Психолог

— Бобец, проходи, — я поприветствовал друга дружескими объятиями. — Ты слишком рад меня видеть. Не похоже на тебя, — Брайар сузил глаза, показывая своё недоверие ко мне. Честно говоря, он стал похож на китайца. На китайца-блондина. — А вот, ищи в этом какие-то скрытые смыслы, — я усмехнулся. Настроение действительно было хорошим, пока я не вспоминал о Фрэнки. Фрэнки… ну вот зачем?! — Всё, иди заказывай пиццу. Телефон на тумбочке. Нужно ещё сходить в магазин, купить всякой ерунды. — Я так и знал, что будет пицца. Ты без неё не можешь. — Какой же праздник без этой еды богов, чувак? — я пожал плечами и улыбнулся. Пока мой друг заказывал пиццу, я не делал абсолютно ничего. Я просто сидел на диване и следил за его действиями. Когда пицца была заказана, мы побрели в магазин. Солнце всё ещё светило, но уже склонялось к горизонту. Мы шли и разговаривали на разные философские темы: от религии до смысла жизни. Как я уже говорил, Боб был очень хорошим собеседником. С ним можно было и подурачиться, и поговорить на какие-то действительно серьёзные темы, которые не с каждым затронешь. В этом была его прелесть. Но иногда он становился просто невыносимым, потому что имел привычку обижаться на всякую фигню. Мне очень нравилось с ним дружить, хотя бы потому что наши вкусы в музыке, мировоззрение и даже вкусы на девушек совпадали. Я знал, что если расскажу ему о Фрэнке, он примет меня таким, какой я есть, даст действительно дельный совет, но почему-то я всё равно молчал и ничего не рассказывал. В глубине души я боялся, боялся, что он оставит меня одного, не поймёт. Этот секрет меня убивал изнутри, ведь не было ни одной вещи, которой бы Боб не знал обо мне. — Так я тебе и говорю, некоторые люди хотят выделиться из серой массы, тем самым и попадая в серую массу, — практически кричал Боб, размахивая руками. — А я что, спорю? — я пытался говорить тише, чтобы и Брайар, последовав моему примеру, снизил громкость голоса. — Каждый хочет быть индивидуальным, но ни у кого это не получается. — Именно так! — чёрт, его голос становился только громче, и я стал осматриваться по сторонам, боясь ненавистных взглядов в нашу сторону. — Какие же люди глупые. Они действительно думают, что смогут стать «личностями», — он показал ковычки пальцами. — Личностью может стать только тот, кто никогда даже не задумывается о таком понятии. Мне кажется, все люди просто придурки, — я бы не сказал, что Боб уж очень добрый человек по отношению к другим людям… Мы зашли в магазин, бросая в тележку всё, что, как нам казалось, было нужным. Взяли свечи, салфетки, несколько бутылок шампанского и несколько — вина, торт… боже, будто бы на свидание собираемся. Когда покупки были тщательно уложены в пакеты, мы быстро пошли к моему дому, потому что, во-первых, скоро должны были привезти пиццу, а во-вторых, Рэй и Криста должны были придти через 10 минут. Встретились мы с нашим университетским другом около порога. Ну да, чуть-чуть задержались. На 15 минут. Кто же знал, что они такие пунктуальные. — Вам уже принесли пиццу, — сказал Рэй, как только заметил нас. Ну прекрасно, ни «здравствуйте», ни «до свидания». — Ну и где она? — спросил я, недоумевая, как мы могли так долго ходить в магазин. Но это Боб виноват, что мы долго шли. Он сказал, что знает короткий путь от магазина до моего дома. В итоге мы заблудились в лабиринте дворов, а практически каждый дом становился для нас тупиком. — Ну, её принесли и унесли, — пожала плечами Криста. Но я увидел в её мимике какой-то подвох. — Крис, я всегда вижу, когда мне врут, — девушка тут же покраснела, а Рэй с довольной улыбкой на лице достал из-за спины четыре огромные пиццы. Ну наконец-то, моя прелесть. Все сидели вокруг круглого стола в гостинной, громко разговаривали, ели пиццу, пили шампанское. Никто и не замечал моего плохого настроения. А оно действительно сильно упало после того, как Рэй спросил меня о Фрэнке. Мне пришлось быстро объяснять Бобу, кто такой Фрэнк, мне пришлось снова вспомнить его глаза и улыбку, мне пришлось снова почувствовать себя виноватым перед ним. Мне захотелось напиться. Напиться так, как я напился тогда у Фрэнка. Напиться до беспамятства. Напиться до такой степени, чтобы уже не понимать, что я делаю и что говорю. И я стал пить. Я пил бокал за бокалом, даже не закусывая. Пил, пока всё вокруг не превратилось во что-то непонятное, пока моя гостинная не стала крутиться вокруг своей оси, пока мои губы не стали расплываться в улыбке сами по себе, пока я не стал думать о том, как сильно влюбился в Фрэнка, в моего Фрэнки, думать об этом так ванильно, что аж самому хотелось тошнить. Рэй и Боб тоже знатно напились. Их зрачки расширились, и они начали петь песни во весь голос. Одну из песен, которые они пели, я узнаю из тысячи — гимн моего института. Да, мой институт настолько крутой, что у него даже есть свой собственный гимн. Одна лишь Криста пила в этот вечер в меру. Она смотрела на своего парня и его друга, как на полнейших придурков, прикладывала руку ко лбу каждый раз, когда они сменяли одну песню другой. Надо сказать, репертуар у них был так себе. — Джерард, а ты всё ещё пишешь песни? — спросил у меня Рэй после того, как они не смогли придумать себе следующую песню для продолжения. Я хотел было ответить, даже уже открыл рот, но Боб меня опередил: — Конечно пишет! — его голос снова был слишком громким, из-за чего даже Криста оторвалась от своего телефона и стала внимательно слушать то, что происходит вокруг. — Его последние песни такие грустные. Если бы я его не знал, я бы подумал, что он, — здесь Брайар икнул, — грёбаный суицидник, — Рэй вопросительно повёл бровями и уставился на меня. Я лишь поднял плечи, не зная что ответить. — Спой последнее, что ты сочинил, — в Рэе проснулся интерес. Его опять поддержала Криста, а Боб и вовсе стал кричать, что мои песни — «лучшее, что он когда-либо в жизни, блять, слышал». Между тем я терялся в сомнениях. Спеть последнее, что я написал, значит для меня раскрыть им свою душу, вывернуть наизнанку все свои чувства по отношению к парню, в которого я влюблён. Конечно, я бы мог спеть что-то из своих достаточно старых песен, но не хотел этого делать. Просто потому что я выпил залпом ещё один бокал вина и последние частицы разума меня покинули. Я играл ту самую песню, которую сочинил практически перед их приходом. Я играл и пел, буквально изливая душу перед этими тремя людьми. И я чувствовал, что они это понимают. Конечно, играть на гитаре в нетрезвом состоянии — задача не из лёгких, но, преодолевая все преграды на своём пути, я с ней справлялся достаточно хорошо. Как только я закончил петь и доиграл последний аккорд, все мои гости захлопали в ладоши. — Это очень круто, Джи, — первой высказала своё мнение девушка Рэя. — Такой текст мог родиться в голове только у того человека, кто действительно страдает по кому-то. Прости меня за мою бестактность, но эта песня о Фрэнке? — Криста была очень вежливым человеком, что очень удивляло меня. В гостинной воцарилось молчание. Все смотрели на меня в ожидании ответа, а я не мог выдавить из себя ни слова. Признаться самому себе в том, что эта песня была посвящена Фрэнку, я мог, но я даже не представлял, как сложно в этом признаться другим. — Да, — на выдохе сказал я, посмотрев в пол. Мне не было стыдно за мою сентиментальность, мне было лишь грустно от того, что я не могу спеть эту песню Фрэнку. — Думаю, да. Строки этой песни начали зарождаться в моей голове в тот день, когда мы познакомились. Сначала я до конца не осознавал, что они о нём, но как только это долшло до моего мозга, я смог вставить недостающие слова и сделать из простых строк песню, — выдал я на одном дыхании, уже не смотря в пол, а вглядываясь в глаза, в душу каждого из этих людей, потому что мне было очень важно, чтобы они поняли то, что я говорю им. — Джи, мне кажется, раз тебе не удалось поговорить с Фрэнком в школе, тебе не нужно ждать завтрашнего дня. Тем более, шансов, что завтра он появится в школе, — один на миллион. Тебе нужно пойти к нему домой. Прямо сейчас, — я опять повторяюсь в отношении Боба: он всегда может дать дельный совет.