***
Эмма теряется в куче блондинок, пока Реджина остается в стороне. Она обменивается несколькими словами с Холостяком, смеется над его шуткой и находит повод, чтобы коснуться его руки. Генри расписал ей план действий, и, видимо, придется поговорить с Мэрион о доступе младшего Миллса к гуглу. На церемонии роз она жутко нервничает, а её ладони потеют, пока пальцы постукивают по бедру. — Успокойся, — шепчет Тамара. — Тебе не о чем волноваться. Реджина и сама не может понять, с чего вообще ей так тревожно, пока Холостяк не называет имя Эммы, и нервы немного успокаиваются. — Эмма, ты примешь эту розу? Эмма ухмыляется и идет вперед, её длинные кудри прикрывают вырез на спине зеленого платья. Она целует мужчину в щеку и берет розу. — С удовольствием. Позже, готовясь ко сну, Эмма стягивает волосы в тугой конский хвост, а Реджина натирает кожу увлажняющим кремом — в голове ни на минуту не замолкает голос матери: «ты не становишься моложе, дорогая». — Еще один день прошел, — начинает Эмма, и Миллс кивает. — Я хочу сказать, что даже не уверена, нравится ли мне этот парень. Мэри-Маргарет говорит, что любовь возникает мгновенно, — смех выходит каким-то нервным, близким к слезам. — Это не так. Я имею в виду, ты сама должна решить, что для тебя любовь. Реджина не влюбилась в Дэниэля мгновенно, наоборот — она возненавидела его в ту же секунду, как он появился в классе биологии и стал её партнером по лабораторным. Он был таким неуверенным и нежным и грохнулся в обморок, когда они вскрывали лягушку. Её любовь к нему выросла постепенно. «Как плесень», — часто шутил он. — Не думаю, что когда-либо была влюблена. — Я была. Однажды. — С отцом ребенка? Миллс кивает и проводит пальцем по обручальному кольцу, которое всё-таки вернула на место. — Да. Эмма молчит, будто ждет продолжения, и, когда его не следует, пожимает плечами. — Пора ложиться спать.***
На следующее свидание Холостяк выбирает Эмму, и Реджина капризничает весь день, сидя на улице с остальными девушками и переписываясь с Генри. Скучаю по тебе, мой милый мальчик. Я тоже, мам. Глядя на часы, она понимает, что сейчас у него урок математики. Я надеюсь, что у меня неправильное расписание твоих уроков, и ты пишешь мне на перерыве, а не на математике. Он отвечает только после занятий. Конечно нет! К смс прилагается селфи Генри, строящего свои лучшие щенячьи глазки, и Реджина смеется. — Твой сын? — спрашивает одна из блондинок (если Миллс не путает, её имя Эшли). Она слишком милая, юная, наивная и добрая. Идеальный выбор для Холостяка — типичная американская девочка с куклой Кеном в качестве партнера. — Боже, — произносит другая девушка, втирая солнцезащитный крем. — Так странно, что ты участвуешь на этом шоу с ребенком. — Так странно, что ты участвуешь на этом шоу без обоих полушарий мозга, — фыркает Реджина, мысленно представив какие звуковые эффекты наложат поверх их небольшой стычки. Когда она идет спать после утомительного дня, Эмма всё ещё на свидании. Реджина спит беспокойно, однако не слышит возвращения соседки. Проснувшись в шесть, — за долгие годы работы и воспитания Генри это стало привычкой, — она обнаруживает Эмму лежащей на кровати в одежде и при полном макияже. Она кривит губы (разве сложно переодеться в пижаму?) и готовится ко дню, выбрав на сегодня черные брюки и белую блузу, прежде чем спуститься на завтрак. — Эмма вернулась? — интересуется Тамара, передавая тарелку с выпечкой. Реджина с охотой берет одну и делает глоток кофе. — После того, как я заснула. («Ничего не хочу сказать», — говорит она на камеру. — «Но я не заснула в полночь, а её ещё не было. У кого-то была хорошая ночь…»). На этом моменте Эмма входит в комнату. Она накрашена, хотя Реджина подозревает, что под тональником скрыты впечатляющие синяки под глазами. Эмма улыбается, пряча руки за спиной, а после показывает розу. Девушки визжат в унисон. — Расскажи нам всё! Она садится, а её золотистые волосы сияют на солнце. Реджина закидывает ногу на ногу, сжимая в руках чашку с кофе и вдруг потеряв весь аппетит. — Это было очень романтично. Мы плавали на лодке в гавани, купались, поужинали, а потом немного выпили… — Ты его поцеловала? — прямо спрашивает Тамара, глядя на Реджину вместо Эммы. На щеках блондинки выступает румянец, и она хмурится. — Я не делюсь подробностями личной жизни. («Некоторые девочки осудят меня», — Эмма вызывающе поднимает голову. — «Но я не жалею о поцелуе»). Реджина и Эмма не оказываются среди счастливиц, выбранных на групповое свидание. Они располагаются на шезлонгах в саду. Реджина лежит на животе с открытой книгой, но её мысли где-то в другом месте. — Ты сегодня тихая, — говорит Эмма. Её глаз не видно из-за темных очков, волосы спрятаны под гигантской шляпой, а короткие шорты, которые легко можно спутать с нижним бельем , открывают вид на длинные, бледные ноги. — А ты выглядишь уставшей. Уверена, что всё закончилось только поцелуем? — Я так и знала, что кто-нибудь пошутит об этом, —её голос звучит почти что уязвлённо. — Не думала, что это будешь ты. — Не думала, что ты поцелуешь малознакомого человека. Мы часто узнаем новые, восхитительные вещи об окружающих. — Как критично. Ты на этом шоу как и все остальные. — Что это значит? — Брось это «я-святой-человек», если бы он решил переспать с тобой, ты бы пошла на это. — Я не шлюха, — только когда слова произнесены вслух, Реджина понимает, что сказала. Слова эхом разносятся по саду, и камеры, вероятно, записали эту сцену. Что сказать Генри, если это покажут в эфире? Эмма встает, стискивая кулаки. — Нет, — шипит она. — Ты фригидная сучка, и я удивляюсь, как твой бывший вообще кончил, чтобы ты залетела. Не удивительно, что вы больше не вместе. От этих слов Реджина подскакивает с места, и её лицо краснеет от злости. — Пошла ты, — выплевывает она, прежде чем направиться в их совместную комнату. Она подпирает дверь стулом, в случае если Эмме хватит ума последовать за ней. И только потом она плачет. Не из-за слов Эммы, а из-за всего этого безобразия в целом. Она плачет, потому что мать запугивала её ради участия, потому что скучает по Генри, потому что Дэниэль мертв уже десять лет и она чертовски устала.***
Ей приходится приложить чуть больше усилий на коктейльной вечеринке. Реджина флиртует с Холостяком, чтобы он не заметил покрасневших глаз и потрескавшихся губ. Он целует её в щеку, когда их короткая беседа закончена, и она изо всех сил пытается насладиться этим, не критикуя его сухие губы и ужасную колючую щетину. Она подсаживается к группе девушек, позволяя их неспешному разговору волнами окружить её. Миллс не смотрит в сторону Эммы и не чувствует себя паршиво. Слова Эммы были гораздо больнее. Её имя, названное вторым, вырывает из задумчивости, немного напугав. Зато эта реакция, наверняка, неплохо смотрится на камере. — Реджина, ты примешь эту розу? — Спасибо, — отвечает она, снова позволив ему поцеловать её в щеку и чувствуя, как тяжелые руки ложатся в процессе на плечи. Она звонит Генри сразу по возвращении в комнату, отчаянно желая услышать его голос. Когда он отвечает, Реджина слышит на заднем плане «Звуки музыки». — Что случилось, милый? — беспокоится она, потому что «Звуки музыки» они смотрят вместе, только когда грустно, одиноко или плохо. — Ничего. Просто скучаю. — На каком ты моменте? — На лендлере. В голове тут же проносится воспоминание, как маленький четырехлетний Генри ставил эту сцену на повтор снова и снова, и они пытались улучшить их технику танца вместе. Она помнит, как они периодически пропускали счет, Генри в его смешной пижаме, будучи маленьким диктатором, говорил ей крутиться, чтобы полы халата развевались и всё было идеально. Она помнит, как в итоге они всё-таки сбились совершенно, как Курт и Мария, и смеялись до слез. Генри, кажется, понимает затянувшуюся паузу. — Когда ты вернешься домой, мы устроим ночь кино. Я считаю, что смогу станцевать с тобой твист, если ты будешь босиком. — Не говори так. Это значит, что ты взрослеешь. Генри смеется. — Мне десять, а не пятьдесят, мам. Она вздыхает и слышит, как открывается дверь. — Ну, я отпущу тебя к фройляйн Марии, — не оборачиваясь, говорит она. — Люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, мамуля, — она буквально может представить улыбку на его лице. — Это ребенок? — Ты имеешь в виду, мой несуществующий ребенок? — фыркает Миллс, оборачиваясь. Эмма сидит на краю своей кровати, руками сжимая ткань одеяла, всё ее тело напряжено. — Ага, он… Слушай, я ляпнула сгоряча… — Это больно. — Ну, быть названной шлюхой тоже. На минуту воцаряется молчание. Костяшки пальцев Эммы побелели, и она прикусывает губу с такой силой, что, Реджина боится, вот-вот прокусит её до крови. — Перестань кусать губы, — говорит она, присаживаясь рядом. Её ладонь осторожно касается руки Эммы, и та вздрагивает, но не отодвигается. — Ты права. Я перешла черту. — Это извинение? — Не слышала, чтобы ты тоже извинилась. Блондинка поворачивает к ней лицо. — А это поможет? Миллс пожимает плечами. — Не ожидала, что шоу доберется до меня, — говорит она, и Эмма смотрит, ожидая продолжения. — Я вообще не ожидала, быть втянутой в это глупое, отвратительное соревнование. — И я, — раздается в ответ. — Господи, как хорошо, что здесь нет камер. Поцелуй был чертовски неловким. Реджина смеется. — Сухие губы? — Это во-первых, а во-вторых он пытался пропихнуть язык. Я не виню его, правда. Он втянут в шоу, где двадцать женщин соперничают за его внимание, а он даже не может переспать ни с одной из них. — А ты бы согласилась? Она знает, что когда (если) они достигнут финальной тройки, кого-то ждет романтическая ночь в отеле с Холостяком. Но, черт, нет. Эмма врезается в её плечо. — Хватит грязных намеков, — говорит она, и её тон звучит светлее, чем был прежде. — Я не это имела в виду… — Знаю, — выдержав паузу, она продолжает: — просто ты не первая, кто назвал меня шлюхой. Я люблю секс, но с отношениями не ладится. — Дэниэль был моим первым, — признает Реджина. — Мне было двадцать. — И потом появился ребенок? — Генри. Его имя Генри. Я тогда только защитила диплом. Дэниэль работал на конюшне. Он был безумно счастлив, когда я рассказала ему, и я хотела быть матерью… может, не тогда, а чуть позже… — Так, вы, ребята, в разводе? — Он умер. Прежде чем Генри родился, прежде чем мы успели пожениться. Несчастный случай на конюшне, удар лошади. Эмма сдвигается и сжимает её руку в качестве поддержки. Обычно Реджина ощетинивается на этот жест, но сейчас он не дает ей погрузиться в скорбь (по-прежнему подавляющую, будто не прошло десять лет) с головой. — Это отстой. Миллс выпускает влажный смешок. — Сейчас я хотя бы могу говорить об этом, не впадая в полнейшую истерику. Уже что-то. — И у тебя есть Генри, — говорит Эмма задумчиво. — Да. У меня есть Генри. Каким-то непостижимым образом, от этого разговора стало легче, ужас недоверие и старая боль немного отступили, и Реджине хочется сказать спасибо, но слова застревают в горле. Вместо этого, она аккуратно обнимает Эмму. Та замирает, прежде чем расслабиться и положить подбородок ей на плечо, пальцами нежно проводя по лопаткам. Это успокаивает. Миллс отстраняется, и Эмма ослабевает объятие и широко улыбается. — Я рада, что встретила тебя. Даже если из этого дерьмового шоу ничего не выйдет, я рада, что мы друзья. — Да, — сердце в груди просит большего. — Друзья.