***
Комната. Перед вами затемненная комната, в которой весь солнечный свет перекрыт оконными занавесками, и лишь одинокий беспроводной светильник издыхал последний заряд под столом. Перед вами комната. Что вы видите? Вы видите стены. Видите обои, некую отделку для помещения, чтобы было пригодно для человеческого существования в этой темной адской утробе, где постоянно холодно. Какие это обои? Наверное, дешевые, в некоторых местах отклепывающиеся, будто их наспех приклеили на собственные сопли. Уголки истрепаны, порваны, кое-где пузырями вздувается бордовая обойная бумага с цветочным белым узором. Вы видите окна, точнее, догадываетесь, что хотя бы за одной из штор есть хотя бы одно окно, ведь в квартире должны быть источники естественного света. И какие это шторы? Хлопковые, наверное, с торчащей в разные стороны, испорченной от частых стирок изжелтевшей бахромой, такие же бордовые с как бы позолоченной, но давно уже потерявшей вид отделкой. Вы видите паркет, переживший вас самих, испещренный неотмывающимися черными полосами от ботинок, углублениями и «вылетами», вздутиями то есть, то есть… Вы видите пустоту. Пустоту из-за почти полного отсутствия мебели, ведь один матрас, стол и переносная старинная плита — не показатель обычной полноценной обстановки. Вы видите пустоту даже в том лежащем на матрасе парне с мокрыми от его же собственной мочи штанами и полном отсутствии жизни в лице. Лишь только подрагивающие уголки губ. Лишь стекающая с них слюна. Закрытые глаза. Иссохшие губы. — Пит… — в душную квартиру вдруг ворвались свежие языки коридорного воздуха, острыми лезвиями прорезая глотку и носовую полость. Яркий до умопомрачения свет врывался в личное пространство лежащего на матрасе парня, и как бы он ни хотел, глаза открыть не мог из-за адской боли, пронзающей все его клетки. — Боже… — хрипел Вентц, с трудом поднимая руку и закрывая лицо. — Закрой дверь, быстрее… Господи, закрой же ты ее… Громкий хлопок заставил сердце Пита вздрогнуть. Шаги, гулом отдающиеся по паркету, врывались в душу, и Вентцу было так хреново от того. Так хреново. — Пит, вставай, — умирающий голос будто шел из живота его обладателя. Джерард достал море пузырьков и пакетов, остервенело выбрасывая их на друга. Вентц застонал. — Ты, чертов… чертов, мать его, ублюдок, — шелестел Вентц, и из его глаз катились слезы. — Я достал, — Уэй пропустил его слова мимо ушей. — Закрой рот, Пит. Вставай. Парень помог другу подняться, и это заняло так много усилий. Оба были ужасно ослаблены, бледны и худы. Оба были в ужасном смятении от собственной жизни. — Закручивай получше, — в голосе Джерарда сквозил холод, и если бы этих парней кто-то видел сейчас впервые, то он, этот кто-то, не смог бы сказать, что они друзья. Лишь остаток от дружбы. Ее крупица. — Закрой рот, — грозно ответил Вентц, не отвлекаясь от своего занятия. — Сейчас сам крутить… Тут — он чуть не уронил свой план — не успел он договорить, в его лицо прилетел кулак. Вот в чем была их дружба. Пит упал на спину, хватаясь за скулу, на которой уже горел небольшой синяк. В глазах Джерарда сверкали истерия, злоба, безумие. Вентц на секунду отрезвел, и под его лопатки широкой иглой вошел страх. — У-успокойся, — он поставил руки перед собой, опасаясь следующего удара. Ноздри Уэя в ярости раздувались, дыхание сбилось, и его грудь и плечи болезненно вздымались. Это стало серьезнее. Парень смотрел на Пита еще с секунду, перекинув затем оценивающий взгляд на самокрутку, но потом, отвернувшись, продолжил разбирать свой куш. Он просадил на него последние деньги. — На две недели, — сказал он также холодно, от чего Вентц вздрогнул. Пит докручивал последний план, как вдруг в его голову забрались освежающие мысли. Все не так. Не должно быть так. Это не избавит их от проблем. Это не должно убивать их, загонять еще больше в угол, в безвыходность положений, в пучину отчаяния. Это нужно заканчивать. Но это невозможно. Пит опустил взгляд на руки. Вид открывался ужасающий. Язвы, заполняющие его конечности, сожженные вены, следы от инъекций. Он сгнивал. Сгнивал заживо. Но менялось ли что-то? Но спасало ли это его? — Джерард, тебе хорошо? — тихо спросил Пит, подходя к другу сзади. Тот сидел с таким же задумчивым выражением лица, с каким Пит крутил план минуту назад. Вот только Уэю было еще и стыдно, и тоскливо, и он не мог придумать выход. Он хотел извиняться, хотел все бросить и начать заново, но гордость не позволяла ему отступать. Спасало ли это их? — Нет, — признался Уэй Вентцу. — Нихера не хорошо, Пит. И никогда не будет, понимаешь? — Вентц кивнул. — Нам никогда не будет хорошо. Мы лишь скатываемся ниже, понимаешь? Мы, блять, ничего не меняем… — Джи, мне так хуево сейчас, — Пит присел рядом с другом, обнимая того со спины и утыкаясь в его футболку. По его щекам потекли слезы горечи, а губы расплылись в улыбки. Он издал смешок, отчего Джерард удивленно обернулся. — Вот черт. У меня штаны изгажены в собственной моче. От меня, наверное, несет… — И у меня, — признался Уэй. Оба измученно засмеялись. Это не меняло ничего.***
— Вот, — Джерард удовлетворенно потер руки. Но в ту же секунду он истерически засмеялся, смотря на меня. Я надулся от обиды. Вот же сученыш. Снял с меня штаны, а теперь и смеется еще. Дело в том, что в трусах идти был ну совсем не вариант, поэтому из моей сумки со всем нужным для маскировки мы нашли лишь одно — то, что предназначалось Линдси — юбку, чулки и парик. Уэй уверял, что это лучше, чем ничего. Я бы хотел его прикончить. — Я не смогу заявиться домой в таком прикиде! — завизжал я, критически себя осматривая. — Меня мать и так ненавидит, а тут это!.. Ее же удар хватит!!! Мое ворчание и истерию заглушал веселый смех парня, который уже загибался, поэтому я пнул его от негодования. Джерард упал на траву, все равно насмехаясь надо мной, а я возвышался над Уэем с созревающим в мозгах планом мести. — Джи, ну не смейся, — обиженно позвал я парня, и тот, наконец, обратил внимание на меня. В его глазах сверкали слезы. Я, вообразив себя Сашей Грей, как бы сексуально уселся на Джера, проводя руками по его рубашке, отстегивая несколько пуговиц. Такое даже в гей-порно увидеть сложно. А развидеть — тем более. Но Джерард повелся, судорожно вздохнув и сглотнув слюни. Он осторожно дотронулся до моей шеи губами, но тут же его лицо встретилось с грубой мужской (маленькой и аккуратной) ладонью. Я отодвинул его голову от своего тела и встал, хватая Уэя за волосы. — Ах ты сученыш! — завопил парень, вырываясь из моего захвата и резко придвигая меня к себе. Все-таки баскетболист, блин. — Все, Джер, — я смеюсь, пока тот все же делает мне яркие засосы на шее. Чувствую себя счастливой шлюхой, черт возьми. Хорошо, что здесь глушь, а то бы нам ой как не поздоровилось. — Мой гавнюк, — он, немного помяв мои губы, отпустил меня и тут же в шутку задрал юбку. Я скривился, как самая настоящая девчонка. — Слушайте, ребят, сейчас вся наша команда в ахуе выслушивает ваши отношения и блюет, — в динамике рации отозвался голос Майки, и мы с Джерардом тут же отпрыгнули друг от друга на метр. Вот черт, как же я мог забыть. Ебаный стыд.***
— Я же говорил тебе не уходить. Голос врывался в сознание, затрагивая самые отдаленные спящие его крупицы, надавливая и уничтожая клетки головного мозга. — Я же говорил тебе не уходить. Эта фраза гулом звучала в парне, эхом отдаваясь будто в пустом темном городе без людей, без всякого намека на существование жизни. — Я же говорил тебе не уходить. Джерард, очнись. — Я же говорил тебе не уходить. Очнись. — Я же говорил… очнись… прошу тебя, очнись. Пожалуйста. Уэй резко распахнул глаза. Он жадно вздохнул в себя воздух, наполненный запахом спирта и каких-то таблеток, пластмассы и резиновых перчаток. Белый свет выбивал глаза, лишал зрения, будто бы он, Джерард, снова рождался, снова был где-то далеко от реальности, будто бы он начинал все заново. Вот, что ему было нужно. Начать все заново… — Я же говорил тебе не уходить, — обладатель фразы смутно принимал очертания отца Джерарда, и парень болезненно прикрыл глаза. Реальный мир приобретал оттенки. Поэтому все его тело сейчас с новой силой пронзило ужасающей болью. Он даже не успел опомниться и закричать. Что это? Что? Джерард судорожно пытался сообразить, где он, кто он, почему ему так больно. Он хаотично колесил взглядом по помещению, похожему на больничную палату, старательно упуская отца из виду. Отца, который сидел рядом. Который маячил перед глазами, как бельмо. — Я же говорил тебе не уходить… — Заткнись! — заорал Джерард, но лишь в душе, потому что он не мог произнести ни слова, он не мог спокойно вздохнуть. Половину его лица закрывала кислородная маска. — Сынок, — к нему подбежала Донна со слезами в глазах. Ее лицо было бледное, как и у Джерарда, вот только… Черт. Это его родители. И сейчас он лежит в больнице. А где… Пит? — Пит… — только и смог озвучить Джерард, отчего его родители вздрогнули. — Твой дружок в порядке, — тон Дональда изменился не в лучшую сторону, и мать обеспокоенно оглядывала сына и мужа. — Мы еле отмазали вас от тюрьмы… молокососы. — Дональд!!! — воскликнула женщина и чуть ли пересилила свое желание разрыдаться. — Оставь Джерарда в покое! Он только очнулся… — Он чуть не сдох от своих амбиций! — в сердцах закричал отец, и из его глаза вытекла слеза. Сознание парня вдруг помутнело, и он снова закрыл глаза. — Я же говорил тебе не уходить.***
— Ну и где Беккинс?! — к удивленной компании друзей подскочила разъяренная особа не очень привлекательной внешности. — Чт… Фр-Фрэнк?! — завизжал Брендон, чуть ли не запрыгнув на Уикса. — Ты чего? — Чего? — недовольно пробурчал я, оглядывая свой прикид. — Ты почти так же одеваешься. — Чего?! — снова пропищал Ури, грозно на меня смотря. — Где Беккинс?! — проигнорировал я возглас парня, смотря на остальных. Другие, кстати, тоже пребывали в полнейшем шоке, но что бы было, если бы я пришел к ним в трусах и с босыми ногами? А так — на каблучках, в юбочке, с прической. Что в этом такого, не учитывая того, что я парень? В стране демократия как бы. — Ало, — я помахал перед их лицами рукой, отчего все встрепенулись и старательно отвели взгляд, закрывая нарастающие улыбки ладонями. — Директриса где? — Чего? — Даллон перестал растягивать себя орально, и его глупое выражение лицо унялось. — А, так я же к вам побежал. Упустил ее. — Что?!