Бессмертные страхи

      Самое обворожительное в чувстве ревности — это то, что человек заставляет себя переживать. Какие мысли он проматывает в голове раз за разом и на сколь равномерные кусочки разрывает себя собственноручно. Фиби психовала уже второй день. За закрытой дверью она сидела, лежала, бродила, кричала в подушку. В общем, не могла найти себе места и независимо от ситуации не открывала дверь.       Примерно к полудню пятницы Сандермэн перекипела. Из состояния «лежа» медленно перешла в состояние «сидя» и пребывала в таком еще около десяти минут, глядя в одну точку. В комнате Фиби был довольно громоздкий рабочий стол, который соорудил девчонке отец к началу первого класса школы. Чуть позже, когда у Фиби могли появляться секреты и тайны, в самый маленький ящик этого стола был вмонтирован маленький замочек, ключик от которого хранился подвешенным к люстре, за одной из небольших темно-лиловых панелек, отражающих свет.       В самый неподходящий момент Фиби вдруг поняла, что хранить все в себе больше не может и, взяв свой телефон, набрала давно забытый номер. Голосок на том конце провода был привычно пискляв, словно не было всех этих лет разлуки. Но и в той же мере Черри казалась обеспокоенной настроением старой подруги, которая исчезла без следа в один из будних летних дней. — Так что с тобой, Фиби? — еле слышно спросила Черри (понимающая Черри), — Ты больна? — от трогательной заботы Фиби не сдержала слова, данного себе, и заплакала. Фиби бы не заплакала, будь Черри оптимистичнее и не спроси она, как дела у Фиби. — Я могу приехать? Ты единственная, кто все знает. И только тебе я могу доверить еще больше. — Да, да, конечно. Я буду очень рада тебе, Фиби.       Разговор прервала сама звонящая. Шатенка поднялась с кровати и шатким шагом дошла до стола. От плача и бесконтрольных мыслей голова девушки вспухла и страшно болела, по ощущениям она словно была налита металлом. Фиби взяла ручку и открыла свой дневник, а потом — вновь его захлопнула. Брови девушки поползли к переносице, когда она засмотрелась на глупые розовые блестки и наклейки на его обложке. С непонятной Фиби злой яростью, девушка принялась отрывать все эти маленькие, мерзко рябящие детальки, оставляя дневник голым, таким взросло-коричневым, простым. А потом вновь вернулась к последним незаполненным мыслями о Максе страницам. Их было пять. Фиби должна была уложить три месяца своей грязной влюбленности в пять страниц. И единственное, чего Фиби боялась — оставить три страницы из пяти чистыми.       « Я потратила три месяца на усердное обдумывание чего-то несбыточного. Но теперь с уверенностью могу сказать, что все стало гораздо проще. Любить Макса было неправильно, преступно и низко. Но я ведь не призналась, а значит все не так плохо со мной. Но эти ощущения… В моем животе не бабочки робко скребут усиками по внутренней стенке желудка, а огромные, плотоядные крокодилы жрут изнутри. Всю меня. Вместе с бабочками. Это письмо останется здесь. А я, набитая тротилом по самые веки, буду дальше, чем кто-либо может подумать. Я не знаю, как долго это сможет продлиться. И я сама не верю в то, что способна сбегать от неприятностей. Как жаль, что все так обернулось.»       Фиби была разочарована. Она надеялась на то, что оправдает себя хотя бы на листе бумаги, но сделала все только хуже. С яростью захлопнув книжицу, Фиби кинула ее в дальний угол запираемого ящика и повернула ключ, после чего нацепила его на цепочку к другой своей подвеске и принялась собирать некоторые вещи.

***

      Белла потратила два часа на то, чтобы привести форму в нормальное состояние. Пятно от кетчупа никак не хотело сходить, но спасибо маме, все пошло хорошо с ее особым раствором для выведения пятен. Белла уже около тридцати звонков отклонила, которые поступали от Макса. Но что более обидно: ей не звонила Фиби. Белла заволновалась уже на следующий день после того, как они с Си-Джей ушли от Сандермэнов. И самое неприятное было в том, что Фиби не брала трубку, когда Белла звонила. Зато каждый божий день блондинке названивал Макс, иногда — Дон, и пару раз даже Си-Джей.       День перед игрой вообще начинался как-то неправильно. Обычно преследовавшая всех игроков удача словно бы улетучилась, а тут у Ньюта простуда, у Сойера аллергия на кота Пэппер, а от Тайсона и вовсе никаких вестей, что больше всего напрягало Беллу. Ах, да! Есть же еще эта заноза в прекрасном месте. Это Трой. Но он-то пожелать неудачи Белле уже успел. Написал ей в скайпе.       Белла думала, что просидит в комнате одна до самого вечера, но когда мама вернулась с работы, она тут же поспешила к своей девочке. Вот уж кто-кто, а Кэрри Доусон лучше кого бы то ни было знала, что у дочери сегодня неудачный день. И если такой случался — женщина приносила огромный брикет мороженого и три вида повидла к нему. Но обычного душевного разговора почему-то не выходило. Белла молчала, а Кэрри не настаивала на диалоге. Поэтому примерно через полчаса женщины не стало в комнате дочери. А еще через десять минут раздался тревожный звонок. Сперва Белла не хотела подходить к телефону, так как думала, что это Макс, но звонок был от Тайсона. И потому блондинка просто схватила телефон. Она была рада слышать его. — Я рад, что хоть кто-то еще следит за своим телефоном. — привычный раскатистый смех Тая перерос в глухой кашель, — Белла, ты не могла бы выйти на улицу, пожалуйста? — Да, конечно. — девушка слегка растерялась и принялась искать свой кардиган, чтобы выйти на порог, но так и, не обнаружив желаемую вещь, выбежала наружу в домашней одежде.       И ужаснулась. Вокруг территории дома Доусонов был возведен довольно невысокий белый забор, а по эту сторону от него — зеленые насаждения, аккуратно подстриженные под высоту того самого забора. Белла обнаружила друга, облокотившимся на ее ограждение: на его скуле красовался маленький кровоподтек, как и в уголке губ, которым он по привычке улыбался вышедшей подруге. Белла в пару мгновений оказалась около Тайсона и, закинув его руку себе на плечи, без лишних разговоров сопроводила в дом. На часах — восемь часов вечера. Кэрри была шокирована тем, что увидела, возвращаясь из кухни в свою комнату, однако все предоставила Белле, по требованию самой Беллы впрочем. — Да как же тебя угораздило? Кто тебя так? — причитала девушка, усаживая хромающего парня на свою кровать и вынимая из аптечки вату и перекись. — Должен признать твою правоту: «Синие дьяволы» уже здесь, и они в ярости от того, что девчонке позволено играть с ними на одном поле. И еще дело во мне, разумеется. — Белла заставила парня запрокинуть голову чуть назад, чтобы лучше видеть его ранки, а потом сама невольно поморщилась, ибо ненавидела доставлять боль даже во благо. — Смотри в глаза, умоляю. — жалостливо попросила девушка, прикладывая вату к повреждению и морщась от того, как Тай тихонько шипит от ее действий. Однако сам парень ее послушался и уже через мгновение приоткрыл веки, и встретился с ней взглядом. — Мне не больно. — парень коротко улыбнулся, но внимательно изучал при этом частые веснушки на маленьком вздернутом носике подруги. И тишина. Та самая неловкая пауза, после которой происходит что-то очень хорошее или очень плохое. — Эй, Доу! Новости слы…ша…ла? — энтузиазм Си-Джей, такой шаткий в последнее время, почему-то и вовсе сгинул, когда она ворвалась в комнату подруги и увидела Беллу с Тайсоном.       Неизвестно, конечно, испытала ли Си то же самое, что и Фиби, но что-то в ней надломилось. Почему? Вновь неизвестно. Ведь ее голова должна быть сплошь забита Криспо. Си-Джей неловко покачнулась, поджала губы и, часто моргая, покинула комнату квотербека школьной футбольной команды.