Пульс

      Пришел в себя он у стопки бетонных плит, в сырой от росы одежде, недалеко от блокпоста перед Свалкой - обновленный, но по-прежнему несчастный. Над «Ростком» вился дым - как раз в районе гостиничного цеха.       Семецкий потер предплечья в попытках согреться и тихо засмеялся над очередной шуткой Зоны: судя по всему, он заснул с зажженной сигаретой и сгорел во сне, как последний алкаш. А заодно спалил и комнату с самодельным алтарем Черному Сталкеру.       Впрочем, туда ему и дорога.       Семецкий поднялся и, пошатываясь от холода, побрел в сторону Болот. Он не мог толком объяснить, что гнало его вперед, не позволяло сидеть на месте. Возможно, все дело в тягучей тоске, которая его преследовала, и стоило где-нибудь остановиться - накидывалась, словно туча комаров, так что единственным спасением оставалось просто двигаться, даже если целью движения было само движение.       Он стремительно, будто удирая от кого-то, шагал по Свалке. И опять мир вокруг казался нереальным, нарисованным, причем рисовал его кто-то с замашками Сальвадора Дали: горы радиоактивного хлама превращались под взглядом в огромных причудливых зверей, похожих на драконов и слонов. Они дышали, и бока их, утыканные кусками металла, вздымались и опадали, а ветер дыхания мерно ложился на лицо. Корявые деревья смотрелись, застывшими кальмарами, воткнувшимися в землю щупальцами кверху. Птицы становились каплями густой черной жидкости - и снова превращались в птиц.       Семецкий шел, по его мнению, довольно долго - несколько часов, пожалуй. Не сбавлял темпа, все так же торопился. А потом вдруг поймал себя на мысли, что на самом деле не прошел и пары километров. Он знал, что если оглянется, наверняка сумеет разглядеть вдалеке долговский блокпост у границы «Ростка», и даже дым ночного пожара над заводскими крышами. Оглядываться не стал: боялся, что окажется прав, и тогда...       Тогда, наверное, страх убьет его на месте. А когда он снова воскреснет, этот страх приклеится к нему очень надолго, если не навсегда. Страх сумасшествия.       Все сталкеры - так или иначе психи. Кто-то больше, кто-то меньше. Абсолютно нормальных среди них нет ни единого. Но то, что в последнее время происходило с его сознанием, даже по здешним щадящим меркам считалось лютой «клиникой».       Где-то далеко впереди, словно обглоданная туша кита в гигантской картонной коробке, показалось здание железнодорожного депо. У Семецкого несколько отлегло от сердца: значит, не так уж сильно он потерялся в пространстве-времени. То есть, лютая «клиника» на деле оказалась просто жесткой «клиникой».       Или, может, Зона решила ему немного подыграть? Подбодрить, подсунув один из своих фокусов. Или...       Слишком много «или». Он слишком погряз в самоанализе. Научиться бы простой вещи: не думать. Было бы здорово по собственному желанию устраивать в голове тишину.       Но, к сожалению, Семецкий этого не умел.       До здания депо он добрался быстро, умудрившись не угодить ни в одну из многочисленных аномалий, которые облепили подножия холмов-могильников, как ракушки - береговые скалы. Хотя по сторонам и под ноги опять не смотрел, погрузившись в догнавшую его тоску. Недалеко же удалось от нее убежать…       От окончательного погружения в черное уныние его отвлекла беспорядочная стрельба и крики. Судя по характерным интонациям и лексикону, в переплет попали люди «приблатненные», которых в Зоне, особо не мудрствуя, называли бандитами.       Семецкий не стал осторожничать и скрываться, а просто пошел на звуки. В последние дни его и без того притупленный инстинкт самосохранения вообще перестал работать.       И у здания депо он стал свидетелем... что ж, это было красивое и беспощадное избиение, не бой - никто не говорил о равенстве шансов - скорее, великолепный акт насилия…       Голое, лысое, покрытое лишь редкой низкой травой пространство между высокой оградой и длинной горой захороненного металлолома было кое-где захламлено кусками плит, бетонными кольцами и прочим строительным мусором. Из-за этого хлама и стреляли бандиты, только вот по кому стреляли, Семецкий понял не сразу.       Как оказалось, противник был всего один.       Высокий человек в темном плаще перемещался меж обломков с непостижимой ловкостью, какую можно встретить лишь у киношных супергероев.       Вот, из-за ближайшего к нему бетонного кольца выглянул бандит, и очередь из автомата резанула по взметнувшемуся в длинном прыжке силуэту. Ни одна пуля не задела таинственного человека, а он, взвившись над препятствием, будто завис на мгновение - полы плаща крыльями раскинулись за спиной, и Семецкий увидел, что под плащом он по пояс обнажен, а в руке у него огромный и такой знакомый нож - и рухнул на бандита, оборвав его вскрик ударом клинка. Лезвие вошло в череп практически по рукоять, и когда убийца выдернул свое страшное орудие, за ножом по воздуху пролегла кровавая дуга с серовато-розовыми ошметками костей и мозга.       - Рэд... - пробормотал Семецкий, застыв на месте и не в силах оторваться от завораживающего зрелища.       А Шухов уже метнулся к следующей жертве. Невероятно, нечеловечески быстрый, он скользил над землей, и могло показаться, что он вообще не касается ее ногами. Еще один отчаянный крик - и очередной бандит, едва успев выстрелить дуплетом куда-то в воздух, лишился головы - в самом прямом смысле слова. Рэд походя смахнул ее, как ненужный нарост - и она, вращаясь футбольным мячом, улетела далеко в сторону, а из шеи, из рассеченных артерий вверх ударили высокие алые фонтанчики.       - Валите его, бля! - орал кто-то из глубокого тыла битвы. Голос звучал хоть и испуганно, но властно: видимо принадлежал главарю банды, так неудачно попавшейся на пути Черного Сталкера.       И они стреляли - может быть, и метко, но недостаточно. Огненный шквал из пуль и дроби катился вслед за Шуховым, проносился волной то справа, то слева - там, где он находился еще долю секунды назад.       Третий бандит упал, зажимая обрубок руки, из которого хлестала кровь. Он орал на одной протяжной, высокой ноте, и Семецкому стало его жаль: двое предыдущих умерли куда быстрее.       Четвертому пришлось еще хуже: сбив его в длинном прыжке, Рэд на мгновение склонился и, взмахнув ножом, располосовал его от грудины до паха. Парень так и остался лежать, перебирая дрожащими руками сизые кишки, не в силах даже стонать. Он лишь раскрывал рот, как выброшенная на берег рыба, и выглядело это жутко - но вместе с тем отчего-то и красиво.       Смертоносная ярость Шухова и впрямь завораживала. Он сейчас напоминал Семецкому черный смерч - неуловимый и неостановимый. И люди поспешно отступали под его натиском, крича и матерясь. Главарь все требовал: «Вперед, суки!», но те, кто был ближе к эпицентру бойни, истерически визжали: «...нахуй! Это пиздец!»       Вот Шухов, низко пригнувшись и нырнув под автоматный ствол, прорезал в воздухе широкий полукруг. Плащ его взметнулся даже выше головы - и Семецкий увидел четко, как на фотографии, и его угрюмое, сосредоточенное лицо с плотно сжатыми губами, и горящие яростью глаза, и сухие, налитые мощью, натянутые, точно тетива, мышцы, и алый отсверк на клинке в вытянутой руке. Бандит всхлипнул: Рэд рассек его брюхо от одного бока до другого - и до самого позвоночника в глубину.       Кровь... Столько крови Семецкому, пожалуй, видеть еще не доводилось, а он был в Зоне далеко не новичок. И эта кровь будоражила, пьянила даже на расстоянии. Он мечтательно улыбался, наблюдая за резней и думая, что будь он языческим божеством, происходящее было бы угодно ему. Но особенно радовал его Шухов - приносящий жертвы, и делающий это с торжественной красотой величественного ритуала. Верховный жрец кровавого культа в действии…       Вот он взбежал по наклонно торчащей из земли плите и, высоко вспрыгнув, обрушился сразу на двоих бандитов с автоматами. Те стояли близко друг от друга, и Шухов, сбив одного ударом ноги, насадил второго на нож, походя смяв ему ребра. А когда еще один выстрелил из дробовика с расстояния метров в пять - закрылся повисшим на клинке еще живым телом, как штурмовым щитом.       Он все нес и нес гибель, с неумолимой жестокостью и - Семецкого это удивило, напугало и восхитило - настоящей, неподдельной страстью. Черное лезвие мелькало, отсекая то руку, то голову, взрезая тела, точно те были мягкими соломенными чучелами. Тяжелый длиннополый плащ развевался, словно за Шуховым по пятам неотступно следовала мрачная летучая тень самой Смерти. Гибко, плавно и стремительно двигалось его тело - идеально отлаженный, приковывающий взгляд каждой деталью механизм. На коже, будто подчеркивая ее белизну, рубиново сияли и срываясь, оставляли за собой резкие дорожки, капли чужой крови.       Минуты не прошло, а Семецкий уже сбился со счета, сколько народу Рэд успел отправить на тот свет. Счет приближался к двум десяткам, пожалуй. Из всей банды осталось лишь трое - и теперь они спасались бегством, сжимая бесполезное, разряженное оружие.       Шухов остановился. Выпрямился, опустил руки. Вокруг него стонали и скулили те немногие, кто еще оставался в живых - ненадолго, конечно. Он не обращал на них внимания, пристально глядя вслед убегающим бандитам. Наконец, вздохнул, склонил голову к плечу - и толстый мужик лет сорока, бежавший в середине, вдруг с шипящим хлопком исчез - и тут же материализовался почти лицом к лицу с Черным Сталкером. Глаза мужика распахнулись от удивления и страха, а ноги все еще несли его по инерции - прямо на ловко подставленный нож. Шаг, другой - и бандит с тугим хрипом насадился животом на клинок, так толком и не успев ничего понять.       А Шухов вдруг заговорил. Говорил он очень тихо, глядя повисшему на ноже мужику в глаза. Но Семецкий каким-то образом слышал каждое слово - он уже не удивлялся своему восприятию, то чрезмерно чуткому, то невообразимо искаженному. Наверное, Зона просто хотела, чтобы он услышал это.       - Я же предлагал по-хорошему, Трифон: подойди один и умрешь легко, - сказал бандиту Черный Сталкер. - Шестнадцать человек сегодня погибли только потому, что ты - трус, неспособный ответить за свои дела. Шестнадцать твоих же, скажем, соратников - в копилку дурной кармы. Я понимаю, что в данный момент тебя это не волнует, но у тебя еще будет время поразмыслить над своим поведением. Сейчас я слегка подрежу тебе связки, чтобы ты не убегал, не уползал и не орал. Голосовые тоже, да. А пока ты будешь умирать, вспомни всех, кого загубил в своей жизни. Все, Трифон, лимит исчерпан, кредит закрыт. Удачно реинкарнировать в какую-нибудь свинью.       Он сделал несколько неуловимо быстрых движений, и тот, кого звали Трифоном, повалился на землю марионеткой с обрезанными нитями.       А потом Рэд обернулся и заметил застывшего столбом Семецкого.       Тот и впрямь не шелохнулся, пока шла эта резня. Он был настолько заворожен зрелищем кровавой расправы и тем, как красив Шухов в своей истинной роли, что, кажется, даже и не дышал. Зато теперь вдруг, встретившись с ним взглядом, почувствовал сильнейшее головокружение и едва удержался на ногах. Верх и низ, право и лево хаотично менялись местами, превращая весь мир в чудовищную карусель, которая ежесекундно распадалась на части и пересобиралась по-новому на манер робота-трансформера. Лишь центр всего этого вращения - Черный Сталкер - оставался неподвижным и неизменным.       Семецкого вывернуло. Кислая рвота с розовыми прожилками крови выплеснулась на землю. Он упал, но даже лежа старался не терять из виду расплывчатый и почему-то двоящийся в глазах темный силуэт: его пугало, что тот мог подойти ближе, и одновременно ему этого очень хотелось. Но Семецкий все равно умудрился пропустить момент, когда Рэд оказался рядом.       - Юра, ты идиот, - бесстрастно, точно машина, сказал он. - Под тобой - кусок ТВЭЛа. Куда ты смотрел? С тебя уже кожа слезает, а ты, видимо, не ощущаешь.       - Нет, - растерянно произнес Семецкий. Он попытался подняться - и не смог. Потянулся дрожащей рукой к лицу, и на пальцах остался здоровенный лоскут кожи.       - Заведи себе дозиметр, - сказал Шухов, и в полыхающих холодной яростью глазах его промелькнула усмешка. - Или хочешь, я сниму его с трупа и пришью к тебе, чтобы не потерялся?       Семецкого передернуло от ощущения тревожного дежавю. Сейчас Рэд, еще не отошедший от убийственного азарта, был вполне способен осуществить свою угрозу. Впрочем, а когда не был?       - Ост-тавь меня в п-покое, - скривился Семецкий.       Собственный заплетающийся язык усилил тревогу в разы. В мыслях все путалось. Хотелось высказать Шухову все те гадости, что он успел передумать, и вместе с тем - выразить свое восхищение Черному Сталкеру. Внутри, сменяя друг друга с частотой стробоскопа, бились и сильнейшее обожание, и лютая ненависть, и восторг, и презрение. А еще Семецкого страшно тошнило, у него кружилась голова, и не было сил разобраться в этом внутреннем раздрае. Не в этой жизни, наверное.       Шухов устало вздохнул, словно вынужден был выполнить тяжелую и не очень-то желанную работу.       - Не благодари, - мрачно улыбнулся он, и одним точным движением вогнал нож Семецкому в висок.