Помойка для грешников

«И сказали друг другу — обожжём кирпичи огнём и построим себе город и башню высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде чем рассеемся по лицу земли», — Книга отчаяния, бытие Уголька, глава 2.

— Уголёк, — сказал мне парниша. Чем дольше я смотрел, тем моложе он казался. Пока я мысленно остановился на двадцати. — Так меня зовут. Уже держась на своих двоих и превосходно себя находя, я видел вокруг нас крошечную рощицу из одинаковых согнутых деревьев. То растение, приютившее меня в корнях и не желавшее отпускать, казалось самым мощным и здоровым из всех. Прочие напоминавшие боярышник деревца можно было сосчитать по пальцам. Чувствуя дискомфорт в глазах, я нервно моргал, ощупывал карманы брюк и рубашку; меня приводила в диссонанс и тревогу даже странная мрачная погода, и одним из страхов была близость какой-нибудь местной нежданной грозы. Глянув на небо и увидев отчётливый зелёный цвет на тучах, я, весьма вероятно, позеленел и сам. Дети пожирали меня глазами, наблюдая, как диковинного зверя, ну точно ждали, что я сейчас встану на голову или поползу на брюхе. Или прыгну на дерево, как полоумный кот. Честно говоря, я бы мог, просто опасался, что оно сломается пополам. — Ну Вы и здоровый, — не удержалась от невольного комментария рыжая девушка с крохотным тощим хвостиком на затылке, который пересекали синие пряди. Когда я поднялся, всем им пришлось задрать головы; из широкого воротника рыжей по такому поводу высунуло крошечную усатую голову какое-то пушное белое животное, горностай или ласка. Я осторожно отряхивал чумазую одежду от земли, стараясь держать всех юнцов на виду, но остался с носом. Минимум трое совершенно одинаковых девочек в полосатых штормовках кружили вокруг меня так шустро, что я насчитал семерых прежде, чем закружилась голова. Только одна отличалась от двух, очевидно, своих сестёр резкими чёрными волосами, соболиными бровями — их негатив, мрачная копия. А две другие девочки были совершенно белы при их ярко-оранжевых глазах. Снежные гривы приподнимались при каждом движении, словно невесомые. Чистые одуванчики. — Как вы узнали… что я буду здесь? — я оформил свой первый вопрос, грузно кашлянув в кулак. Первый энтузиаст, называвший меня стариком, был самым словоохотливым со мной, поэтому я смотрел на него. Если его так называемое имя — Уголёк — не было шуткой, то оно подходило обладателю. Шахтёр или трубочист, на минуту выбежавший с работы, к тому же, типаж был аналогичный. Сливово-чёрные волосы с масляным отливом, миндалевидные тёмные глаза, кожа смуглее, чем у всех присутствующих девчат. Из-за широкого комбинезона он казался внушительным, но комбинезон предательски проваливался на животе и широко свисал с жилистых запястий, обнажая истину — все они, включая этого «Уголька», очень худы. — Сложно не заметить. Мы видели, как звезда сегодня падала в море. Искали тебя всё утро. Так что мы, похоже, понимаем, что ты такое. Не отчаивайся больше, всё в порядке. Простые для детей аргументы казались мне чем-то сверхъестественным и придавали делу аромат абсурда. Я не успел окончательно прижиться к мысли, что смог уцелеть, но меня не собирались одаривать временем на акклиматизацию. Когда Уголёк повернул голову, по волосам пробежал сочный фиолетовый перелив, который трудно было проглядеть. Можно полноправно признавать меня слепым, потому что только потом я увидел, как парень нетерпеливо помахивает гибким полосатым хвостом с тонким гребнем. За его ногами, чёрт побери, чуть ли не подметал каменистую землю здоровенный хвост, как у настоящей ящерицы, в красно-пепельную полоску. В моём лице наглухо опешил носитель армейского чина и неприятного опыта разных боевых ранений и редкостных выродков. Боязно оставалось представлять, какова прочая, скрытая просторной одеждой часть тела этого живого юноши. — А что вы такое… Могу я поговорить с кем-то постарше вас? — осторожным подходом выспросил я, сразу перебивая себя и едва отрывая глаза от… его металлически блестящего хвоста. — Конечно. Ласка самая старшая, — парень мотнул пальцем мне за спину. Следуя его подсказке, я возвратился взглядом к рыжей девушке и оказался в тупике. Возле её шеи карабкалось на плечо изящное белое животное, а я не понимал, кого он всё-таки имел в виду, ласку или её хозяйку. — Смотрите на его тень! От этого возгласа меня кольнуло холодом под лопаткой, и я заметно вздрогнул. Последовав призыву звонкого голоска, я опустил глаза под ноги, пытаясь найти её, тень. С рассеянным светом хмурого фосфорицирующего неба было бы неожиданностью обнаружить хоть её останки. И неожиданность рухнула на меня в полной мере. Теряя себя, солидность, тяжёлые годы, достоинство и прошлый статус, я отпрыгнул от пространного чернильного пятна за своей спиной и чуть не сшиб одного из детей. Наконец-то, соизволил заметить: от меня падала небывало чёткая, тёмная тень, да ещё втрое громаднее, чем нужно. Я пошевелил руками и головой, пытаясь найти своё с ней родство, но тень не подчинялась, только прилипчиво преследовала мои ноги и не особо менялась в габаритах. Она могла походить на меня больше, упрись я руками в бока: тогда локти спародировали бы ту раскидистую фигуру, которая ползла за мной по земле. Окончилось тем, что я с размаха врезался в дерево, а оно пожаловалось мне ответным хрустом. — Ослабнет? — вполголоса обратилась рыжая к парню, неотрывно рассматривая ту лужу тьмы, которая ко мне привязалась. Уголёк буркнул ей что-то неуверенно-оптимистичное, будучи заметным фанатом неопределённых речевых оборотов; мол, должна. Они увели меня от Сада, чтобы я не переломал остальные деревца. Оглянувшись, я запомнил его ещё более жалким — около дюжины разреженных стволов, щепки от пней и коряги на гладкой серой земле и лишь одно пристойное и рослое дерево с бронзовою ржавеющей кроной. Услыхав принесённый ветром знакомый запах сырости и скрип, я остановился, словно узнал и разыскал дорогу, но Уголёк чертыхнулся и воспретил смену маршрута, говоря, что им совсем в другую сторону. По мне так всё это предприятие было бессмысленным караваном в мёртвой каменной пустыне. Ровно отрубленный от зелёного неба горизонт преломляли горбы загубленной техники и вовсе неузнаваемые обломки. Без интереса и энтузиазма я перешагивал за темноволосым юношей, пытаясь распорядиться на ходу своей продешевившей жизнью, а наблюдал лишь, как армейские брюки покрываются бежевой каменистой пылью до самых колен. Близняшки тащились за мной и что-то мурлыкали, и спустя долгое время я понял — это в унисон воют их животы, все три одновременно. Я же соглашался с тем, что жизнь не сахар, начиная на сей раз истинно дубеть от холода. На ровном месте ведущий нас юноша вдруг взял и сошёл прямо под землю, уже после чего я разглядел полузасыпанную широкую лестницу подземного перехода. Зря я надеялся, что внизу будет теплее: меня ждала безмолвная, чёрная, как погреб, станция (?), облагороженная лишь бойницами и редкими лестницами одна другой дальше. Вместо ожидаемого поезда метро и хотя бы вагонетки нам досталась закреплённая на рельсах ровная площадка: её красили поручни спереди и силуэт рулевого механизма. Девушка с лаской вступила в свои упомянутые обязанности лидера: подсадила девочек, за талию забрасывая их на платформу, и легко расправилась с управлением, меня же настоятельно усадили на пол. Горстка держащихся за меня дисператионцев немного согревала и утихомиривала панику в душе, поскольку площадка с ветерком покатилась под лёгкий наклон и изредка замедлялась по воле Ласки, когда та заставляла тяжёлую лязгающую конструкцию медленно свернуть на острых развилках и скатываться дальше. Где-то в темноте мелькал и громыхал транспорт, подобный нашему. Я поймал себя на том, что сам придерживаю подростков за их мешковатую одежду. Когда наши рельсы выровнялись, меня позвали прыгать с замедляющейся до полной остановки площадки. Мы оказались ниже, чем в начале пути, поэтому долго карабкались по многоуровневой лестнице (дети забегали вперёд и дожидались утомившегося меня), прежде чем над моей головой протянул свои многотысячные бетонные высотки город под уже знакомым серым небом с кисло-зелёными облаками. Безапелляционно я согласился с новым прозвищем, которое они назвали мне: этот район именовался Ульем. Всё было наполнено однообразной деятельностью и наседающим на уши раздражающим гулом. Множественные квадратные соты заслоняли свет солнца, которого я, кстати, сегодня так и не увидел. Серые костлявые фигуры в подавляюще грязной одежде жужжали, прилипая к тем или иным дверям, где создавали ступор — ни зайти, ни выйти. — Лучше тебе быть осторожным. Здесь давным-давно не бывало, как ты сказал, изгнанников?.. Дай-ка подумать. Близняшкам сейчас четырнадцать, значит, последний приходил семь лет назад. Видел те деревья? Я даже не знаю, как местные могут с тобой обойтись… Рассказывая это, деловито качающий изогнутым кончиком полосатого хвоста Уголёк заталкивал меня в небогатую рыночную палатку на входе в переулок. Ласка с девочками остановилась на углу и решала, кто из них ринется рисковать собой в настоящей давке у стен какого-то муниципального здания, где им прочили слабую надежду на еду. — Сегодня моя очередь, — произнесла одна из беловолосых девочек, подставив ладони под несколько жестяных жетонов (монет?), которые дала ей рыжая. С переживанием за этот божий одуванчик я вытянул шею и смотрел, как нежная, тонкая фигурка ребёнка в серой полосатой куртке проскальзывает в плотную толпу. — Кто вы такие? — повторно спрашиваю я, когда на меня пытаются нагромоздить огромную растрёпанную куртку с балдахином. — Мы? — Люди в Ди… Дис… — мне сложно вспомнить название, ведь я впервые столкнулся с ним только прошлым утром. — Мы люди, — ярчайший представитель людей пожал плечами и качнул туда-сюда выгибающимся хвостом, недоумевая в резонанс со мной. Ясно, я понял. — Можете называть его Пиратом, пока не запомните целиком. Нам нравится думать, что мы нарушители и преступники, которых хочет казнить весь белый свет, а мы ещё живы и свободны им назло, — Ласка пришла на помощь, подсказывая мне слова и махом застёгивая воротник, который я не мог одолеть. Толпа в частности прилипала к тротуарам, а по середине улиц сновали только отъявленные храбрецы. В ожидании нашей беловолосой спутницы, добывающей еду, я заметил на дороге одинокую женщину. Её так грубо выпихнули из кучи возле продуктового магазина, что несчастная выронила добытые куски из рук и рассыпала по дороге. Её подошёл толкнуть и оскорбить ещё какой-то тип в чёрной рясе. Похоже, брань была горожанке безразлична — она глядела только под ноги этому типу, на втоптанный в грязь едва-едва давшийся ей в руки хлеб, даже не рыдала и не причитала — сил уже не было. Тип в чёрном поплёлся дальше, и тут из кучи выбралась девочка-близнец с немного потолстевшей курткой. Она обняла женщину и подняла её с колен, прежде чем мы пробрались к ней. И тот же агрессор опередил нас, надвигавшийся с руганью теперь на беловолосого ребёнка. — Э-эй-эй, тебя какая блоха укусила? — вызывающе прикрикнул выскочивший вперёд Уголёк, загораживая девочку. Всей улице был виден его яростно молотящий по воздуху чешуйчатый хвост в ярких полосах. Я тоже вступился, в свою очередь собираясь заслонить подростков от конфликтёра, а то и хорошенько наподдать ему по представившемуся поводу. Мордобой бы меня взбодрил и отрезвил от странной меланхолии, которую я тащил на плечах из самого Сада. В самом деле, меня злило такое обращение к людям, которые были добры со мной. — Стой! Не трогай его, — не позволяя мне вмешаться, хвостатый парнишка резко рванул меня за бок и оттащил назад, держа дистанцию к этому одичалому дисператионцу. — Конец всякой плоти придёт… ибо земля наполнилась от неё злодеяниями… и вот, Он истребит их с лица… Выслушивая бредящий дребезжащий голос, я замечал, как охровая роба Ласки крохотными движениями уползает вниз и вбок. Рыжая осторожно заползла агрессору за спину и вдруг метко зарядила крупным камнем ему в затылок. Незнакомец завалился лицом на дорогу; спала его сбитая шапочка, обнажая искусанную голову. По красному пятачку раны на затылке прыгали бескрылые жуки, ими кишела вся голова и от их беготни шевелились волосы. Согнанные со своих вкусных розовых ранок, насекомые метались друг по другу, чуя неладное. Прохожие без уговора отхлынули в разные стороны, образовав пустующее пространство с телом посередине. Ласку никто даже не думал обвинять, диковатые взгляды смотрели лишь на полную насекомых голову. — Пси-паразиты, — проронил Уголёк пояснительную справку намеренно для меня и негромко отрезал, обращаясь ко всем нам. — Уходим. Он с вытянутой руки кинул на бессознательное тело зажжённую спичку и тут же отскочил, как от привидения. Таща меня, дети убегали от дальнейшей сцены, пробились к одному из безликих жилых небоскрёбов и стали карабкаться в одно пустующее без рамы окно первого этажа. Видимо, их альтернативный вход. — На каком вы живёте этаже? — потухшим голосом спросил я. — Всего-то тринадцатый. Давай, залезай. С последней надеждой я взбирался на подоконник, пыхтя по ходу дела: — И здесь нет лифта? — А что это? — Ты сегодня не ешь, — выжимая из меня последние крупицы эмоций, которые я не израсходовал сегодня, меня всё же удивил хвостатый парень, не пригласив меня за общую трапезу. Но ломоть зернового хлеба он всё-таки дарствовал с собой и оставил меня отдыхать в небольшой каморке, слишком потрёпанным, чтобы спорить. Я увалился на чьё-то спальное место, не снимая пыльных ботинок, и собирался переварить своё новоселье и встречу с семьёй (?) Уголька, но незаметно для себя отключился. Мальчишка оказался прав. В итоге тень приняла вразумительный размер и определилась с очертаниями. Я оторвал себя от матраса в той же тёмной комнате; поперёк моей койки падал дневной свет из дверного проёма. Удостоив разминкой плечо, которому не посчастливилось тесно соседствовать с панцирной сеткой кровати всё это время, я несмело оглянулся на тень, находя её куда более натуральной. Теперь она признавала коренастую форму моего сильно раздающегося в груди и плечах тела, ёрш недлинных волос и окладистую бороду. Только на боках всё ещё висели излишние конструкции, как у раскоряченной на разделочной доске птицы. Я повернулся — это сместилось на спину, имитируя щипаные и мятые крылья. Разумеется, таковая аппликация дополняла только мою новую тень, а в действительности спина была верна мне и оставалась прежней. — Твою мать, ангелочек! — саркастично выдал я, снова шарахаясь от своего бреда, как ненормальный, и отменно врезался в кровать. Запнувшись в тесном помещении, я едва не рухнул мимо койки. — Эдемец, что с тобой? — на пороге появился один из близнецов, обнаруживая себя ломающимся мальчишеским голосом. Я очень неверно посчитал тройняшек сёстрами, и мне хватило ума промолчать об этом, ибо трое оказались сёстрами и братом. Естественно, я не решился огорошить его своими галлюцинациями, но он принёс мне собственных. Растянувшаяся по полу тень неподвижного беловолосого паренька наклонилась и протянула мне руку по скрипучим доскам. Я, верно, ошалел от смелости и коснулся её пальцем. Вернее, коснулся обычного пола. Тень мальчика разинула рот в карикатурной улыбке от уха до уха и отклонилась обратно. — Иди с Угольком на промысел, раз уж проснулся. Тебе тоже нужно добывать еду, — мальчик не был удивлён поведением своей тени и ничего опасного не увидел, видимо, благополучно сочтя меня каким-то бешеным. Я тухло улыбнулся и кивнул, поднявшись, осторожно двинулся навстречу светлой соседней комнате.