Revenge/Возмездие

После того памятного разговора с матерью, с которого минуло уже полторы недели, каждое пребывание рядом с этой женщиной (которую у Донхэ почему-то все реже и реже поворачивался язык назвать мамой) превращалось в самую настоящую пытку, но, отчаянно сцепив зубы, Донхэ изо всех сил терпел ее присутствие рядом и все эти приливы родительской нежности, старательно изображая из себя примерного любящего сына и делая вид, что все хорошо, и как сильно он счастлив быть частью своей семьи, и как сильно его воодушевляют перспективы его новой, совершенно необыкновенной и прекрасной жизни в качестве будущего наследника семейного бизнеса и достойного представителя семьи Ли, но на самом деле Донхэ спасали лишь мысли о том дне, когда он наконец-то просто сможет взять и порвать свой паспорт, навсегда избавившись от своего старого имени, этой проклятой всеми богами фамилии, от этой никчемной жизни и, конечно же, своей семьи. И наконец-то сможет с чистой душой и легким сердцем вступить в новую жизнь. С Хёкджэ. И если еще две недели назад в сердце Донхэ копошился небольшой червячок сомнений: а может ли он поступить так со своими родителями в такой сложный для них жизненный период, ведь они как-никак вырастили его и вложили в него если не все свои родительскую любовь, внимание и тепло, то достаточное количество времени, сил и денег? Однако сейчас… С каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой и каждой секундой Донхэ все сильнее убеждался в том, что побег – это самый что ни на есть правильный выход. Единственно правильный. Потому что иначе… Стоило ему только представить расписанные для него надолго вперед родителями перспективы «достойной» жизни, как Донхэ до мозга гостей продирал самый что ни на есть первобытный ужас. Брак и жизнь с нелюбимой женщиной, выбранной родителями, нелюбимые дети, опостылевшая работа и люди вокруг, не вызывающие ничего, кроме отвращения. Неудивительно, что среди «друзей» его родителей так много алкоголиков, наркоманов и просто извращенцев, ведь такая жизнь… кажется, это верный путь к безумию. И Донхэ… Попробовав вкус другой, настоящей жизни, зная, что такое дружба и любовь, зная, каково это – любить того, кого ты хочешь любить, и заниматься тем, чем ты хочешь заниматься... Нет, он уже не сможет жить иначе. Просто не сможет. И побег… Пожалуй, это был его единственный путь к спасению из этой полной безысходности и ведущей лишь в бездну трясины, и он… он был слишком молод и слишком влюблен, чтобы позволить себе увязнуть во всем этом. И если самому Донхэ где-то не хватало для последнего рывка немного решимости, то Хёкджэ… Донхэ был уверен, что уж он-то точно сможет придать ему решимости и сил, и они смогут выбраться из всего этого. Вместе. И спокойно жить дальше. И лишь мысли об этом и о том, что все это скоро закончится, помогали Донхэ с неизменно спокойной улыбкой проходить через все это. Вот и сегодня он не возразил матери ни слова, когда та решила, что самым лучшим занятием в день накануне суда Итука будет примерка свадебного платья и небольшая фотосессия для десятка глянцевых журналов, а также маленькая пресс-конференция – всего лишь для каких-то там пары сотен репортеров, которых, вопреки ожиданиям Хёри, волновал вовсе не тот факт, от какого дизайнера наденет свадебное платье Мари и кто из именитых портных шил молодым ханбоки, поэтому неудивительно, что все это мероприятие обернулось полномасштабным обсуждением всех прегрешений семейства Ли и стало одним из самых вопиющих провалов Ли Хёри, которая была буквально готова провалиться на месте от стыда, особенно когда одна из молоденьких журналисток-иностранок, не ведающая никаких правил приличия, в открытую поинтересовалась, считает ли госпожа Ли нормальным и адекватным поступком устроить подобное шоу накануне судебного заседания своего старшего сына, которого будут судить за убийство девушки. Конечно, свадьба – это довольно значимое мероприятие, но все же неужели они и правда думают изменить мнение рвущей и мечущей общественности и купить их прощение демонстрацией платья за полтора миллиона долларов? Естественно, нахальную девицу быстро лишили микрофона и выпроводили из зала, но… это был провал. Полный. Особенно если учесть, что буквально спустя три минуты после окончания этой самой жуткой пресс-конференции в жизни Ли Хёри в блоге Ким Хичоля была опубликована просто-таки убийственная статья, в которой журналист-правдолюб без стеснения и купюр рассказывал всю историю взаимоотношений старшего сына семейства Ли и небезызвестного общественности Ли Хёкджэ, начиная с демонстрации видеозаписи крайне пикантного содержания (которая была опубликована в блоге вместе со статьей) и заканчивая анонимными показаниями проводившего следствие по этому делу полицейского, который утверждал, что Ли Хёкджэ стал очередной жертвой шантажа семейства Ли. Этот факт прекрасно иллюстрировали фотографии и видео с «извинительной» пресс-конференции, на которой Хёкджэ и правда был больше всего похож на запуганную своими мучителями жертву, чем на интригана-садиста, обожающего снимать интимные видео подобного свойства. Донхэ имел счастье ознакомиться с этим опусом уже по дороге домой, к Хёкджэ, сидя в такси, и едва-едва сдержался, чтобы не выругаться в голос. Он сегодня и так был зол, чертовски зол на весь мир: на своих родителей и их безумные выходки, на своего старшего брата, на свою невесту, которая не могла и слова выдавить из себя на пресс-конференции – так, что Донхэ пришлось отдуваться за них обоих, со смущенной улыбкой отвечая на все, даже самые отвратительные и мерзкие вопросы журналистов, старательно выдавливая из себя правильные, ничего не значащие слова, в которые, конечно же, никто не верил, но больше всего Донхэ был зол на этих проклятых нелюдей-репортеров, не имеющих совершенно ничего святого и просто обожающих копаться в чужом грязном белье ради очередной мерзопакостной статейки. И теперь этот проклятый опус Ким Хичоля! Когда они только-только начали забывать эту проклятую историю! Нет, надо же было закопаться в нее снова и расковырять корки на только-только начавших подживать ранах! Мерзкий бесчеловечный ублюдок! Если бы он только попался сейчас в руки Донхэ, то тот бы с удовольствием отделал его. За Хёкджэ. И даже за своего брата. Который пусть и заслужил свое наказание, но раз за разом смаковать подобную мерзость… Нет, Донхэ решительно не понимал этого. И очень сильно надеялся на то, что Хёкджэ, обычно существующий вне Интернета, новостей, социальных сетей и прочей прелести, еще не читал эту писанину и комментарии к ней, да и вообще никогда не прочитает ее, но… Стоило только Донхэ оказаться в доме, пароль от кодового замка которого он уже выучил наизусть, и услышать полный отчаяния и бессильной злости скулеж Чоко, которая даже не выбежала в этот раз встречать его, хотя она уже давно не упускала такой возможности понежничать с Донхэ, как он тут же понял, что что-то не так. Причем капитально не так. Во-первых, Донхэ насторожило то, что Хёкджэ, обычно спешащий встретить его, в этот раз не слишком торопился это сделать и, более того, даже просто не откликнулся на зов Донхэ, хотя парень совершенно точно знал, что он уже должен быть дома, ведь его машина стояла на подъездной дорожке перед домом, а обувь – в прихожей, вот только сам Хёкджэ… словно исчез. Во-вторых, жуткий беспорядок на кухне, такой, словно кто-то собирался приготовить ужин, но бросил это неблагодарное дело на половине и поленился за собой убрать. В-третьих, валяющийся на выложенном темной каменной плиткой полу телефон Хёкджэ. Разбитый. Проклятье! Чувствуя, как в мгновение ока учащается его пульс, начиная судорожно биться почему-то в горле и висках, а в легких резко заканчивается воздух, Донхэ едва-едва сохраняющий разум от внезапно нахлынувшего на него беспокойства, постепенно перерастающего в панику, отправился осматривать дом. Комнату за комнатой, хотя прекрасно знал, что главный источник его треволнений находится за закрытыми дверями ванной, у которых непрестанно скулила Чоко. Для проформы постучавшись пару раз и позвав Хёкджэ (хотя Донхэ и так прекрасно знал, что ему не ответят) и стараясь даже не думать о том, что его ждет за закрытыми дверями, Донхэ просто взял и выломал их. Впервые в своей жизни. Вернее, попытался, потому что на деле все оказалось вовсе не так красиво и просто, как в кино, и ему пришлось изо всех сил наваливаться ноющим после первого удара плечом на постепенно начавшую поддаваться дверь не один, не два и даже не три раза, но, слава богу, на десятом ударе проклятая деревяшка все-таки поддалась ему, впуская тяжело дышащего парня в разгромленную комнатушку, на полу которой, в окружении сотни мелких стеклянных осколков – всего, что осталось от некогда висящего на стене в резной металлической оправе зеркала, и луже собственной крови сидел Хёкджэ. Если бы у Донхэ было время, то он, конечно, испугался бы этой завораживающей в своей жути картины, но у него не было ни секунды. – Хёкджэ?! – громко позвал он, в два шага оказываясь возле сидящего на полу парня и пытаясь разом оценить и его эмоциональное состояние, и степень физических повреждений. – Хёкджэ… – уже тише повторил Донхэ, присаживаясь на колени перед заплаканным парнем и понимая, что, кажется, он впервые в своей жизни видит Хёкджэ таким – абсолютно разбитым и совершенно потерянным, без его привычной брони иронии, самоуверенности и сарказма, а просто… Хёкджэ. Совершенно обычного парня, которому тоже бывает больно. Как и всем им. – Хёкки… – растерянно протянул Донхэ, беря бледное заплаканное лицо парня в свои ладони и глядя в черные от боли и полные такой глухой тоски и безысходности, что у Донхэ перехватило дыхание, глаза. – Как ты?.. – зачем-то спросил Донхэ, даже не ожидая ответа на свой вопрос и начиная профессиональным взглядом осматривать Хёкджэ, со странным чувством облегчения убеждаясь, что это, скорее всего, была простая истерика с небольшими последствиями, а не попытка суицида: множество мелких порезов и царапин на шее и руках парня были совсем не так страшны, да и даже изрезанные в кровь костяшки на правой руке Хёкджэ, которой явно и был нанесен сокрушительный удар зеркалу; нужно было лишь как можно скорее обработать все это, чтобы в ранки не попала инфекция, но так казалось Донхэ, пока он не увидел отвратительно огромный и острый осколок зеркала, торчащий прямо из бедра Хёкджэ, ровно там, где должна идти бедренная артерия... или очень-очень близко к ней. Проклятье! – Хёкджэ! – Донхэ в который раз попытался дозваться до не реагирующего на окружающий мир парня. – Хёкджэ!!! – закричал он так, что, кажется, зазвенели оставшиеся осколки зеркала в раме, но даже это не помогло ему обратить на себя внимание Хёкджэ, однако Донхэ все равно зачем-то попросил его: – Ты только не шевелись сейчас, хорошо? Ни в коем случае не шевелись! Я вызову скорую… – успокаивающе пробормотал Донхэ, нащупывая дрожащими пальцами в кармане джинсов телефон и скорее пытаясь успокоить этой болтовней себя, а не Хёкджэ. С трудом попав пальцами по нужным цифрам, Донхэ едва ли не умолял оператора по телефону как можно скорее прислать скорую, а затем, продиктовав адрес Хёкджэ и услышав, что машина будет через пять минут, отбросил в сторону ненужную сейчас технику, едва не попав по настороженно наблюдающей за происходящим и притихшей Чоко, с отчаянием пытаясь понять, что же он может сделать сейчас, чтобы помочь Хёкджэ и не повредить артерию. Но в его голове, как назло, не было сейчас ни одной толковой мысли, и все, что он мог, – держать Хёкджэ за руку и болтать какую-то успокоительную чушь, пока наконец-то не раздался спасительный вой сирены скорой и звонок в двери, которые он так и не закрыл за собой. Донхэ отстраненно наблюдал за тем, как санитары в форменной темной-синей спецодежде, хрустя толстыми подошвами кроссовок по битому стеклу, осторожно укладывают Хёкджэ на носилки, ловко надевают на ничего не соображающего парня кислородную маску, накладывают на него фиксирующие повязки и жгуты и аккуратно несут его на выход, и если бы не милая девушка-парамедик, спросившая у Донхэ, поедет ли он в больницу со своим другом, или приедет чуть позже, чтобы заполнить все бумаги, то он бы так и остался стоять в углу ванной, прижимая к груди беспокойно поскуливающую Чоко, которой не нравилось ни такое количество незнакомых людей, вдруг появившихся в их доме, ни то, что они делают с ее хозяином что-то явно не то, да и еще собираются куда-то увозить, но… кого бы сейчас интересовало ее мнение? Разве что Донхэ, но и ему сейчас было совсем не до нее, поэтому, напоследок потрепав по голове принцессу и закрыв двери в ванную, чтобы она, не дай бог, не забралась туда и не поранилась, опустил недовольно разлаявшуюся Чоко на пол и рванул к выходу, чтобы поехать вместе с Хёкджэ в больницу в одной скорой, и едва-едва обращая внимание на неизвестно откуда взявшуюся здесь толпу репортеров и журналистов, которые бешено щелкали камерами, стараясь запечатлеть каждый шаг врачей и Донхэ, которому было совершенно плевать на них всех сейчас. Да и, впрочем, на все остальное тоже. Единственный, кто по-настоящему его волновал сейчас, – лежащий на носилках и едва-едва сдерживающий так и рвущуюся наружу под кислородной маской злорадную усмешку Хёкджэ, который был весьма и весьма доволен этим умело разыгранным спектаклем и его последствиями, которые вряд ли заставят себя долго ждать…