Пульс

      Воскреснув в очередной раз, Семецкий обнаружил себя недалеко от «Выжигателя». Ну да, где же ему еще оказаться?       Но иронию Зоны он оценил: мозги свои он до сих пор чувствовал если и не выжженными, то во всяком случае - опустошенными. Руины мыслей, обломки чувств - и радиоактивная ярость в каждом уголке сознания.       Некоторое время он сидел, привалившись спиной к корявому разлапистому дереву, и смотрел в небо, прислушиваясь к эху далекой головной боли - остаточному явлению своей последней смерти.       Он снова был чист, свеж - можно даже сказать, невинен - и одет в новую камуфляжку. По ногам ничего не текло, порезы исчезли, как и не было. Но в воздухе отчетливо угадывался тяжелый пряный запах секса, кожа горела в местах, где его касались пальцы и губы Шухова, да и тело все помнило - настолько ярко, что при одной только мысли о том, что произошло там, внизу, в подвале, в паху мучительно-томно тяжелело.       Чертов извращенец что-то сделал с ним. Заразил своей похотью. Своей… мерзостью. Своей мертвой философией вседозволенности.       Семецкий засмеялся, с отчетливой ясностью понимая, что смерть ничего не исправила и чувствуя, как пульсирует между ног отчаянно жаждущая ласки плоть.       Первым делом он зашел на базу «Свободы» - ближайший оазис живой цивилизации. Или цивилизации живых и живущих один раз. Забрался в пустующую дальнюю казарму, похожую на «дачку» в провинциальном пионерлагере, и начал планомерно нажираться.       Пары артефактов, подобранных по дороге от «Выжигателя», хватило бы как минимум на неделю беспробудной алкогольной комы. И он пил, бессмысленно пялясь в разбитое окно и ощущая себя кристально трезвым. Перед мысленным взором по-прежнему маячил Шухов - такой, каким он появился в самом начале - олицетворением мрачной больной красоты в свете тревожной лампы. Семецкий пытался не думать о нем, не думать ни о чем, но весь остальной мир будто бы поблек и потерял всякий смысл.       Тяжелое злое опьянение догнало его ближе к вечеру, навалилось, похожее на огромный мокрый стог сена - ни вздохнуть, ни пошевелиться. Но даже этому грязно-безразличному стогу не удалось избавить Семецкого от навязанного кем-то другим - да что ты врешь-то себе, Юра? Зона и Шухов, непрошибаемый в своей великолепности и сыгранности дуэт создали тебя таким, какой ты сейчас! - образа.       Разве что теперь, спасибо алкоголю, мысли, не скованные трезвой и адекватной моралью, потекли в ином направлении. Семецкий будто бы грезил наяву, представляя, как все могло бы повториться - но, конечно же, на его условиях. Он пытался вообразить Рэда не таким самоуверенным, более послушным… может быть, даже побежденным - и понимал, что это совсем не то. Нет, Шухов никогда ему не сдастся, даже если все расклады будут не в его пользу. Потому что привык быть неуязвимым и бессмертным. Хозяином положения. Режиссером любой ситуации.       И он должен оставаться таким. Иначе, потеряй он хоть каплю своей крутости - ох, Семецкий готов потратить тысячи своих смертей, лишь бы...       - Убью тебя, сука, - пробормотал он, глядя на темное пятно на беленой стене напротив. Ему оно напоминало Рэда, а отдельно взятым свободовцам - Богородицу.       Заснул Семецкий ближе к полуночи, не сводя взгляда со странного пятна. Даже не заснул, а будто бы провалился в черное, космическое «ничего», где не было ни мыслей, ни ощущений.       А чуть позже в казарму пробрались несколько тушканов и загрызли его во сне. Семецкому редко везло на такую легкую смерть - он даже ничего не почувствовал, просто перестал существовать.       Очнулся он на следующее утро на той же самой койке - снова свежий, без запаха перегара и даже намека на похмелье - разве что пыльный матрас под ним украшало теперь огромное пятно крови.       Первым в глаза бросился давешний потек на стене - местная Богородица. Или Ктулху в балахоне. Или Христос в свете невыразимой благодати. Хотя Семецкий знал: это - Шухов. Протек влагой и сотворил икону имени себя...       - Доброе утро, последний герой, - поприветствовал его кто-то.       Семецкий только сейчас заметил сидящего на соседней койке мужика в свободовском комбезе. Мужик уже с утра пораньше был основательно навеселе и казался смутно знакомым.       - Повар, - протянул он руку.       - Юрий, - пожал ее Семецкий.       - Ну вот и познакомились, - улыбнулся тот и жестом фокусника развернул веер мятых самокруток. - Угощайся.       Семецкий отказываться не стал. Возможно, этот Повар сможет отвлечь его, помочь разложить по полочкам сумбурную кашу из неправильных, противоречивых желаний и безумных планов по их воплощению. Не зря же он известен в «Свободе» своей мозговыносящей философией.       Первая пара затягов ничего не изменила, и Семецкий решил, что местная трава на него не подействует. Но вскоре он уже отвечал на дурацкие вопросы нарисованного на стене Рэда. Тот был двумерный, и двигался совершенно по-мультяшному, зато издевался, как настоящий: всякое его слово обжигало неоспоримым обвинением, что это Семецкий виноват во всем, что произошло - и в том, что Шухов такой, какой есть.       А Семецкий орал в бешенстве, пытаясь доказать, что не любит, не хочет и вообще в гробу его, Рэда, видал, в белых тапочках. Что когда-нибудь он собственноручно обеспечит ему этот гроб, даже тапочки закажет с Большой Земли по старой дружбе, лишь бы больше не вставал.       Шухов на стене печально качал головой и лукаво улыбался. И что-то было такое в его нарисованных глазах - некая абсолютная убежденность - перед которой Семецкий оказывался бессильным. Он понимал, что врет - и ему, и себе, но не понимал, в чем именно это вранье, и едва не плакал от досады и обессиливающей беспомощности…       - Проблемы? - вклинился кто-то в их разговор. Жужжащий голос разбил уютную, похожую на цветной витраж в солнечную погоду галлюцинацию, и Семецкий вдруг понял, что пятно на стене не имеет четких очертаний и не двигается, а на соседней койке по-доброму посмеивается вполне реальный, не нарисованный Повар. - Личная жизнь доконала?       - Нет, - покачал головой Семецкий, в легкой панике вспоминая, о чем именно говорил с глюком, и что можно было из этих разговоров понять. - Никакой личной жизни.       - Бросила? - усмехнулся Повар. - Стерва попалась, да?       - Еще какая, - со вздохом согласился он.       - Зато злобные сучки в постели - самый смак, - мечтательно протянул Повар. - Была у меня одна такая. Давно… А как отсасывала, а? Прямые поставки минета из Голливуда! Закачаешься! Твоя-то как, умела что-нибудь оригинальное?       - Ммм… - покивал Семецкий, не найдя слов, и махнул рукой, почувствовав, как между ног снова теплеет от одних только воспоминаний. Да, его злобная сука, если можно назвать так Шухова - точно профессионал в этом деле.       - Я так и подумал, - понимающе хохотнул Повар. - Вон какой засос тебе оставила.       - Засос? - вяло удивился Семецкий, машинально проведя пальцами по шее.       Весь хмель и наркотическая муть мгновенно улетучились, когда он ощутил электрическую боль и почувствовал неровную припухлость там, куда в фильмах кусают людей вампиры. Он как-то разом протрезвел, и, надо признаться, испугался.       Впрочем, испуг - это всего лишь внутренний протест, не так ли? Он до последнего не хотел верить, что - все было. Реально и неоспоримо. До последнего надеялся, что это просто дурной сон, и он сам себя накручивает. Что со временем все пройдет.       Но под пальцами ныл синяк засоса - или скорее закуса - который не устранила даже смерть. Две смерти, если быть точным! И это было пострашнее всего остального. Неужели сама Зона пометила его этим вульгарным клеймом, чтобы не забывал? Неужели для нее этот засос - и все, что с ним связано - настолько важны?       - Курни, юный падаван, - сочувственно произнес Повар, подтолкнув по глади стола другой, куда более аккуратно скрученный косяк. - Должно попустить. На моей памяти всех попускало.       Семецкий взял самокрутку, прикурил, глубоко затянулся.       Он знал, что бывает жестко. Но чтобы настолько?       - Не дыши пока! - вытаращив на него круглые глаза, прошептал Повар. - Слишком ценный дым! Эксклюзив, блин!       Когда Семецкий, наконец, проморгался от непрошенных слез, окружающий мир действительно показался простым, разноцветным и радостным.       - А что Рэд? Ну, Черный Сталкер. Ну, чудище бессмертное, - хмыкнул он, чувствуя, как непослушно ворочается во рту язык. - Хрен на него с редькой поверх.       Говорить было сложно и лениво. И вместе с тем - очень хотелось, как ни парадоксально.       - Достал тебя этот парень, а? - Повар глупо хихикнул. - До печенок, видать, достал.       Семецкому вдруг стало ужасно смешно: а ведь действительно достал! Если не до печенок, так до почек, пожалуй, дотянулся: «щуп» у Шухова был выдающийся.       - Бля, да я понял! Вы с ним бабу не поделили! - Повар посмотрел на него с восхищенным удивлением. - Хо-хо, мужик! Да ты мелко не плаваешь, как я погляжу!       Объяснение было удобным. В конце концов, не пришлось ни врать, ни выдумывать - Повар сделал все сам. Семецкому оставалось лишь неопределенно и многозначительно пожимать плечами: мол, да, был такой эпизод, и что с того?       - Черный Сталкер... Он ведь как призрак, да? - не унимался свободовец. - То есть, все про него слыхали, но мало кто видел. Ты, похоже, первый на моей памяти. Ты же его видел?       - Даже трогал, - усмехнулся Семецкий. - Вот этим. - он положил на колено крепко сжатый кулак. - Знаешь, будь он хоть трижды призрак, а и ему морду набить можно.       - Малыш-крутыш, - одобрительно покивал Повар.       Они еще очень долго о чем-то болтали, о чем-то незначительном и пустяковом, но в тот момент это казалось крайне важным - и виной всему определенно была начинка Поварских самокруток. Сам Повар все больше распалялся и с горячностью проповедовал что-то насчет расширения сознания и прочей «хипповской» псевдофилософии. Семецкий ему поддакивал, но поневоле - словно в нем сидела какая-то упрямая и злая программа, с которой он ничего не мог поделать - переводил разговор на Черного Сталкера. Особенно, как он сам впоследствии с трудом вспомнил, его интересовали возможные способы умерщвления того, кто уже мертв.       - Ох, и крепко он тебе насолил, - сквозь пряную наркотическую муть протянул Повар. - Это, парень, уже одержимость. Аккуратнее с мозгами. Ни одна баба на свете не стоит безумия. А у тебя почти оно и есть.       - Ты психиатр что ли? - вяло огрызнулся Семецкий.       - Любой травовед всегда немного психиатр, - ничуть не смутившись, ответил Повар. - Вот, держи эту. Особый рецепт, как раз для таких случаев.       И протянул самокрутку, помеченную красной полосой.       Семецкий раскурил ее, и в голове очень быстро началась форменная буря. Его словно бросало на огромных волнах в невидимом и неспокойном океане. Эти волны, казалось, прокатывались по окружающей реальности, вспучивая стены, пол, потолок. И даже Повар не сидел уже на кровати, а, словно воздушный шарик на привязи, покачивался в воздухе, в полуметре от пола.       - Вижу, раскрываются чакры твои, юный падаван, - сказал он, и голос прозвучал раскатистым громоподобным басом, каким обычно обозначают в кино «глас Божий». - Только осторожен будь с травой этой. Поможет она лишь в дозировке нужной.       Мощное ощущение присутствия чего-то непостижимо могущественного и таинственно неведомого охватило Семецкого. Сейчас он был готов поверить в любую магию, в любое чудо, словно где-то в мозгу напрочь отключился участок, отвечающий за критическое мышление.       Но мысль о том, чтобы найти способ убить Шухова не только не исчезла, а приобрела масштабы поистине вселенские. Об этом он и стал говорить, не в силах умолкнуть, прекратить поток повторяющихся слов.       - Нужен Болотный Доктор тебе, - нараспев сказал Повар, устав, кажется, бороться с его фанатичной одержимостью. - Если и знает кто ответ на твой вопрос, то только он. Заодно и головенку твою поправит, думаю.       - Болотный Доктор? Да, это мысль, - согласился Семецкий и, вроде бы успокоенный, снова отдался на волю качающих реальность волн. Одна, особо громадная волна - настоящий девятый вал! - подхватила его после очередной глубокой затяжки, швырнула куда-то много выше потолка, откуда он рухнул в сверкающую пронзительной тьмой бездну, и лишь голос Повара грохотал со всех сторон: «Болотный Доктор! Болотный Доктор!».       Семецкий так и не уловил момент, когда сердце, не выдержав напора наркотического бреда, остановилось. На губах его пузырилась розовая пена, но он уже ничего не чувствовал: бездна сверкающей тьмы поглотила его без остатка.       Пришел в себя он утром. То есть, какие-то внутренние часы, которым не мешал даже факт смерти, подсказали ему, что уже утро, хотя за окнами стояла темень. Он вскочил на ноги, свежий и злой, растерянный и несчастный. Почему-то казалось верхом несправедливости, что его сейчас не терзает похмелье, не болит голова, не превращает в мумию сушняк. И даже голода, обыкновенного человеческого голода, и то не ощущалось.       Жаль. Как просто было бы иметь обычные человеческие проблемы, над которыми можно увлеченно ломать голову или отдаваться незначительным страданиям тела всем своим сознанием!       - Это кое-что объясняет, - задумчиво произнес Повар, все так же сидящий на соседней койке. - Ты же помер, я точно знаю.       - И что с того? - проворчал Семецкий.       - А теперь жив. Еще и вот это, - он сунул ему под нос «наладонник». На экране светилось сообщение: «Погиб сталкер Семецкий. База «Свободы». Передозировка, инфаркт». - Мог бы сразу сказать. А то все вокруг да около, - он вдруг улыбнулся. - В любом случае - рад познакомиться. Но подумать только: Вечный и Черный на ножах! Сенсация!       - Это только мое и его дело, - напомнил Семецкий. - Сенсации из этого делать не надо.       - Могила! - Повар торжественно хлопнул себя ладонью по груди. - Меня тут из-за тебя, между прочим, чуть в «холодную» не посадили. Чего, мол, я негодной шмалью народ травлю. А шмаль еще какая годная. И если бы твой приятель не вмешался и не объяснил, что к чему, сидеть мне сейчас за клетчатой стенкой на хлебе и воде.       - Приятель? - насторожился Семецкий.       - Ну как минимум, хороший знакомый, - раздался из темноты сильный голос.       - Ага. Макс, значит, - усмехнулся Семецкий, узнав его. - Привет, бродяга.       - Рад видеть в добром здравии, Михалыч, - хохотнул Макс и вышел на свет. - А то знаешь ли, кровавая пена тебе не к лицу.       Семецкий пожал плечами - бывало и хуже.       - Ладно, народ, - махнул рукой Повар. - С вами хорошо, без вас - еще лучше. Пойду я, пожалуй. Скоро ребята проснутся, голодные-холодные. Надо бы накормить-обогреть…       - Ага, давай, - одобрил Макс его порыв.       - Отлично посидели, - кивнул на прощание Семецкий. - Спасибо.       - Да ты заходи, если что. - улыбнулся Повар. - Не стесняйся… юный падаван.       И ушел.       Макс еще какое-то время мялся поблизости, наконец, сел на его место.       - Какими судьбами в наших краях? - начал он издалека. И в голосе его чувствовалась хорошо скрытая, но все-таки напряженность.       - Да так, умер неподалеку, - пожал плечами Семецкий. - Дай, думаю, зайду на рюмку чая. А что? Какие-то проблемы?       - Не… - отмахнулся Макс, потом вдруг глянул на него в упор. - Хотя вообще-то... Я тут краем уха слышал, о чем вы с Поваром болтали. Ты, Михалыч, мужик, конечно, хороший, но мне лишних проблем не надо. Ежели вы с Черным Сталкером чего не поделили - дело ваше. А если он по твою душу на базу заявится, это будет уже моя проблема, сечешь?       - А ты, значит, свято уверен, что он существует? - усмехнулся Семецкий.       - Ну ты же существуешь, - пожал плечами Макс.       - Аргумент, - согласился Семецкий.       - Вообще-то встречал я его разок: вытащил меня из такой глубокой задницы, что я уже не чаял до утра дожить. За что ему, конечно, от всего сердца большущее мерси, но жуткий тип. Неприятный. Не могу объяснить, чем именно, но даже рядом с ним стоять как-то… стремно, что ли? Хотя, кому я объясняю? В общем, не сочти за оскорбление, но ты гораздо больше на человека похож.       - Расслабься, Макс, - вздохнул Семецкий. - Не придет он сюда. Делать ему нечего...       - Ладно, поверю на слово, - нехотя согласился Макс. Помолчал и вдруг прищурился хитро. - А если не секрет - что вы не поделили? Ну не бабу же, в самом деле. Я честно говоря, слабо представляю себе бабу, которая может на него запасть. Они, конечно, любят всяких ублюдков, но это, пожалуй, чересчур.       - Он… - Семецкий действительно хотел успокоить Макса, и сейчас мучительно пытался придумать внятную причину. Наконец, вспомнив, что лучшая ложь - это полуправда, он продолжил, вроде как смутившись. - Да глупо все получилось. Мне тогда мозги сварило основательно, а он мимо проходил. Предложил добить. Я отказался. В итоге, слово за слово, хуем по столу - рассорились, пообещали друг друга поубивать. Он-то свое обещание тогда и выполнил. Так что теперь вроде как моя очередь.       - Понятно, - протянул Макс. - Я-то думал, что серьезное. - он вдруг покачал головой. - Но, честно говоря - пиздец у вас развлечения, ребят.       - Это он так развлекается, - проворчал Семецкий. - А меня просто довел, сучёныш.