Ты примешь эту розу?

Конечно, не стоило и надеяться на отдельные комнаты для каждой. Реджина приходит к выводу, что, вероятно, должна быть благодарна — в комнате две кровати, однако радость омрачает тот факт, что её соседка – Эмма. — Значит, — начинает Свон, выбрав кровать у окна и с разбегу прыгая на неё. У Реджины от этого действия дергается глаз, и она уж точно не позволит наглой блондинке раздражать её, даже если та заняла её любимое место у окна и большую кровать. — Какая твоя реальная история? Ты не похожа на человека, который любит такого рода шоу. Эмма поворачивается, пытаясь совладать с заедающей молнией на платье. Реджина подходит ближе и, тяжело вздыхая, дергает бегунок, обнажая гладкую кожу. — Принуждение, — коротко поясняет она, начиная расстегивать собственное платье и стараясь не пялиться на впечатляющий пресс Свон, одетой только в нижнее белье. — Моя мать… Блондинка улыбается и натягивает майку и леггинсы. — Даже не продолжай. У меня есть соседка по комнате, практически мать. — Нет настоящей матери? — любопытствует Реджина, выныривая из красного бархата и кидая его на кровать. Она наклоняется над чемоданом, чтобы найти пижаму, и, распрямившись, понимает, что Эмма всё это время смотрела на неё — слабый румянец мило окрасил её щеки. — Что? — качает она головой, приходя в себя. — Нет, нет матери. Я из детдома. — О, — выдыхает Миллс, вдруг осознав, почему Эмму взяли на это шоу. Слезливая история. — У меня есть сын. Последнюю фразу она говорит, потому что а). Эмма поделилась личной информацией б). в конце концов, она всё равно узнает, так как они с Генри договорились созваниваться каждый вечер. («Это необязательно» , — сказал он неубедительно, учитывая то, как крепко прижимался к ней, вздыхая. — «Я же останусь с Мэрион»). — Ух, — слышится ответ. — Сколько ему? — Десять, — отвечает Миллс, надевая пижамные штаны. От нее не укрывается взгляд Эммы, направленный прямо на её декольте в дизайнерском лифчике, но она отбрасывает эту информацию на потом. Если собираешься участвовать в смехотворно гетеросексуальном шоу с двадцатью соперницами, возможно, стоит быть чуть более скрытной, насчет своей ориентации. — Мама подростка? Ты, типа, из шоу про молодых мамочек? — Мне тридцать один, — она не сдерживается и закатывает глаза. — Значит, вы с его отцом больше не вместе. Иначе был бы грандиозный скандал. Реджина по привычке крутит обручальное кольцо между пальцев, находя в этом жесте утешение. — Нет. Не вместе. На этом она уходит в ванную, чтобы смыть мейкап и почистить зубы. Возвращаясь, она проходит мимо Эммы, попутно посылая Генри смс («Люблю тебя, милый. Веди себя с Мэрион хорошо»), и ныряет под одеяло. Она засыпает под тихие шаги соседки, которая распаковывает свои вещи.

***

На следующий день ей сообщают, что первое свидание Холостяк проведет с ней. Очевидно, при его постановке учли, что Реджина никогда не была, и вряд ли когда-нибудь станет, походным человеком, так что Холостяк увозит её на виноградник в часе от особняка, и они обедают перед дегустацией вин. — Я подумал, что тебе тут понравится, — говорит он, держа дверь машины открытой для нее, как настоящий джентельмен. — Здесь красиво, — отвечает Реджина, отряхивая пиджак. Обед неплох, вино превосходно. Разочаровывает только то, что свидание нестерпимо скучно. — Как дом? — Хорошо, — произносит она, подцепляя вилкой кальмара. — Очень роскошный. — Ты в порядке? Реджина прекрасно осознает, что под этой фразой таится код «я тебе хоть нравлюсь?». Как на полном серьёзе заявил Генри: «Он пошлет тебя домой, если ты покажешь, что тебе некомфортно от всей этой ситуации». — Я скучаю по сыну, — говорит она, удивляясь и ничуть не смущаясь, того что горло сперло от этих слов. — Расскажи о нем. — Генри умный. Не только в учебе, он вообще быстро всё схватывает и умеет планировать и мыслить логически. Иногда он даже чересчур сообразителен, — посмеивается она. — Это он отправил твою анкету на шоу? Холостяк подает ей прекрасное объяснение участия, которым она тут же пользуется. — Да, — ей очень хочется, чтобы кольцо Дэниэля было сейчас на пальце, а не на цепочке на шее, но, видимо, это дурной тон приходить на свидание с обручальным кольцом. — Он хочет, чтобы я нашла свой счастливый конец. Реджина живо может представить, как обыграют эту фразу, подставив подходящую музыку, показав крупным планом её лицо, и она опускает взгляд на свои руки, улыбается и снова смотрит на Холостяка из-под длинных ресниц. — Как мило, — говорит он. — А его отец, он принимает участие в жизни Генри? — Он погиб. Ещё до того, как Генри родился. Холостяк берет её за руку. — Мне так жаль, — эти слова кажутся искренними. — Мой отец умер, когда я был ребенком, но если есть замечательная мама, то всё в итоге нормально. Те, кто приходит на реалити-шоу, чтобы «найти любовь» не подходят под определение «нормально», думает Реджина, но не озвучивает эту мысль. — Приятно знать, — говорит она и кладет вилку и нож на тарелку. — Я сейчас вернусь, — извиняется Холостяк, и она кивает, глядя в окно на, если быть честной, довольно зрелищный пейзаж. Она настолько поглощена золотистым солнечным светом, озаряющим зеленеющие виноградники, что не замечает возвращения мужчины. Она прокашливается и произносит: — Прости. Тут, на самом деле, очень красиво. — Реджина, — начинает он и достает из-за спины розу. — Ты примешь эту розу? Реджина улыбается: — Конечно. И, тем не менее, сердце будто бы застыло в грудной клетке и не собирается биться снова, даже если она будет с кем-то на этом шоу, даже если полюбит быстро и легко, даже если будет изо всех сил стараться завоевать Холостяка, пока он не заметит напряжение и не исключит её. Она вдруг задумывается, чем Эмма — и все остальные девушки — занимаются сегодня. (« Я совсем не ожидала этого», — говорит она, лаская нежные лепестки подушечкой пальца. — «Но мы почувствовали связь на этом свидании. Он особенный»). По возвращении в особняк, Реджина обнаруживает в гостиной кучу женщин, глаза которых горят завистью и гневом. — Он поцеловал тебя? — жадно спрашивает одна. Миллс качает головой. — За кого ты меня принимаешь? Не на первом же свидании, — натыкаясь взглядом на Эмму, она замечает её смешок. После обеда Эмма смотрит телевизор в общей комнате, и Реджина решает воспользоваться тишиной и позвонить Генри. Трубку берет Мэрион. — Уже влюбилась? — раздается вместо приветствия. — Ты же знаешь, даже если да, то я тебе не скажу. Положения о конфиденциальности. Мать умеет составлять контракты, — смеется Реджина. — Мы смотрели старые сезоны на ютьюбе. Генри слегка одержим. — Не сомневаюсь. Её сын всегда был помешан на «операциях», как он сам их называет, включая то жуткое время, когда ему было девять и он решил, что его мама — Злая Королева из «Белоснежки». Тогда она со слезами звонила Мэрион каждый вечер. Только когда он заболел (дошло даже до больницы), то бросил эту идею. — Он дома? На самом деле, Реджина знает, что Генри дома —он уже минуту выпрашивает у Мэрион трубку. — Передаю ему телефон. Люблю тебя, linda, — Миллс всегда немного завидовала тому, с какой легкостью Мэрион говорит на языке, культура которого в её крови, пока она сама едва ли знает основы испанского. Мать настояла на французском в старшей школе и выпрямляла кудри с таким же успехом, как заставляла использовать крем от загара и записывала на уроки верховой езды и в органы студенческого самоуправления. — Мама! — кричит Генри, и горло сдавливает от тоски во второй раз за день. — Привет, мой дорогой. Как ты? Она практически видит его ухмылку с того конца провода. — Очень классно. Я получил пять за свой проект. — Молодец, я так горжусь. — Как операция «Богомол»? — Пока хорошо, но я не могу рассказать тебе всё. Генри тяжело вздыхает. — Но я никому не расскажу… — Врунишка, — впервые с прибытия в особняк Реджина искренне улыбается. — Ты расскажешь Пейдж или Аве, или одной из тех девочек, которые не твои подружки. — Ты хочешь поговорить о подружках? Моя учительница по искусству до сих пор спрашивает про тебя. Реджина хмурится. Руби Лукас была ошибкой. Очень чувственной и привлекательной ошибкой. — Генри… — Знаю, знаю. Не спрашивать о личной жизни мамы. — У меня нет… — в этот момент в комнату заходит Эмма, скидывая на ходу ботинки и запрыгивая на кровать, глубоко вздыхая. — М-м-м, я так уста-а-ала, —стонет она. — Кто это? — спрашивает Генри. — Моя соседка по комнате, — Миллс совсем не удивляется смеху сына. — У тебя есть соседка по комнате? — немного успокоившись, произносит он. — Как ее зовут? Как она выглядит? — Её зовут Эмма, — отвечает она, кинув взгляд на блондинку. Та начинает ухмыляться и играть бровями, а после стягивает свитер, оставаясь в тонкой кофточке без лифчика. Не то чтобы Реджина обращает на это внимание, но её грудь четко очерчена под тканью, а соски туго прижимаются к ней. — Она несносна. Эмма на эту фразу только показывает ей язык. — Она тебе нравится, — делает вывод Генри. — Ну, она не так отвратительна, как остальные, — признает, наконец, Реджина, хотя даже эта фраза заставляет понервничать. Эмма садится, и её лицо освещает яркая улыбка. В этом есть что-то чарующее. — Тебе уже нужно идти спать. Сладких снов, милый. Люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, мамуля, — говорит он, и её сердце пропускает удар от детского прозвища. Генри называет её «мамулей», только когда чувствует себя особенно уязвимым. Она кладет трубку и ложится на кровать. — Твой ребенок? — спрашивает Эмма, сидя на кровати и притянув колени к себе. — Я просто желала ему спокойной ночи, — кивает Миллс. — Прости, что помешала, — взгляд Свон упирается в коленки. — Не могу представить, как странно, должно быть, находиться так далеко от него. — Спасибо. Я, пожалуй, спать. Эмма выключает светильник, и Реджина понимает, что всё становится знакомым: её тихое дыхание, редкие фырканья, когда она читает книгу, — и эта мысль почему-то успокаивает.