О внезапных желаниях

В глазах его плескалось безразличие. Невероятно, в этих зеленых, выразительных глазах, больше не было ни огня и ненависти, ни неуемной энергии, что плескалась через край даже в палате суда. Ричард удивлялся, глядя на безвольно, но при этом грациозно лежащего на шкурах эпиарха, молча и покорно позирующего Диамни. Сам же Коро был вулканом страстей, которые кипели в его душе. Дикон явно чувствовал едва сдерживаемое желание художника кинутся перед осужденным на колени и, прижавшись губами к изящной руке Ринальди, уверять его в том, что он не считает того виноватым. Но Коро держался изумительно, продолжая рисовать. И это было понятно, кроме художника и осужденного эпиарха в камере было еще двое: старый толстый монах и уставший, то и дело клюющий носом стражник. Приказ анакса — преступник не должен оставаться один ни на минуту. Ричард тяжело вздохнул бы, если бы мог. Они с Диамни пробрались сюда обманом. Но удастся ли задуманное? Художник злился, время шло, а такой необходимой для разговора приватности не было. Коро, ко всему прочему еще и переживал о том, что для достижения своей цели ему пришлось обмануть Эрнани, представ в глазах юного эпиарха бесчувственным истуканом, которому было безразлично все, кроме своего искусства. Тот взгляд молодого Ракана, в котором читалось презрение к учителю зацепил даже Ричарда. Эрнани страдал, очень. Все, что произошло с его любимым братом, давило юношу и просьба Диамни была ему более чем неприятна. Но, тем не менее, у него хватило духа просить за художника перед зашедшим к нему анаксом. Диамни трепетал, моля Ушедших о том, чтобы получилось подобраться к Ринальди, а Ричард в это время разглядывал Эридани, впервые стоявшего к нему так близко. Дик, уже не стараясь быть беспристрастным, решил для себя, что Эридани ему не нравится. Да, он был красив, статен, благообразен, да, на его лице лежала печать печали, но… Ричард не мог найти в себе и каплю симпатии к тому, кто осудил на страшную смерть невиновного брата. Подлец… Подумать только, а ведь Дик считал всех Раканов почти святыми, кроме ужасного и жестокого Ринальди. Но на самом деле все получалось совершенно не так. «У него золотое сердце, у этого эпиарха» — сказал мастер Сольега и Ричард ему поверил, так же как поверил своему учителю Диамни. И сейчас даже далекий от этого мира Окделл понимал, что лучшего анакса чем Ринальди Кэртиане не найти, но кто-то решил иначе. Кому-то потребовалось убрать лучшего игрока с доски и очернить его память в глазах потомков. И кому-то это удалось. Ведь все в мире Ричарда почитают Ринальди Леворуким и Чужим, коварным исчадием Лабиринта, которым пугают детей. Проклятье! Анакс благосклонно разрешил художнику подняться в башню и закончить начатое. И ему определенно понравилась мысль, что мастер рисует демона. Диамни поблагодарил Эридани и, не глядя на подавленного Эрнани, отправился вслед за охранником. Половина дела была сделано, но… Уголь послушно летал над пергаментом, художник, переполняемой тревогой и волнением, о которых мог знать только Ричард, жадно вглядывался в свою прекрасную натуру. Плененный леопард, именно таким видел Диамни Ринальди. Дикон же думал совсем о другом. Ракан все больше напоминал ему не леопарда — Ворона. Как странно. Глядя на осужденного глазами влюбленного в него художника, Ричард постепенно менял свое отношение к Рокэ Алва. Что и говорить, у него было довольно времени, чтобы подумать, и осознать, что там, в далеком Талиге, дела могли обстоять примерно также, как сейчас в Гальтарах. Рокэ сильная и перспективная фигура и очень многие хотят вывести ее из игры, поливая маршала грязью. Рокэ силен, спокоен и его спину прикрывает хитрый и опытный Сильвестр, Ринальди же неожиданно оказался один против сплетенного заговора. Увы, на его стороне сейчас были только трое: старый мастер Сольега, бедный художник и застрявший в нем бестолковый мальчишка из другого времени — так себе группа поддержки. И все же, не могло не радовать то, что Диамни был полон решимости. Ричард гордился им, не представляя, имеет ли на это право, но все же гордился. Им повезло. Сидевший в камере монах, через какое-то время решил размяться и отлучиться по нужде. Диамни, не меняясь в лице, заверил толстяка, что он не имеет ничего против и что работы у него еще очень много. Монах ушел. А сидящий в камере солдат крепко спал. Художник подошел к лежащему на шкурах Ринальди и, делая вид, что расправляет их, тихо взволнованно зашептал: — Мой эпиарх… Ринальди даже не пошевелился. Тогда Диамни, переполняемый решимости и трепетом, позвал громче: — Мой эпиарх, стражник спит. А я… Я знаю, что ты невиновен. — Знаешь? Откуда? — Зеленые глаза в миг ожили и вонзились в художника. Ринальди вскинул голову и Диамни, едва не застонал оттого, как близко сейчас был от него Ракан и как нечеловечески красив. — От тебя самого, — Диамни опустился на колени рядом с узником, и смущенно отведя глаза, снова поправил шкуры, — я рисовал три дня на суде. И, как и все, считал тебя виновным. Но руки мои делали свое дело. Сегодня я показал свои рисунки мастеру, и он сказал, что ты невиновен. Сначала я решил, что ослышался, но учитель приказал смотреть мне на твое лицо пять минут, когда они истекли, я понял, что он прав. Мой эпиарх, ты не насильник и не палач… Я не знаю, как вышло, что все указало на тебя, но это ложь. Ринальди не отрываясь смотрел на художника со смесью горечи и благодарности. Мастер Коро был единственным человеком на этом свете, который поверил. — Доведи свою картину до ума, — печально произнес Ракан, вызывая этим у Дикона чувство похожее на боль, больно было смотреть на такое смирение этого человека, а эпиарх продолжал. — Может, кто-нибудь, когда-нибудь, глядя на нее, усомнится в моей вине. — У нас мало времени, — зашептал Диамни, — скоро вернется монах. Мой эпиарх, ты можешь спастись. Пенная река течет сквозь Лабиринт и начинается в катакомбах. Ты — отличный пловец, я знаю… Ты выплывешь. — С этим? — Ринальди чуть приподнял скованные тяжелыми цепями руки. Ричард почувствовал, как сильно захотелось художнику коснуться этих рук губами, но Коро совладал с собой, времени было очень мало. — Завтра, когда запрут замок… Отойди, чтобы тебя не заметили снаружи, и жди. Ночью я приду. Принесу кинжал и отмычки. Одежду не получится — если она коснется решетки… Да и зачем пловцу одежда? Я встречу эпиарха у водопада и принесу все что нужно. Я буду ждать десять дней. На лице Ринальди отразилось удивление, и Дикон заметил проблеск надежды в изумрудной зелени глаз. Сказать еще что-либо художник не успел, так как раздались шаги и Коро едва успел вернуться на свое место до того, как вернулся соглядатай. Казалось бы, ничего не изменилось. Диамни продолжал рисовать, бойко водя углем по пергаменту, Ринальди все так же лежал на шкурах, слепо глядя в окно, но Дикон чувствовал, что серая и удушливая тоска, наполнявшая камеру, поджав хвост убралась прочь. А сердце мастера теперь билось радостно.