Психолог

Я не знаю, куда я иду. Мне просто всё равно. Всё равно, что мои ноги примерзают к дороге, что моё тело очень сильно дрожит от холода, а внутри всё сжимается. Всё равно, что в душе пусто. Всё равно, что я чувствую себя просто ужасно. Хотя нет, я не чувствую себя ужасно, не чувствую себя хорошо. Мне кажется, сейчас я не чувствую себя никак. Я умер. Умер морально и эмоционально. Теперь остаётся только существовать. Я шёл в течении часа. Люди смотрели на меня, как на ненормального, потому что я шёл в рубашке в такой мороз. Но мне не хотелось идти домой, не хотелось идти никуда конкретно. Хотелось уйти от своих мыслей, от боли. Но куда бы я не пошёл она будет со мной. Никогда не думал, что смогу настолько привязаться к парню и о том, что меня предадут. Зачем он это сделал? Это и было его важным делом? Иду, не обращая внимания на то, что всё тело немеет от холода. Глаза сухие, не получается выдавить из себя ни единой слезы, но внутри водопад, война любви и ненависти к этому человеку. Хотя нет, не ненависть, а разочарование. К человеку, которого полюбил, к себе, к чувствам, к жизни. Весь мой мир перевернулся, всё, чем я дорожил мгновенно потеряло свои цвета, краски и ценность. Может, мне уволиться и уехать из этого города? Но куда? С родителями я не лажу, брата сейчас не хочу видеть. Да и что я им скажу — меня бросили, выставили посмешищем? Нет, так не пойдёт. Надо найти причину моей апатии и вытрясти из него объяснение. Хотя нет, я не желаю его видеть. Я не хочу видеть ту улыбку, которая заставляла улыбаться и меня, не хочу слышать тот голос, который вызывал мурашки по всему телу. Я не хочу даже дышать тем воздухом, которым дышит он, не хочу ходить по тем улицам, по которым он ходит. Всё настолько сложно, что разрываюсь на части. Видимо, сегодня вечер пройдёт в компании алкоголя и кота. После трёх часов бездумного брождения по городу и отморожения конечностей, я сам не заметил, как дошёл до дома. Мне больше некуда было идти, больше не хотелось проводить время на улице, поэтому я зашёл в дом. На полу были раскиданы вещи, потому что я в спешке собирался к… к… нет, не могу произносить его имя, ещё слишком рано для того, чтобы смириться с тем, что произошло. Мне не хотелось ничего. Хотелось только напиться, заглушить эту боль, почувствовать лёгкость. Достав из бара виски, я, даже не потрудившись налить напиток в стакан, стал пить из горла. Я чувствовал, как неприятная на вкус жидкость обжигала мне горло, внутренности, но всё равно продолжал пить. Я пил, пока в бутылке не осталась половина. Выпить залпом 0.25 литра виски? Наверное, это мой рекорд. Поморщившись, я почувствовал, как не могу дышать из-за крепости алкоголя во внутренностях. Воздух обжигал только сильнее. Я схватил с полки свечку и занюхал ей. Так-то лучше. Снова припадая к бутылке, я опять выпил половину. Так и закончилась бутылка дорогого виски. Отлично, Джерард, ты просто шикарно отложил эту бутылочку для гостей. Ну ничего, им там вроде осталась ещё литровая бутылка ликёра «Jim Beam» с вишнёвым вкусом. Кстати, я даже ни разу не пробовал его… Но я только попробую. Я же не буду пить всё, да? Я даже не заметил, как осушил бутылку за несколько глотков. Как я это делаю? Да я сам не понимаю! Такое чувство, будто бы я сжёг себе все внутренности, в частности горло, но я не чувствую лёгкости. Я чувствую только ненависть. Ненависть к человеку, которого любил ещё вчера, за которого готов был умереть, которому готов был отдать девственность, анальную девственность. Я почувствовал прилив злости, когда уже ударил со всей силы стену кулаком. Митчел вздрогнул. Из моих глаз брызнули слёзы. И не от физической боли. Боль внутри была куда сильнее. Мне было противно быть собой. Удар. Я ненавижу себя. Удар. Как я мог довериться человеку, который в конечном итоге меня предал? Удар. Я же грёбаный психолог. Как я не понял его мотивов? Удар. Я ненавижу его всей душой. Удар. Я люблю его всем сердцем. Удар за ударом. Мои руки уже превратились в кровавое месиво, стены тоже были в крови. Я не чувствовал, что кулаки болят. Я только хотел чувствовать боль. Я хотел этого больше всего на свете. Но этого не было. Во мне бушевали только два чувства: любовь и ненависть. Как же я хотел проснуться сейчас. Проснуться, понимая, что это был самый страшный сон в моей жизни. Проснуться в объятиях моего трудного подростка. Проснуться, забывая этот дурной сон. Проснуться, посмотрев на человека напротив и вновь почувствовать, как бегут мурашки по всему моему телу, как всё сжимается внутри от желания быть ближе к нему, хоть ещё ближе быть уже просто невозможно. И я снова ударяю в стену уже из последних сил. Как бы я хотел сейчас машину времени. Я бы вернул время назад. На вчерашний день. Я бы не допустил секса с ним, я бы не предложил ему встречаться. Или я бы вернул время на полгода назад. Тогда я бы вообще в него не влюбился. Я бы не стал подпускать его ближе к себе, не стал бы доверять ему. Да и вообще не стал бы его брать, как пациента. Всё было бы куда проще, и у меня бы не было этих проблем. Но у меня нет машины времени, а ошибки прошлого исправить нельзя. Ошибки есть ошибки, на них нужно учиться, но, к сожалению, ничего нельзя изменить, тебе не дают второго шанса. Я обессиленно упал на пол, ложась лицом к потолку. На улице было уже темно. Не знаю, сколько сейчас времени. Мне всё равно. Я не хочу знать ничего. Я не хочу никого видеть, ни с кем разговаривать. Я не хочу вновь идти в ту школу. Я не хочу видеть Уайта, который снова будет с жалостью смотреть на меня. Я не хочу видеть учеников этой школы, которые видели ту фотографию. И, без сомнений, я не хочу видеть Ф… нет, не могу. Я не хочу видеть того, кого безмерно люблю, кого безмерно ненавижу. Митчел подошёл к моему лицу и стал обнюхивать его. — Что, Митчи? — мой голос звучал очень слабо и тихо. — Видишь, что мне плохо? Пришёл меня поддержать? — в ответ я получил лишь жалобное мяуканье. — Лишь ты один меня понимаешь. Только тебя я не убью в таком состоянии, — моя рука опустилась на белоснежную мягкую шёрстку моего кота. — Да, я плачу. Да, твой хозяин — тряпка, — Митчел подавался головой вперёд и сам тёрся об мою руку. Соскучился мой котёнок, хоть он уже давно и не котёнок. — Что? Нечего сказать? Ну и правильно, ничего не говори. У меня тоже нет слов, — кот замурлыкал. — Я вообще не понимаю, как он это сделал? Нет, даже не «как», а почему. Почему он это сделал? Неужели я настолько плохой человек, а, Митчи? — он лишь продолжал мурлыкать, свернувшись клубочком у меня на коленях. — Может, я что-то плохое ему сделал? Или, может, я недостоин быть рядом с таким умным, я бы даже сказал, идеальным человеком? Да нихера он не идеальный! Он говно, а не человек! Я его ненавижу, — на этих словах я сам не заметил, как сжал шёрстку Митчела, от чего тот мгновенно перестал мурлыкать и громко мяукнул. — Ой, прости, прости, Митчи, я не хотел, — я стал наглаживать то место, на котором сжал шерсть. — Прости, просто… вроде бы только вчера всё было хорошо. Даже нет, не так. Вчера всё было великолепно. Великолепнее некуда. А уже сегодня во мне кипит ненависть к нему. И я хочу его побить. Хочу набить ему морду… — на последнем слове кот поднял голову с колен и возмущённо, как я подумал, посмотрел на меня. — Прости, прости, лицо, набить ему лицо. Как тогда, когда он был под наркотой. Хочу, чтобы кровь текла ручьями по его лицу. Хочу, чтобы он не чувствовал ничего, кроме боли. Как и я сейчас не чувствую ничего, кроме боли, сжирающей меня изнутри.