Неудачник года Фрэнк Айеро или коротко о депрессивных подростках

      Невыносимая духота.       Свечи.       Повсюду эти тающие восковые палки, на которые люди возлагают столько надежд. Прекрасные цветные витражи, мрачные каменные стены, огромный потолок с узорами, до которого не дотянуться, даже если встать на стул, будто бы ты очутился в сказочном замке — захватывает дух, но вот тебя толкает человек в черной одежде, задевая плечом. Извиняется. Но ты уже не смотришь на потолок. Иконы. А на самом видном месте стоит огромный деревянный крест с пластиковым растерзанным Иисусом. Имитация гвоздей, кровь, будто вишневый сок — и кто вообще молится перед этой жуткой махиной? Людям необходимо смотреть на страдания других, люди это любят.       Майки был в церкви первый раз. Он, конечно же, не верил в Иисуса Христа, Иуду и в подобные «сказочки», однако пришел он сюда не для того, чтобы помолиться или издеваться над чужой религией. Он кое-кого искал. Кое-кого очень важного.       — Линдси! — громко прошептал он, радуясь встрече, и в его сторону обернулась девушка с черным платком, едва прикрывающим темные волосы. Она нервно вскочила с лавочки, озираясь по сторонам, но потом вдруг успокоилась, ровно вышагивая к Уэю.       — Майки, — как-то облегченно выдохнула она, — что ты здесь делаешь?       — Да так, ничего, — соврал парень. — Помолиться пришел.       — За что же? — Линдси хитро прищурилась, улыбаясь.       — За всех нас, — смущенно ответил Майки. — Ну там, знаешь… благополучие, любовь, здоровье…       Он знал, что Линдси видела, как его щеки наливаются кровью, и она улыбалась, но Уэй не видел её лица. Майки смотрел в глаза Баллато, и в них отражался сам парень, такой маленький, в самой середине черного зрачка, а позади него — прекрасный потолок и мрачные стены, о которые разбивались слова надежды других.       — Как Джимми? — как можно добрее спросил Майки, отмечая, что в его груди из малюсенькой крошки все нарастает и нарастает комок неприятного ощущения, вот только он не знал, какого.       — Видит уже тысячный сон, — девушка грустно улыбнулась. — Вот бы он проснулся.       — Он выздоровеет, — парень резко обнял пальцы Баллато своими ладонями. — Не пройдет и недели. Ведь у него такая прекрасная дочь, и он не может так просто уснуть, Линз…       Уэй замолчал, видя как из глаз Линдси крупными каплями вытекают слезы. Она все еще улыбалась, но ее лицо выражало ужасную боль, от которой было не убежать.       — Спасибо, Уэй, — заикаясь, прошептала она. — Мне, наверное, не хватало этих твоих слов…       — Не плачь, Линдси…       Еще одна вещь, которую ненавидел Майки — это когда человек начинает плакать, а ты и не знаешь, жалеть ли его, как жалеть, что бы сказать, чтоб не расстроить его окончательно. Человеческое горе — такое трудное нашествие.       — Когда я была маленькая, мы с Джимми были в одном детдоме, и я почему-то знала его. Моя мать отказалась от меня, когда я родилась. Ее посадили за ввоз наркоты. Про отца я даже не в курсе. От меня отказался весь мир, и все меня ненавидели. Я жила будто в аду.       Майки показалось на секунду, будто в глазах Баллато мелькнуло невыносимое воспоминание, как маленькая девочка долго сидит в углу совсем одна, уткнувшись в колени.       — Со мной никто не общался. Мне никогда не давали игрушки. Воспитатели даже не кормили меня порой. Это происходило, потому что сын хозяина детского дома умер от передоза. В его рюкзаке нашли столько опиума, кокаина и эфира, что десять наркоманов подохли бы, прими они все это. Я была отбросом, но, как и в любой сказке, появился человечек, подаривший свет. Джимми заботился обо мне столько, сколько я себя помню, но не помню, почему. Я никогда не говорила ему слова благодарности, или что я люблю его. Я просто молчала, — после этих слов Линдси затряслась в немом плаче. — А потом ему исполнилось шестнадцать, и он покинул детдом. Поступил в колледж. Нашел работу. Навещал меня каждый день. А я так завидовала ему, что начинала тихонько ненавидеть. Мне казалось, он специально вертится передо мной такой свободный и счастливый, чтобы мне было еще больнее. И когда мне исполнилось семь, он усыновил меня. И все годы я пренебрегала этим. Ни разу не сказала ему простого спасибо. А он снова и снова оберегал меня. Почему он, а не я?       Это был вопрос, который мучал девушку дни напролет, не давал ей спать, есть, улыбаться. Линдси чувствовала себя виноватой, чувствовала, что ей не ужиться с этим. И если ее отец… умрет… то она не простит себе это. Майки был уверен.

***

      — Ну, ты готов?       — Определенно, я готов!       — Насчет три.       — Да. Буду мужиком, блять, да!       — Раз!       — Я пройду через это, блять, да!       — Три!       Большой миловидный домик на тихой улице вдруг сотрясся диким возгласом.       — АЙ, БЛЯТЬ! — Пит и правда орал, как резаный, и стекла в ванной чуть ли не полопались от давления. Благо, Патрик был непоколебим даже с такими звуками.       — Терпи, — упрямо повторял Стамп, выливая половину флакона зеленки на полузажившие раны Вентца. Некоторые из них начинали гноиться изнутри, но Пит, конечно же, даже не думал идти в больницу.       — Жил себе, жил… — кряхтел парень, — дрался, всех шпынял… а тут мне какой-то ботаник прочищает царапины. Просто фильм какой-то.       Услышав то, каким словом обозвал его Пит, Патрик будто нарочно вылил лишнюю порцию зеленой жидкости на болячку, получая новую волну визгов.       — Гребанный извращенец, тебя это заводит?! — не уставал кричать Пит. — Черт!       Но уже через десять мучительных минут Патрик водрузил темную баночку на туалетную полку, а затем помог Питу перебраться в комнату. С утра их поджидала нехилая работенка: объяснить миссис Стамп ситуацию, уговорить Кевина не добивать Пита за провинность перед всей семьей Стампа, отмыть этого парня (который Пит) от засохшей липкой газировки и крови, а затем — самое приятное для Стампа — перевязать гниющие ранки, отрывая при этом крепко засохшую корку. К трем часам эти двое хорошо управились, и теперь Патрик подумывал навестить своего лучшего друга, который уже бесчисленное количество времени отлеживался в больнице. Однако Стамп не мог оставить Вентца одного, поэтому просто отправил Фрэнку сообщения и со спокойной душой уселся за учебники. Сколько он там пропустил? Непозволительно.       — Вот только не говори, что сейчас ты будешь читать свою мутотень, — Пит с трудом присел на кровати и подозрительно зыркнул на учебник.       — Говорю тебе, что сейчас я буду читать свою мутотень, — спокойно ответил Стамп, уже перелистывая одну страницу.       Главный секрет этого парня был в том, что он знал все школьные темы наперед, ибо успевал перечитывать все учебники еще с летних каникул из-за отсутствия друзей и мотивации к полноценной жизни. Сейчас же он просто хотел отвлечься от Пита, с которым и так провел немало времени, на «легкое» чтение.       — Теория о сверхтекучем… — неожиданно голос Вента прозвучал за спиной Стампа, и тот резко обернулся, ругаясь. Парень стоял на кровати, как собака, напряженно вглядываясь в книгу.       — Что ты делаешь? — нотки раздражения скользнули в этой фразе.       — Читаю гребанную книгу, наверное? — серьезно ответил Вентц. — Не мешай.       Итак, Патрик вернулся к тому, с чего начал. Мозг постепенно впрягся, однако Стамп терпеть не мог, когда кто-то смотрит на то, как он занимается. Хотя с Питом было что-то другое…       Эта теория была, конечно же, интересна Патрику, и он даже почти отвлекся от рядом сидящего парня, как вдруг:       — Сверхтекучесть — способность вещества в особом состоянии, возникающем при понижении температуры к абсолютному…       — Блять! — Патрик резко захлопнул книгу, отчего Вентц вздрогнул. — Что ты там бубнишь? Неужели в голове читать нельзя?!       — Тихо-тихо! — надулся Вентц. — Я же не такой гений, как ты… Мне нужно разжевывать все. А это только вслух получается.       — Зачем тебе вообще эту теорию понимать? — явно не понимал Стамп.       — Потому что мне скучно! — признался Пит. — Я думал, мы посмотрим фильм или поцелуемся…       В мозгу Стампа сначала что-то переклинило, и весь этот сложный механизм в секунду вспыхнул огнем. Затем прибежали маленькие копии Патрика в защитных костюмчиках, и изрядно вопя, они принялись тушить пожар, исправляя неполадку. Мозг, как старый автомобиль, кашлянул в выхлоп, встрепенулся и загудел наподобие советского радио.       — Что? — переспросил Стамп, и его щеки медленно загорелись красным.       — Ничего, — буркнул Вентц, понимая, что ляпнул лишнего, и он искренне надеялся, что Патрик этого не услышал.       — Ну да, мы же уже целовались, — задумчиво проговорил Патрик, облизывая губы при воспоминании об этом. — Стой! — к нему вдруг пришло озарение. — Так мы… встречаемся?       — Встре-кто?

***

      — Право, не стоило, — смущенный смех Баллато разносился по всему ресторану, и Майки правда приятно было его слышать спустя столько слез и страданий, через которые Линз прошла. — Боже, Майки, — уже шептала девушка, — нас не выгонят?       Они постепенно углублялись в прекрасные залы этого ресторана, в котором сидело довольно немного людей с блаженным умиротворением на лице. Это заведение было чуть ли не самым лучшим на весь город, а, может, одно из лучших во всех штатах, но Майки это волновало не особо, и он просто восхищался вытянутым от удивления лицом девушки. Та тщательно разглядывала хрустальные капли на люстрах, мраморные потолки и полы. Блеск и роскошь мозолили глаза, но всего было в меру, и даже свет в этом ресторане не изобиловал в этот яркий день. Майки выбрал столик в самом углу за цветочной ширмой, и, отдав верхнюю одежду официанту, который вежливо глядел на подростков, усадил Линдси, голова которой грозила сорваться с плеч.       — Боже мой! — восторженно шептала девушка. — За какие заслуги? И откуда у тебя столько денег?!       — Работаю, да и родителям некуда девать свои сбережения, а еще мне платят налоги за то, что я не пидор.       — Так вот почему Джерард бомжует, — хохотнула Линз. — Но, честно, боже… Я же даже не одета для такого случая… Боже, боже… Тут прекрасно!       И Майки был искренне рад, что Линдси на время забыла о том, что ее отец лежит в коме. Сейчас Уэй собирался сделать её чуточку счастливее. Совсем чуть-чуть.       Как и она сделала это когда-то, впервые появившись в его жизни.       Через несколько минут перед подростками уже стояло несколько блюд, и даже из-за того, что Баллато не ела несколько дней, она увлеченно поедала дорогую пиццу и одновременно делала селфи.       — Как там Джерард? — поинтересовалась девушка, не отрываясь от своих занятий.       — Не пьет, не ест… боится за Айеро. Признался семье, что он гей. Теперь мы решаем вопрос о том, кто будет в него стрелять серебряными пулями. Отец вообще-то долго отходил, — протараторил Майки, и из носа Линдси потекло кофе.       — Кхе-чего, кхе??? Гей? Так он?..       — По нему не заметно что ли? — удивился Майки. — Вы же друзья вроде?       — Ну, он ничего такого не говорил, так, знаю только о том парне, который его бросил.       — И это, конечно же, не значило, что он гей, — Уэй скептически изогнул бровь.       — Заткнись, — весело ответила Линз, но ее прервал оглушительный телефонный звонок, на который она тут же ответила, посерьезнев.       — Линдси. Да. Да. Что?.. — ее глаза вдруг стали размером с блюдце, а голос задрожал. — С-с-с-спасибо, д-до свидания.       Ее рука обессиленно упала на стол, а из глаз покатились крупные слезы.       — Что случилось? — Майки как будто сел на иголки, поэтому тут же вскочил, обеспокоенно глядя на девушку.       — Па-папа… м-мой п-папа…

***

      Даллон медленно переводил взгляд со спящего Брендона на дверь и обратно. После того, как у них случилось «это самое», которое парень до сих пор как-то стеснялся называть своим именем, хоть на него как раз и возлагалась нехилая надежда в этой области, Уикс мог спокойно сказать, что они с Ури встречаются, скоро поженятся и умрут в один день, когда им обоим стукнет сто лет. Он был в этом уверен.       Если быть до конца откровенным, то и этой ночью случилось «то самое», очень долгое и довольно бурное, и сейчас, проснувшись, Уикс честно не хотел будить и Брена, но ему просто было необходимо…       — Пить… — хрипел парень, пытаясь хоть как-то вырваться из объятий голого монстра, но все попытки который час были тщетны.       Он бы так и оставался лежать под Брендоном (ночью-то все наоборот было!), если бы в дверь настойчиво не позвонили раз эдак шестьдесят. Вывернувшись и стряхнув Брендона, Уикс на цыпочках прошел к двери.       — Кого там нелегкая принесла? — недовольно буркнул он, открывая дверь…       …за которой стоял светлый, как ясное солнышко, Райан.       — Привет, я хотел… — начал Росс с оптимизмом, как обычно начинают говорить тосты, но Даллон грубым движением вытолкнул этого дохляка в коридор и в одних трусах вышел сам, напирая на него.       — Слушай и запоминай — говорю один раз, а второй — бью тебя по челюсти и выбрасываю в канаву: Брендон — мой парень. Ключевое слово — мой. Если ты хоть на метр подойдешь к нему, я выбью твои мозги, понял? Ты понял? — Уикс потряс его за грудки.       — Да понял я, понял, — отчаянно завыл Росс, и Даллон отпустил его, неловко озираясь и понимая, что он сейчас наговорил. — Только я не за этим пришел. А попрощаться… — он замялся, и все же добавил:       -…с тобой…       Брови Даллона потянулись к небушку, и он вытаращил глаза, не понимая слов Росса. С ним? Но зачем?       — Просто ты мне очень понравился, милашка, — пояснил Райан, легко улыбнувшись. — Вот я и думал… неважно. В общем, наверное, не встретимся. Но я все еще ваш дружелюбный сосед Райан Росс, милая мордашка. Так что… удачи с Брендоном.       Парень хохотнул и, повернувшись на каблуках, направился прямиком к выходу, где пыхтел грузовик и стояли чемоданы. Даллон проморгался. Возможно, он все еще спал рядом с теплым Брендоном, и ему снилась какая-то муть, а возможно… он чувствовал себя немного мудаком, однако все это было уже не так важно.       Парень аккуратно прикрыл дверь, вошел в спальню, где сопел Ури, улегся рядом с парнем и накрылся одеялом. Прохладное утро всегда скрашивалось теплом его любимого и капризного человечка.