***
– Ли Донхэ, что ты себе позволяешь? – недовольно шикнула на младшего сына Хёри, до невозможности изумленная тем, что… младший сын смеет возражать ей? Да когда такое было?! – Он – твой старший брат, и ты обязан быть через два часа в зале заседаний, чтобы продемонстрировать общественности и присяжным в частности, что вся семья убеждена в его невиновности и поддерживает твоего брата изо всех сил… – раздраженно прошипела женщина, стараясь привлекать как можно меньше внимания со стороны снующего то тут, то там медицинского персонала, пациентов и посетителей клиники. – А что, если я считаю его виновным? – зло сверкнул глазами Донхэ, поражаясь собственной агрессии и решимости и прекрасно понимая, что дело здесь вовсе не во внезапно проявившейся у него смелости и накопившейся на родителей и брата злости (хотя и в них тоже), а в том, что всего лишь в десятке метров от них сейчас спал под капельницей потерявший много крови и пострадавший из-за его ублюдочного братца и из-за всей их семьи парень, который уже давно был для Донхэ дороже всех на свете. И оставить его сейчас, отправившись защищать своего брата – убийцу и насильника… Нет, Донхэ решительно не собирался делать этого. Как и оставлять еще так и не пришедшего в себя Хёкджэ в одиночестве. О чем уже сообщил матери по телефону полтора часа назад и собирался повторить сейчас, ведь та, кажется, еще не верила, что это не просто детский каприз или истерическая вспышка, а вполне серьезное и обоснованное желание взрослого человека, которое она уже не сможет изменить. – Донхэ, как ты смеешь?.. – возмущенно начала Хёри, но младший сын совершенно бесцеремонно перебил ее, поражая женщину все сильнее и сильнее: – Вот так. Я не поеду в суд. И точка. А если вдруг и поеду, то лишь для того, чтобы дать показания и сообщить о том, что мой брат – насильник и убийца, прикончивший одну свою жертву и доведший до суицида вторую. Как тебе такой вариант, а? – насмешливо вскинул брови Донхэ, получая какое-то странное удовлетворение то ли от ошарашенного выражения лица собственной матери, от удивления и гнева совершенно забывшей о самоконтроле, то ли от того, что он впервые за последние недели нашел в себе смелость возразить матери и сказать ей правду. Прямо в лицо. И оно того стоило. – Ли Донхэ… – потрясенно начала женщина, но сын не стал даже ее слушать и, неопределенно махнув матери рукой на прощание, спокойно отправился в палату к Хёкджэ, чтобы проверить, не пришел ли он в себя, и не наговорить ей еще больше гадостей и глупостей, а в особенности случайно не взболтнуть о том, о чем Хёри пока знать совершенно не стоило, ведь Донхэ так и подмывало сказать матери, что он думает обо всех ее великих планах по восстановлению и отбелению репутации семьи, а также об этой чертовой свадьбе на дочери извращенца-педофила, которому самое место в тюрьме или на электрическом стуле и уж никак не в качестве гостя и будущего родственника в их доме, но… он мучительным усилием воли сдержал себя, думая о Хёкджэ и о том, что с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой и с каждой секундой все ближе и ближе тот день, когда все это превратится лишь в прошлое, кошмарные воспоминания, которые с легкостью будут развеяны счастливым настоящим и не менее счастливым будущим. Нужно лишь подождать еще чуть-чуть, и… тогда все будет. Однозначно.Глава 86
2 октября 2016 г. в 21:57
Перечитав еще раз написанный абзац и убедившись, что каждое слово в нем стоит точно на своем месте, Хичоль удовлетворенно выдохнул и, отхлебнув виски из стоящего рядом со старым, потрепанным, заляпанным и залапанным, но таким родным и любимым для него ноутбуком стакана, собрался уже было перейти к следующей части книги, над которой он работал без сна и без отдыха вот уже столько дней и ночей, но его отвлек настойчивый, можно даже сказать, нахальный стук в двери, который Хичоль с удовольствием проигнорировал бы, однако… что-то подсказывало ему, что за его дверями сейчас стоит гость, которого Хичоль ждал уже столько времени и пропустить увлекательнейший разговор с которым было бы самым настоящим кощунством, именно поэтому так и не удавшийся до конца писатель со сдавленным оханьем поднялся со стула и, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в животе, в последние пару недель ставшую извечной спутницей Хичоля, громко шаркая брендовыми кожаными тапочками по давно не полированному паркету, отправился в прихожую, чтобы саморучно распахнуть двери перед носом наконец-то снизошедшего до личного визита и окончательно выведенного из себя статьями Хичоля Ли Юнсу, выглядящего едва ли не хуже самого Хичоля. Забавное совпадение: что ни оставшийся в живых участник их заговора – то живой труп. Интересно, может, все эти болезни – их наказание за старые прегрешения? Говорят, что Бог бывает порою очень и очень жесток, и неужели это и правда их изощренная кара за былые ошибки? Хотя… Хичоль был все еще слишком прагматичен и слишком трезв, чтобы верить в нечто подобное.
– Мистер Ли, – расплылся в сладкой улыбке он, окидывая все еще (несмотря на завышенный градус алкоголя в крови) цепким взглядом своего внезапного гостя и с удовольствием отмечая, что тот и правда выглядит так, словно вот-вот готов сдать позиции. Неужели совсем не таинственный аноним Хичоля прав и Ли Юнсу на самом деле вовсе не так силен, как хочет казаться? Это могло бы быть похоже на правду, если бы только Хичоль не знал, на что на самом деле способен этот человек и какая сила заключена если не в нем самом, то во всех его многочисленных финансовых и юридических активах, связях, покровительствах и знакомствах, но вот если Ли Юнсу лишить всего этого, то будет ли он таким же всемогущим, каким он казался Хичолю еще пару месяцев назад? Кажется, нет. Потому что сейчас Хичоль… сейчас Хичоль уже совершенно не боялся этого человека, испытывая к нему некое странное подобие жалости, ведь король, потерявший и свое царство, и свою корону, всегда выглядит по-настоящему жалко, и Ли Юнсу, к совершенно искренней радости Хичоля, не стал исключением из этого правила, в мгновение ока, прямо на его глазах превратившись из всемогущего монарха в жалкую тряпичную куклу, слепо выполняющую любое желание своего кукловода, о существовании которого Юнсу пока не имел ни малейшего понятия, но Хичоль уже давно решил, что пора открыть этому ублюдку один маленький секрет, даже не секрет, а всего лишь намек на существование этого самого секрета. Чтобы сделать эту игру и эту войну еще более захватывающей и увлекательной, ведь Хичоль так отчаянно боялся потратить оставшиеся ему драгоценные капли времени на самую банальную в мире скуку и жаждал напоследок оторваться по полной, наблюдая за тем, как его злейшие враги перегрызают друг другу глотки.
– Чем обязан? – выдержав до неприличия долгую паузу, еще сильнее растянул губы в улыбке Хичоль, вкладывая в голос все то подобострастие, на которое он был способен сейчас и которое звучало сейчас намного лучше любой, даже самой тонкой издевки.
– Может, для начала пригласишь меня в дом? – спокойно поинтересовался Юнсу, впрочем, потемневшие от злости глаза и недовольно поджатые губы с головой выдавали, что мужчина вовсе не так равнодушен и спокоен, как хотел казаться. И это добавляло лишь еще больше удовольствия Хичолю, который уже наслаждался этой еще почти не начавшейся беседой и унижением своего давнего и очень сильного врага, которому Хичоль столько лет был вынужден лизать зад и который сейчас приполз к нему на коленях, чтобы молить если не о пощаде, то хотя бы о снисхождении. И это было больше, чем просто прекрасно.
– А в этом есть смысл? – не сдержался от язвительного фырканья Хичоль, но тем не менее позволил Юнсу не только осквернить своим присутствием прихожую в своем доме, но даже пригласил его в захламленную и явно давно не попадавшую в руки умелой горничной (которую Хичоль, охваченный очередным приступом паранойи, уволил еще месяц назад, опасаясь, что та, перекупленная некоторыми особо любопытными господами, будет шпионить за ним) гостиную и предложил чашку кофе, от которого Юнсу, впрочем, благоразумного отказался, прекрасно понимая, что их беседа вряд ли будет размеренной и неспешной, поэтому… к чему соблюдать все эти никому не нужные и лишь занимающие и без того ценное время формальности?
– Так о чем вы хотели поговорить, мистер Ли? – насмешливо поинтересовался Хичоль, вальяжно развалившись в своем любимом кресле и едва-едва дождавшись, пока его гость устроится на неудобной софе напротив него.
– Как будто ты не знаешь, – недовольно скривился Юнсу и, не дождавшись от Хичоля никакой реакции на свои слова, на всякий случай уточнил: – О статьях. Твоих статьях, – кивнул он, награждая Хичоля пристальным взглядом, который в былые времена наверняка бы заставил все внутри него трепетать от ужаса, но сейчас… Поддавшись бушующим в крови азарту и адреналину, Хичоль даже не обратил внимания на эту вовсе не досадную мелочь.
– А что с ними? По-моему, вполне себе неплохие статьи, – растянул губы в очередной приторно-сладкой улыбке журналист и, не сдержавшись, добавил: – По крайней мере, публике нравится, да и редакторам тоже, только вот вы, мой друг, почему-то не в восторге от них… – наигранно тяжело вздохнул он, с легкостью выдерживая очередной уничижительный взгляд Юнсу и выигрывая их игру в гляделки.
– Зачем тебе все это?.. – начал было Юнсу, но Хичоль со смешком перебил его:
– Зачем мне все это, мистер Ли? А ничего, что я журналист и писатель, имеющий славу едва ли не самого правдивого и справедливого человека в этой стране? Пытаюсь соответствовать этому званию… – развел руки в стороны Хичоль, добавляя в голос немного виноватых ноток и сам поражаясь естественности своей игры.
– С каких пор, Хичоль? Тебе напомнить, как ты получил это звание? – усмехнулся Юнсу, впрочем, на Хичоля эта усмешка не произвела ровным счетом никакого впечатления.
– С этих самых пор. Считайте, что во мне взыграло чувство справедливости на старости лет, – тихонько рассмеялся писатель, которого невероятно смешили почти бесплодные попытки держать себя в руках сидящего напротив него мужчины, и, едва-едва сдерживая так и рвущееся наружу ликование, наконец-то совершенно ненавязчиво выдал то, ради чего, собственно, и затевался этот разговор: – И, судя по всему, не только во мне… – ухмыльнулся Хичоль, готовясь поведать Юнсу парочку своих очень любопытных мыслей и наблюдений – всего лишь намек на то, что во всем происходящем в последние месяцы отчетливо ощущается чье-то постороннее присутствие – не более, а уж чье именно... пусть Юнсу разбирается с этим сам. А Хичоль с удовольствием понаблюдает за этим зрелищем со стороны. И даже не погнушается вести его подробную хронику.