Revenge/Возмездие

Хёкджэ никогда не думал, что ему могут понравиться похороны, но… похороны в Кванхадоне – это тоже своего рода тематическая вечеринка, организованная с особым горьковатым шиком и траурным привкусом: с кучей брендовых платьев и костюмов черного цвета, приподнятыми вуалями и шляпками темных расцветок от известных дизайнеров, искусно составленными цветочными композициями, ненавязчивой, но все же не слишком уместной музыкой, дорогим алкоголем, ничего не значащими беседами и закусками, приготовленными лучшими поварами, – настолько хорошо организованная вечеринка, что можно даже забыть, с какой целью собрались здесь все эти люди, вот только Хёкджэ ни на секунду (в отличие от большинства гостей) не забывал об этом, с мучительным удовольствием переживая свой триумф над поверженным врагом еще раз. И еще. И еще. Конечно же, никто даже не подумал о том, что смерть Кан Минхо может быть не совсем естественной, и уж тем более никто даже подумать не мог, что Хёкджэ, выразивший такое искреннее сочувствие бьющейся в наигранной истерике дочери Минхо, имеет какое-либо к этому отношение. Но это было лишь к лучшему. Попросив у официанта принести бокал воды со льдом и без газа, Хёкджэ немного робко и внешне безразлично осматривался по сторонам, даже не пытаясь найти своих знакомых и прибиться к какой-нибудь группе, прекрасно зная, что скоро нужная компания сама найдет его, а пока… пока он мог спокойно полюбоваться всем тем дешевым фарсом и притворством, что так неискусно разыгрывало большинство присутствующих: все эти наигранные слова сочувствия, в которых не было ни капли искренности; прижатые к сухим глазам платки и тщательно скрываемые улыбки в ответ на слишком смешные для похорон шутки, которым здесь якобы не было места, как и для разговоров о покойном, гори в аду его душа всю оставшуюся вечность, зато это самое место, конечно же, было для разговоров о политике, экономике, искусстве и даже о предстоящем благотворительном бале, о котором не преминул напомнить практически всем присутствующим долговязый китайский помощник Ли Хёри, явно приложивший руку к организации этого чудного мероприятия, – все это настолько резало Хёкджэ глаз, что он едва сдерживал ухмылку. Интересно, здесь вообще хоть кто-нибудь по-настоящему расстроен фактом смерти Кан Минхо или?.. Даже его дочь, кажется, намного больше удручал тот факт, что ее приданное в данный момент состояло лишь из долгов и что из-за роли скорбящей дочери ей приходится портить идеально наложенный макияж и показываться на людях с опухшим и заплаканным лицом, а не тем, что она лишилась единственного и вроде бы горячо любимого родителя. Что уж говорить про Итука, рассеянно обнимающего невесту и явно пытающегося прямо здесь придумать, как ему выкрутиться из передряги и не жениться на нищенке. А уж как искренне «грустили» партнеры Кан Минхо по бизнесу и его инвесторы, которые, после того как он спустил большую часть их вложений на ветер, сами бы не отказались стать причиной его смерти – просто загляденье. Разве что… Кажется, Хёкджэ удалось найти одного человека в этой толпе, который и правда был совершенно искренне расстроен. Ли Донхэ, держащий под руку свою выглядящую мертвенно бледной в черном платье и шляпке с вуалью и едва-едва стоящую на ногах мать, которая даже не пожалела своего здоровья, что прийти сюда и соблюсти все предписанные светским этикетом формальности. Еще бы, признанная королева светской жизни Кванхадона просто не может пропустить сборище в честь своего друга и так и не состоявшегося родственника. Хёкджэ стало зверски любопытно, что же могло так сильно расстроить его маленького друга. Неужели он и правда был близок с Кан Минхо? Да не может такого быть. Кан Минхо явно был не из тех, кто щедро делился душевной теплотой с сыновьями друзей, особенно находящимися в немилости у своих отцов. И вряд ли здесь было дело в безответной любви, но тогда… что? Конфликт с Итуком? Вряд ли. Скорее всего, мальчишка просто переживал из-за того, что ему так и не удалось уговорить остаться мать в больнице. Вот и все. Ну или у него случилась очередная личная драма, в курсе которой Хёкджэ окажется очень и очень скоро, как он уже знал обо всех грязных и не очень секретах этого ребенка от своих детективов. Забавное вышло чтиво. Почти любовный роман, а не отчет. Нелюбимый сын, тяжелое детство, несчастная любовь, предательство лучшего друга и любимой, затяжная депрессия и чудесное исцеление – все в лучших традициях дешевых бульварных романов, но все равно что-то подсказывало Хёкджэ, что этот мальчишка далеко не так прост, как кажется на первый взгляд, по крайней мере, намного сложнее своего одноклеточного, думающего лишь одним местом братца, но… так даже лучше. Так будет намного интереснее с ним играть. Уже интересно. Причем настолько, что Хёкджэ едва-едва сдерживал себя, чтобы не сорваться с места и не подойти к Донхэ прямо сейчас и не узнать, в чем же причина столь очевидной вселенской скорби на его лице, но, слава богу, от этих мыслей Хёкджэ отвлек так вовремя вернувшийся с водой официант. Взяв бокал и кивком поблагодарив шустрого мальчишку, Хёкджэ отсалютовал бокалом в ответ на поднятый стакан с виски гиеной скалящегося ему от бара Чо Кюхёна, который, как всегда наплевав на все условности и правила приличия, был единственным из мужчин, да и из женщин, кто догадался прийти на похороны в красном костюме, умудрившись получить едва ли не больше внимания, чем «виновник торжества» и его семейство. Но, видно, страдающий от очередного приступа острого светского мазохизма Кюхён как раз-таки и добивался именно этого, а может быть, решил таким образом тонко намекнуть всем о своем и об их истинном отношении к случившемуся и немного повеселить Хёкджэ, который, быстро устав от разглядывания гостей и от этого так и бьющего по нервным окончаниям и раздражающего спектакля, отсчитывал секунды в ожидании момента, когда наконец-то его бегство с этого праздника смерти будет выглядеть вполне приличным. Подарив издалека улыбку помахавшей ему Хёри и сухой кивок не отступающему от нее ни на шаг Донхэ, Хёкджэ перекинулся парой фраз с мужчиной, имя которого запоминать не было смысла, и уже собирался было исчезнуть с этой вечеринки, чтобы провести вечер в более приятной компании – вина и Чоко, но его уже на самом выходе перехватил наконец-то избавившийся от удручающей компании своей невесты Итук, изо всех сил схватив Хёкджэ за руку и рывком разворачивая его к себе, даже не переживая, как это выглядит со стороны и что их с легкостью может увидеть любой, кто просто спустится с террасы особняка семьи Кан (где и разворачивалось сегодняшнее полное наигранной тоски и лживой печали действо) и обойдет дом, направляясь к подъездной дорожке перед ним, где была припаркована большая часть машин, а уж как этот самый «любой» может истолковать увиденную картину… – Хёкджэ… – рвано выдохнул Итук, изо всех сил сжимая хрупкие, обжигающе горячие пальцы парня, который уже давно стал постоянным гостем его снов, и просто физически, кожей и кончиками собственных пальцев ощущая, как же он сильно соскучился по нему. Всему. От макушки и до пяток, от безупречной укладки, идеальных губ, изумительно сидящего брендового костюма на так и излучающей неприкрытую сексуальность фигуре и до недовольного взгляда слишком ярких на летнем солнце карих глаз. Они не виделись всего пару дней, но за эти дни Итук едва не сошел с ума, если бы не эти чертовы сны, которые были так сильно похожи на реальность, что он мог найти в себе силы подняться с постели по утрам. Еще и это совершенно нелепое расставание, так не вовремя, но по вполне объективным причинам, а ведь как хорошо все начиналось… И как прекрасно может продолжиться, если он будет чуть настойчивее и вытащит то, что так старательно прячет Хёкджэ под маской холодного раздражения и безразличия, наружу, заставив его поступать так, как он хочет и чувствует на самом деле. – Отпусти меня, – недовольно прошипел парень, пытаясь высвободить руку и даря Итуку еще один полный наигранного возмущения взгляд. – Да что ты делаешь? Нас же могут увидеть! Ты представляешь, как это все выглядит со стороны?! – Представляю, и мне совершенно плевать на это, – усмехнулся Итук, резко прижимая Хёкджэ к себе и с наслаждением вдыхая его запах – неуловимая смесь чего-то свежего и сладкого, но не приторного, как у девушек, а с кружащими голову горьковатыми нотками, которыми он был готов наслаждаться целую вечность. Продержав Хёкджэ вот так вот в объятиях пару минут и совершенно не обращая внимания не его возмущенное шипение и попытки выбраться, Итук, отпустив парня и успев перехватить его руку прежде, чем она добралась до его скулы, ребер или куда там Хёкджэ собирался ударить его, потянул парня в сторону дома своей невесты, но не к центральному входу, возле которого коршунами кружила почти сотня гостей, а к черному входу в особняк, которым обычно пользовалась лишь прислуга, сейчас слишком занятая обслуживанием банкета, поэтому вероятность, что их может увидеть хоть кто-то, равнялась нулю или была даже еще меньше. – Куда ты?.. – начал было Хёкджэ, старательно делая вид, что он не желает включаться в эту игру, но Итук со смешком перебил его, вталкивая в дом: – Молчи, просто идем. – Он с усмешкой тянул за собой по пустым коридорам еще одного напоминающего музей дома, который уже принадлежал не семье Кан, а их кредиторам, Хёкджэ в сторону гостевой спальни, расположение которой Итук прекрасно знал, ведь он оставался ночевать в ней так часто, как и то, что на ее двери есть чудесная не открывающаяся снаружи защелка, а также прекрасная звукоизоляция, так что… им даже не придется сдерживаться. – Что ты делаешь?.. – снова попытался вразумить словно обезумевшего парня Хёкджэ, который, словно не слыша его, втолкнул Хёкджэ в спальню и, закрыв за собой двери, с хищной улыбкой обернулся к Хёкджэ, вот только… Итук не имел ни малейшего понятия, кто здесь на самом деле жертва, а кто хищник. – Что я делаю? Я делаю то, что я хочу. А сейчас я хочу тебя, – скривил губы в мучительном подобии улыбки парень и, невзирая на смущенные бормотания Хёкджэ о том, что это невозможно, неуместно и совершенно неприемлемо, резко впился поцелуем в его такие манящие и такие желанные губы, мгновенно сминая этим поцелуем и своими первыми, самыми жадными касаниями все сопротивление практически безропотно поддавшегося ему Хёкджэ, толкая парня к широкой идеально застеленной кровати и впервые в их отношениях беря на себя главенствующую роль, ведь, кажется, Хёкджэ ничего не имел против такого поворота событий. Обладать этим парнем – жадно, сладострастно, торопливо и немного грубо – было еще более головокружительно и сумасводяще, чем принадлежать ему. Итук и не думал, что он способен хотеть и любить кого-то, так преданно, чутко и трепетно отвечающего на каждую его ласку, настолько сильно. Так, как он хотел, нет, жаждал и любил Хёкджэ сейчас. Его обжигающе-горячие прикосновения, легкие, почти нежные поцелуи, низкие хриплые стоны, белоснежная кожа, покрытая мурашками, и задернутые поволокой наслаждения карие глаза – все это лишало Итука остатков разума и сдержанности, заставляя его снова и снова обладать этим парнем, выпивая его самого и его наслаждение до дна и отдавая ему всего себя. Ему было плевать сейчас на то, что они в доме его невесты, в постели, в которой он провел столько ночей с Сорой, сейчас внизу вместе с сотней людей оплакивающей смерть своего отца; ему было плевать на то, что их могут застать и какой после этого может разразиться скандал; ему было плевать на то, что Хёкджэ может подать на него в суд за сексуальные домогательства; сейчас Итуку было плевать на все, кроме парня, которого он так отчаянно сжимал в своих руках, словно боялся, что он возьмет и исчезнет, растворившись очередным миражом в удушающе пахнущем ладаном, розами и полным отсутствием жизненных перспектив знойном летнем дне. – Я никуда тебе не дам уйти. Ни за что, – Итук едва нашел в себе силы выдохнуть это то ли обещание, то ли угрозу прямо в припухшие губы Хёкджэ, закатывая глаза от накатывающего мучительными волнами наслаждения и не видя, как на губах, которые он готов был едва ли не боготворить сейчас, появляется совсем не вяжущаяся с происходящим жесткая усмешка, ведь Хёкджэ… он так ждал этого срыва и этих слов, еще раз подтвердивших то, что у него все, как всегда, идет по плану. Сделав над собой усилие, Хёкджэ с легкостью подавил ликование и, закатив глаза, издал очередной стон, старательно делая вид, что ему нравится происходящее так же сильно, как и его партнеру, который даже не подозревал, что весь этот порыв спонтанной страсти – лишь очередной виток очень умелой и не знающей никаких границ и рамок игры…