить в цель: – Но на вашем месте я бы все-таки задумался, как такая сложная и тяжелая болезнь с долгим периодом развития могла проявиться так резко и неожиданно, да и в своей последней стадии. Разве это не подозрительно? Ведь, насколько мне известно, раньше у вас не было даже намека на ХОБЛ. Да и почему-то мне кажется, что в тюрьме, вдали от домашней пищи, напитков и теплой заботы вашей супруги, вы чувствовали себя намного лучше, мистер Ли, так? – ухмыльнулся Хёкджэ, насмешливо глядя на явно потрясенного такими простыми доводами и напрашивающимися на них такими же простыми и весьма логичными выводами. И, решив, что на сегодня да и вообще для него уже достаточно столь «приятных» бесед с этой мразью, спокойно кивнул: – Ну, вы тут подумайте над этими новостями, сами сопоставьте факты и решите, стоит вам верить в эту чушь или нет, но… я определенно пустил бы пулю в лоб своей жене за нечто подобное. Но, слава богу, у меня ее нет и никогда не будет. Да и вообще мне, пожалуй, пора откланяться. Нет-нет-нет, не надо меня провожать и благодарности тоже не надо, – со смешком отрицательно покачал головой Хёкджэ и, бросив последний взгляд на напряженно размышляющего о чем-то своем и явно не слышащего и даже не видящего его мужчину, который лишь изредка невнятно бормотал себе под нос что-то очень похожее на «чертова сука», совершенно спокойно, без малейших препятствий со стороны, кажется, надолго выпавшего из этой реальности мужчины, покинул кабинет Ли Юнсу, чувствуя странную звенящую легкость внутри. Хёкджэ был настолько оглушен этим нелепейшим разговором, больше напоминающим игру в пинг-понг, где соперники метали друг в друга вовсе не мячи, а самые настоящие кинжалы, и этим внезапно навалившимся на него осознанием уже почти случившейся победы, ЕГО победы, что совершенно не обратил внимания на странную тень за дверью, ведь его уже совершенно не волновали такие мелочи, хотя в любой другой день для Хёкджэ не составило бы ни малейшего труда заметить притаившегося за распахнутыми дверьми и не знающего, куда деть себя от ужаса, мальчишку, но… не сегодня. Неужели все и правда заканчивалось? Кажется, даже после завершения всей этой истории он еще долго будет не в силах поверить в это, но как же все-таки хорошо, что Хичоль смешал этим чертовым письмом сегодня ему все карты и значительно ускорил свершение возмездия, пусть Хёкджэ и немного пришлось переиграть свои планы, зато как… Подарив встречавшему его в холле Ли Сонмину утвердительный кивок, подтверждающий, что у него все действительно вышло, и совершенно счастливую и немного безумную улыбку, Хёкджэ поспешил покинуть этот проклятый всеми богами дом, быстрым шагом направляясь к знакомой калитке, жадно глотая удушливо пахнущий розами и отдающим чем-то похожим на ладан воздух и пытаясь хотя бы немного привести себя в чувство и избавиться от этого оглушающего чувства эйфории, с каждым шагом, с каждым вдохом и с каждой мыслью все сильнее и сильнее накатывающего на него, но… торжествовать было еще слишком рано. У Хёкджэ было запланировано на сегодня еще очень много дел, с которыми ему определенно стоило поспешить, ведь сегодня ночью… сегодня ночью личность Ли Хёкджэ официально прекратит свое существование за своей ненадобностью, а из Сеула в Ниццу улетит совершенно другой человек – Кан Джихён – кажется, именно так звали новую личность Хёкджэ, вернее, одну из его промежуточных личностей на пути к подлинной свободе. Во избежание лишних недоразумений Хёкджэ на всякий случай тщательно закрыл за собой двери, защелкнув даже внутренную щеколду, которой никогда прежде не пользовался, и, потрепав по голове вьющуюся под ногами и требующую внимания Чоко, закружился в водовороте дел: забронировал себе билеты в бизнес-классе на сегодняшний вечер; связался со знакомым риелтором и попросил его приехать завтра с бригадой уборщиков, чтобы навести порядок в этом доме и вывезти все оставшиеся здесь вещи Хёкджэ, уже совершенно не нужные ему, на свалку или попробовать отдать их на благотворительность, а также упаковать картину Моне и передать ее Юнхо, а еще подыскать новых жильцов для этого дома. По-хорошему бы следовало выставить его на продажу, ведь Хёкджэ вряд ли найдет в себе силы вернуться хоть когда-нибудь в этот дом, город и страну, но… это же дом его родителей. Нет, пока он еще не был готов морально продать его. Возможно, чуть позже, когда найдется какая-нибудь хорошая семья в качестве покупателей… Но не сейчас. Договорившись с риелтором, Хёкджэ позвонил Юнхо, чтобы предупредить его о своем внезапном отъезде, попросить приглядывать за своими текущими делами в Корее и напомнить, что связаться с ним в ближайшее время можно будет лишь через резервный ящик электронной почты, заведенный специально для таких случаев и о котором не знал никто, кроме самого Хёкджэ, управляющего его финансовыми активами и Юнхо. Следующим по списку Хёкджэ предупредил своего управляющего и попросил его в ближайшее время закрыть все счета и карты, открытые на имя Ли Хёкджэ, а находящиеся на них деньги перевести на свой основной счет в швейцарском банке, надежно защищенный хваленой политикой конфиденциальности от любых внешних вторжений. Проставляя мысленные галочки напротив каждого выполненного пункта в огромном списке дел, Хёкджэ, четко следуя своему списку, вызвал курьера из службы доставки, которому торжественно вручил огромную тяжелую коробку, в которую были упакованы все, абсолютно все доказательства, собранные им на семейство Ли и все их преступные и не очень деяния, включая уже переписанную на новую флешку запись с исповедью Ли Юнсу, и, оплатив анонимную доставку, отправил эту посылку на рабочий адрес Ли Сонмина, который, переняв дело жизни своего отца, с большим нетерпением ждал этого подарка от анонимного доброжелателя, поклявшись ему, что в этот раз он сделает все, чтобы виновные в преступлении пусть и 22-летней давности понесли свое наказание, по всей строгости. И пусть у Хёкджэ этот жаждущий справедливости мальчишка с горящими глазами не вызывал ни малейших сомнений, но… он все же решил подстраховаться, отправив копии этих документов и в полицию, и в службу экономической безопасности, а также в редакции трех самых крупных корейских журналов и газет, которые будут очень даже не прочь раскрутить это расследование. И пусть у Ли Юнсу сейчас не осталось никого, кто бы мог прикрыть и поддержать его, но… лишний раз подстраховаться еще никому не мешало. И никогда. И именно поэтому, когда уже все вещи, которые Хёкджэ счел достойными, чтобы забрать их с собой, были собраны, а у дома его ждало заранее вызванное такси, он одним кликом мышки опубликовал в блоге Хичоля последнюю статью с сопровождением тысячи доказательств, среди которых, конечно же, было пресловутое аудио с исповедью Ли Юнсу, и пусть эта писанина и не принадлежали Ким Хичолю, но… вряд ли возмущенную новыми, только-только открывшимися безобразными фактами о семействе Ли общественность будут волновать подобные мелочи, зато резонанс… будет колоссальным. Ведь за первые две минуты после публикации счет просмотров блога шагнул на 100 000 человек вперед, и то ли еще будет… – Неужели это и правда все, Чоко? Мы сделали это, представляешь? – упаковав ноутбук в дорожную сумку, Хёкджэ с улыбкой присел перед смиренно ждущей своего перемещения в переноску принцессой и со странной, все еще полной недоверия и каких-то не очень хороших предчувствий, но никак не удовольствия и радости дрожью, потрепал Чоко по голове, а затем сделав рваный выдох, взял принцессу на руки и посадил не слишком довольно сверкающего глазами шпица в переноску. Два чемодана. Одна дорожная сумка и Чоко – вот все, что мог позволить взять Хёкджэ себе в новую жизнь. И вроде бы расставание с кипой вещей и с этим домом, с которым было связано столько ненужных и не самых приятных воспоминаний, должно было принести ему облегчение, но… Хёкджэ совершенно не чувствовал его, садясь в такси. Он не чувствовал совершенно ничего, кроме странной зябкой пустоты внутри. Но, наверное, ему просто еще нужно было немного времени, чтобы осознать, что это действительно все и что он и правда победил. Приехав в аэропорт, Хёкджэ первым делом разорвал в туалете свои старые документы и, смыв их в унитаз, достал из кармана телефон, пестрящий сотней пропущенных вызовов и сообщений от Кюхёна, которые Хёкджэ старательно игнорировал весь день, и беззвучный режим прекрасно помогал ему в этом. Выключив старый смартфон, он достал из него SIM-карту и отправил ее в унитаз вслед за своим старым удостоверением личности, водительскими правами и страховкой, а сам аппарат убрал в сумку, решив избавиться от него уже где-нибудь в Ницце, а затем спокойно отправился на регистрацию, не имея ни малейшего понятия о том, что прямо сейчас единственная горячая тема во всех новостях – жуткий пожар в одном из элитных пригородов Сеула, который устроил сошедший с ума бизнесмен, подозревающийся в связях с крупными террористическим организациями и убийстве собственного помощника, один из самых уважаемых людей в их стране, который в приступе безумия, по показаниям очевидцев, пристрелил своего делового партнера и бывшего сенатора, больную жену и пытающегося защитить ее сына, а также большую часть прислуги в своем доме, а затем, залив первый этаж дома и библиотеку с огромным количеством наиредчайших коллекционных экземпляров книг бензином и жидкостью для розжига каминов, поджег собственным дом, с хохотом прострелив себе голову и прокричав напоследок что-то похожее на «Ты и правда победил…». Никто не имел ни малейшего понятия, откуда у прессы взялись такие подробности и что из них было правдой, а что – лишь художественным домыслом, но один факт предварительная экспертиза спустя пару часов после пожара уже установила очень точно: предварительное опознание подтвердило, что найденные в доме сильно обгоревшие останки принадлежат по меньшей мере 10 разным людям, среди которых на следующий день были идентифицированы останки самого Ли Юнсу, и правда умершего от выстрела в висок, Ли Хёри – его супруги, скончавшейся от пяти пулевых ранений в голову и грудь, Ли Донхэ – их младшего сына, скончавшегося от множественных выстрелов в грудь и живот, Квон Даёна – делового партнера и старого друга семьи, скончавшегося от выстрела в голову, а также шесть человек прислуги, также погибших вовсе не от огня, а от многочисленных пулевых ранений. Но Хёкджэ, создавший вокруг себя спасительный информационный вакуум и уже к тому моменту ступивший на французскую землю, не имел ни малейшего представления об этом, пребывая в блаженном счастливом, а может, и не очень счастливом, но все же неведении…