Холодное пламя

Вялый взгляд, вперившийся в монитор, давно уже не выражал ничего умного, а лишь рассеянно блуждал по строчкам диалогов, что были открыты на персональном форуме имени Бакугоу. Огромное количество людей желало скорейшего выздоровления и прочего, что обычно желают в таких случаях. А еще несметное количество поклонниц, что написывали ему со скоростью пулеметной очереди, не отличаясь оригинальностью вопросов о его семейном положении, тем самым ставя парня в ступор. Жениться он не будет никогда, как факт, но и личной жизни у него не было в принципе, ну разве что в его фантазиях. Уж там-то было все и даже больше. С кислой миной, занимаясь ерундой, типа копировать — вставить, он отвечал стандартным ответом, даже не удосуживаясь читать имена тех, кто ему пишет. Но вот среди большинства незнакомых имен, он выхватил строчку со знакомым именем — Урарака! Имя было не слишком уж редким, но фамилия была конкретной и последние сомнения были отброшены. В строчках, что она адресовала Бакугоу, было несметное количество желчи и обвинений в том, что он разрушил их с Мидорией жизнь. Что, по какой-то совершенно мистической причине, он причастен к тому количеству бед, что навалились на них. Якобы, Бакугоу оказывал давление на Изуку в том, что бы они расстались. Дочитав последние строчки этого абсурдного сообщения, парень был шокирован. Это же надо было до такого додуматься, а! Такие обвинения даже усталость прогнали, будто его ледяной водой окатили, сбрасывая последние остатки сна. Пальцы порхали над ответным сообщением, будто крылья птицы. Молодой человек гневно выражал все, что он думает и все, что он знает о девушке, в том числе о случае в баре. Особенно отмечая, что уж ей бы молчать в тряпочку о глупости и беспечности, а в конце делая приписку, что бы он никогда больше не видел возле Мидории, иначе изничтожит не моргнув глазом, и ее, и любовника, который так долго носил гордое звание друга. Чувства праведного гнева обуревали Бакугоу, норовя выплеснуться через край ощутимой взрывной волной, и лишь страх разбудить Изуку остановил от этого порыва. — Ты чего кипишь, что от твоего жара даже в комнате дышать нечем, весь кислород сжег?.. — сонный голос Мидории вырвал Бакугоу из грозных раздумий и активного желания сию минутно удушить дуру, что так долго трепала нервы любимому человеку. Секунда, и рядом с лицом Бакугоу возникает сонная мордашка Изуку, что почти вплотную придвинулся к монитору, быстро скользя взглядом по экрану монитора. — И почему я не сомневался, что эта шваль и тебе писать будет?! Удивительно, как ей смелости хватило! Сначала она оборвала мой телефон сообщениями, которые я игнорировал, так теперь тебе писать начала! Она же тебя ненавидит просто черной ненавистью! Пока я в больнице с тобой был, она меня готова была сожрать с потрохами, будто бы я променял ее на тебя. Бред! Любые доводы, что мы лишь друзья детства — вообще игнорировались, — зло прошипел Мидория отстраняясь от экрана, не видя, как вытянулось лицо Катсуки, и как тот вздрогнул от слов друга. Вроде ничего такого, но у Бакугоу возникло ощущение, что в сердце вонзили острый нож, да не обычный, а с зубцами, что при каждом движении вызывал лишь бесконечную боль, стоило лишь тронуть резную ручку. И этой ручкой был сам Мидория, а болью — его слова. — Да… Фигня все это, не бери в голову, — примирительно сказал Катсуки, отворачиваясь от монитора и смотря на искаженное злобой лицо Изуку, который замер, скрестив руки на груди. Напряженный силуэт в дверном проеме был пугающим даже по меркам Бакугоу, который не входил в разряд трусов, но сейчас… Даже мороз по коже пробежал, видя, как тот играет желваками, как горят ненавистью зеленые глаза, сузивщиеся в щелки. Все кричало о том, что Мидория разозлен, и лишь чудом остается хладнокровным. — Не знаю, не знаю, но это меня раздражает! Она смеет совать свой длинный нос туда, куда не следует! — сказав это, будто отрезав, Мидория испарился из комнаты, оставляя за собой шлейф из дыма только что прикуренной сигареты. Спустя время, отойдя от увиденного, Бакугоу решился выйти из комнаты, услышав шум тарелок на кухне, что остались после их уроков готовки. Мидория что-то недовольно бубнил себе под нос, с грохотом кладя очередную утварь в стопочку, что корявой горкой выстраивалась на углу раковины. Неведомая сила будто манила блондина и он, подойдя сзади, прижался к недовольному и взъерошенному парню, что шумел около грязной посуды. Тот замер с недомытой тарелкой и губкой в руках и тяжело вздохнув, оставил свое занятие. — Отойди от меня, прощу, — тихо, но четко проговорил Мидория, ощутимо напрягшись всем телом.- Это не то, о чем я думаю, и не надо меня жалеть ТАКИМ способом. — Просто ты сейчас похож на недовольного ежа, что распушил свои иглы…и… Я не знал, что мог еще сделать, кроме как…дружески обнять, — кривя сердцем, проговорил Бакугоу, нехотя отстраняясь и вновь опираясь о трость, что стала ему боевой подругой, судя по тем обстоятельствам, в которых она играет какую-то решающую роль. — Я, конечно, все понимаю, что тебе меня жалко, и возможно, я поступил опрометчиво, так резко оборвав все, что было между мной и …этой, но все же я не настолько в отчаянии, что бы ты меня обнимал! — просипел Мидория не оборачиваясь, вновь загромыхав посудой, только теперь с еще большим рвением, нежели пару мгновений назад. Еще немного постояв и понаблюдав за четкими движениями и абсолютно прямой спиной, будто Изуку проглотил палку, Бакугоу вздохнул и хромая направился в комнату, что за последние время стала спальней, столовой и всем, чем только можно, но в последнюю секунду что-то заставило его замереть около двери, за которой сейчас шумел Мидория. Еще через какое-то время шум воды прекратился и послышался злой голос Изуку, который громко ругался по телефону, щедро сдабривая свою речь нескончаемым потоком брани, среди которой редко проскальзывали слова родной речи. Из всех слов, что активно выкрикивали на кухне, Катсуки лишь разобрал, что возможно, этот звонок был адресован Ииде, и был связан с общей знакомой, имя которой не упоминалось, но и так было ясно, о чем речь Боясь быть застуканным за таким неблагодарным занятием, как подслушивание, Бакугоу направился к дивану, чтобы лишний раз не вызывать вопросов у друга, что шагами мерил крохотную кухню. Боль накатывающей волной стала отодвигать любые проблемы на задний план, заставляя Катсуки лишь сдавленно охнув, рухнуть на злополучный диван, отстраняясь от всего, что было недавно, забывая даже о едких словах Мидории, что сейчас курил на кухне, выдыхая раз за разом табачный дым, что клубами расходился по квартире. Любому другому человеку Бакугоу свернул бы шею не задумываясь, но сейчас он даже наслаждался этим, хотя разум и был затуманен от жгущей боли, что пульсировала по всему телу, заставляя уже лишь сквозь зубы сдерживать рвущийся стон. Вспотевшими, холодными ладонями, он схватился за лицо, немного растирая его и запрокидывая голову на спинку дивана, втягивая носом воздух, который казался обжигающим. Метнувшийся к входной двери взъерошенный силуэт Мидории и его слова о том, может помочь, стоили Бакугоу огромного терпения. Глупый Деку даже не подозревал, КАКИХ усилий стоило блондину сделать равнодушное лицо и ровным голосом сказать короткую фразу «все нормально, иди», что бы услышать, как хлопнула входная дверь и через пару минут, удостоверившись, что Мидория точно ушел от двери и квартиры, взвыть от накатившей волны отчаяния, понимая, что этот порог «дружба-любовь», он скорее всего, никогда не переступит. Ему более чем ясно дали понять, что его внимания в таком русле не требуется и даже больше, не нужно. Весь день Бакугоу развлекал себя как мог, особенно после того, когда махом отправил в рот больше таблеток, чем нужно, стараясь заглушить боль, больше душевную, нежели физическую. Нескончаемые шутеры на приставке и увлекательные ролевые игры, которые некогда развлекали его одинокими вечерами, теперь казались лишь чем-то бессмысленным и пустым. После этих кратких дней, что он провел с Мидорией — все казалось пустым. Он даже не был уверен, что Изуку вернется, ведь его тут ничего не держало. Из всех вещей, кроме зажигалки и запаха табака, он не оставил ничего. Мидории не было ни в этот вечер, ни через день. Тодороки, что все же пришел к нему с провиантом, немного подивился такому отношению, но на этом он закончил высказывать свое мнение. Видимо, подавленный вид Катсуки не воодушевлял ни на что большее, так что Шото решил быстренько ретироваться, спиной ощущая тяжелый взгляд товарища, что кажется, состарился за это время и теперь сгорбившись, сидел в коляске, кутаясь в одеяло, как старый дед. Резкий звонок среди ночи в дверь, сопровождаемый ощутимыми ударами кулака, пробудил Бакугоу ото сна, в который тот только провалился, успев в очередной раз проглотить горсть таблеток, что выписал врач. Изуку был весь в ссадинах и синяках, в крайней степени опьянения, а в одной руке нес початую бутылку абсента. Буквально ввалившись в квартиру и опираясь о стенку, Мидория, нетрезвой походкой, едва не навернувшись в коридоре, пока разувался, проследовал на кухню, где развалился на диванчике, водрузил на середину стола пойло и достал из кармана помятую пачку сигарет. — Эй… Слыш… Прости, что я как снег…бля, на голову… Короче… Я… Не знаю, с чего начать…- и на полуслове Изуку замер, сверля взглядом шкаф с посудой, роняя пепел мимо импровизированной пепельницы, которой служила в данном случае тарелка, что Бакугоу забыл убрать в раковину. Катсуки, видевший друга впервые в таком состоянии, терзался всеми чувствами сразу. Хотелось двинуть в наглую, красивую морду, что задумчиво шевелила губами, нахально мусорила и распространяла крепкий запаха алкоголя, и в тоже время хотелось все бросить и просто прижаться к этому пьянчужке, а в частности к его губам, что так и манили к себе.