count to ten

Лето, казалось, длилось целую вечность в этом году. Целыми днями мы сидели взаперти в нашем маленьком доме. Ты работал за компьютером, а я лишь валялась на диване, наслаждаясь прохладой, которую создавал шумный вентилятор на потолке. Каждую ночь ты ходил в паб и напивался. Каждую ночь я плакала, понимая, что человек, который лежит возле меня уже не тот, кем был всего пару часов назад. Я не имею ни малейшего понятия, что случилось с тобой в том году, Эштон, но он навсегда изменил наши жизни. Ты больше не был собой, ты больше не был уверенным в себе. Я задавалась вопросом, вернулась ли снова твоя депрессия. Я молилась каждый день и каждую ночь, чтобы ты хоть один раз вернулся трезвым. Тогда мы могли бы поцеловать друг друга на ночь и я не чувствовала бы вкус водки в твоём дыхании. И затем однажды ты вообще не вернулся домой. Я позвонила всем: твоим друзьям, твоей маме, твоим коллегам. Все они сказали, что ничего не знают. Неужели ты мне изменял? У меня не получилось много поспать той ночью. В любом случае, Амелия шевелилась в соседней комнате, а малыш слишком сильно пинался. Я услышала звонок телефона и резко встала, вытягиваясь и надеясь, что это не разбудило Амелию. Оказывается, что мои молитвы не были услышаны. — Алло, — сказала я. — Это окружная больница на седьмом авеню. У нас ваш муж Эштон Ирвин, — сказала любезная женщина. — Боже, что с ним случилось? — спросила я, паникуя. Я зажала телефон между ухом и плечом, мчась в комнату Амелии, чтобы забрать её. — Он, кажется, потерял сознание на улице. Два джентльмена, Майкл Клиффорд и Лукас Хеммингс, позаботились о нём. Они ваши друзья? — объяснила она. — Нет, нет, — ответила я, в это же время оборачивая Амелию в одеяло и кладя её в коляску прежде, чем переодеться. — В какой он палате? Я немедленно буду там. — Палата C, мэм, — сказала регистратор. — Спасибо, — быстро сказала я, прежде, чем положить трубку. Прежде, чем переодеться, я легла голой на кровать и начала плакать. Я чувствовала себя уязвимей, чем когда-либо. Я была с Эштоном почти семь лет, и у нас было двое детей. Если он умрёт, я перестану молиться и начну плакать. --- Я помню, что эта поездка была худшей в моей жизни. Всю дорогу я думала о том, что на самом деле могло с ним случиться. Каждый сценарий заканчивался смертью. Когда я приехала в больницу, я забежала со скоростью около ста миль в час, толкая Амелию передо собой. Я прорвалась через двери и подбежала к регистратуре, спрашивая где палата С. Добрая женщина подошла ко мне и представилась, как Саманта, она была той, с кем я разговаривала по телефону. Она предложила отвести Амелию в комнату для детей и я просто кивнула, проталкиваясь мимо неё. Мне казалось, что если я заговорю, то единственной вещью, которая вылетит из моего рта, станет ужин. Я помню, как бежала по коридорам в поисках палаты С, пока руки обнимали мой беременный живот. Моя голова раскачивалась из стороны в сторону, пока я рассматривала размытых пациентов, сидящих в постели — они смотрели телевизор, читали, некоторые из них вязали. Никто из них не был тобой. Я добралась до конца коридора и наконец-то заглянула в последнюю комнату, видя пациента, который не был расплывчатым. Это был ты. Ты лежал в постели со всеми этими проводами, торчащими из твоего тела. Я забежала в комнату, пытаясь игнорировать боль в мышцах из-за бега во время беременности. — Эштон, — сказала я тихо, а затем громче. — Эштон! Ты немного повернул голову в мою сторону и улыбнулся. Моё дыхание замедлилось, становясь тяжёлым и неконтролируемым. Я села на стул рядом с кроватью и облокотилась головой о стену за мной, закрывая глаза. — Всё не так плохо, как ты думаешь, Эйва, — сказал ты. Я почувствовала, как ты взял меня за руку. Она была тёплой и влажной. — Тогда, что это, Эштон? Потому что сейчас всё кажется довольно плохим. Я напугана, — я плакала, а мои глаза до сих пор были закрыты. Я не осмеливалась открывать их в случае, если из них потекут слёзы. — Отказ печени, — негромко сказал ты. Я повернула голову и мои глаза тут же раскрылись. Ты ободряюще сжал мою руку и твои брови нахмурились. — Они хотят подержать меня здесь неделю или две. — Почему, Эштон? — сказала я больше для себя, чем для него. — Почему ты так много пил? Можно наслаждать жизнью с помощью субботнего секса и комедийных ночей по телевизору по средам. Почему ты чувствовал необходимость добавить к этому дешевое вино и сигареты? — Я наслаждался субботним сексом и комедийными ночами по телевизору по средам, — тихо сказал он, чуть-чуть улыбаясь. — Ну, я наслаждался. Субботний секс прекратился и я работал допоздна для комедийных ночей по средам. Так что вместо этого я выбрал дешёвое вино и сигареты. Это плохо? Тогда я пыталась не позволить моим внутренним демонам добраться до меня. Тебе было тридцать два. Ты не должен был умирать. Мне было двадцать шесть. Я не должна была становиться вдовой. Я не хотела быть матерью-одиночкой, потому что это включало жизнь без тебя. — Просто пообещай мне кое-что, Эштон, — я вздохнула. — Не умирай у меня на руках. — Я обещаю, что не умру у тебя на руках, — медленно сказал ты, а твои глаза были поникшими. Я всегда любила, когда ты пел колыбельные Амелии, потому что для меня твой голос был ангельским. Ну, когда я говорила колыбельные, я имела в виду песни Coldplay. Ты закрыл глаза, чтобы поспать, и на твоём лице медленно образовалась улыбка, пока ты пел. — Посмотри на звезды, посмотри как они сияют для тебя. И для всего, что ты делаешь… Ты не закончил фразу прежде, чем задремать, и я знала, что тебе нужен отдых. — И он был в желтом цвете. Так что я закончила её за тебя.