О внезапных желаниях

Дик пришел в себя так же стремительно, как и потерял сознание. Вот только сейчас все было как-то неправильно. Сознание вернулось, но вот все остальное? Происходило нечто странное. Ричард мог видеть, слышать, думать, но на этом его возможности ограничивались. Кроме того, обнаружилось, что он совершенно не в себе, в прямом смысле этого слова. Это выяснилось после того, как он понял, что тело его не слушается и ко всему прочему рядом, внутри головы, был еще кто-то и этот кто-то имел гораздо больше прав на тело, чем превратившийся в призрак, Дикон. Тело, в которое Ричарда занесло, ходило, дышало, думало… Да, еще Окделл отлично слышал, как плавно и взволнованно течет поток чужих мыслей. Мужчина внутри, которого оказался, Дикон, был полон переживаний и образов. Дик сейчас удивлялся не тому, как и во что он ввязался, а удивительной форме мышления человека, частью которого ему довелось стать, причем абсолютно пассивной частью — молчаливым наблюдателем. Если бы мог, Дикон поморщился бы, но разве может морщиться бесплотная тень? Человек волновался. Перед мысленным взором его неожиданного гостя проплывали образы странного древнего города: большая площадь, скопление людей и бредущая, беременная и безобразная в своей наготе женщина. Еще Дикон почувствовал чужое сожаление о том, что человек не успел увести прочь мальчика. Эрнани… Младший эпиарх… Эрнани Ракан стал свидетелем безобразной сцены явления Беатрисы Борраска и тех обвинений, которые она бесцветно выкрикнула в адрес обожаемого брата юного Ракана. Дикон замер. Так что же получается? Он оказался… Эрнани Ракан, Беатриса Борраска… Святой Алан! Он что попал в древние Гальтары? А кто же тогда тот человек, который так переживал за юного Эрнани? Ричард на время забыл о своих горестях и страхах. Все происходящее с ним было столь необычно, что первоначальный ужас уступил место восторженному любопытству. Подумать только — Гальтары! Как же жаль, что он привязан к чужому телу и не может выскочить на улицу древнего города и увидеть все сам. — Диамни, — раздался молодой голос, — мне хотелось бы… Человек, приютивший в себе Окделла, обернулся, отозвавшись на имя Диамни… Диамни… Ричард знал это имя. Вот только не мог вспомнить, откуда именно. — Эрнани, мой эпиарх, почему ты здесь? — удивился Диамни и Ричард почувствовал волну недовольства. Но сейчас его больше волновал стоящий в дверях, болезненного вида юноша — Эрнани. Неужели это то сам Эрнани Ракан? Ричард оглядел мальчишку, чувствуя заботу и тревогу за него, которую очень остро испытывал в этот момент Диамни. — Я хотел поговорить, — потупил взор мальчишка, — о Ринальди. Мне больше не с кем. Ты думаешь, он действительно виноват в тех ужасах, в которых его обвинила Беатриса? Диамни внутренне вздрогнул, внутри него поднималась волна гнева. Ринальди… Дик увидел промелькнувший у Диамни образ человека портрет, которого он видел на пергаменте. Красивый, золотоволосый молодой мужчина с удивительно зелеными глазами и хищной, какой-то кошачьей, ухмылкой. Диамни не любил Ринальди. — Твой брат, конечно, еще тот распутник, но я не думаю, что Ринальди способен на такое зверство, — ответил Диамни, но на душе у него было тяжело. Дик, вдруг увидел чужое воспоминание: белокурый красавец гневно и с нечеловеческой силой отбрасывает оскорбившего его эсператиского проповедника. Дик понял, что Диамни сам не верит в то, что говорит юному Эрнани, боготворящему бешеного и неуемного старшего брата. — А если… — мальчишка испуган, он прячет это, но страх за Ринальди все же сквозит в серых глазах юного Ракана, — если все правда и Абвении подтвердят, что ребенок Беатрисы от Рино? — Если это так, и Ринальди виноват, то твой брат не явится к холму Абвениев, он сбежит из города уже сегодня ночью. Насколько я понял, анакс, именно на это и рассчитывал, перенеся обряд на завтра. Эрнани кивнул, а потом попросил Диамни разрешить побыть у него, несмотря на то, что уроки на сегодня уже закончились. Дикон с жадностью впитывал в себя все происходящее, глубже погружаясь в чужую жизнь, совершенно позабыв о своей. Оказалось, что Диамни художник. Ну конечно, Диамни Коро! Как Ричард сразу не догадался? Он, отойдя от первого шока, оглядел жилище своего хозяина, замечая разложенные кругом кисти, склянки с разведенной краской, ступки для смешивания разноцветных порошков. Коро жил и творил в одном месте. Потрясающе, Ричард оказался внутри самого великого художника за всю историю Кэртианы! Сам Дикон рисовал недурно, но совершенствовать свои навыки у него не было возможности. В Надоре матушка не одобряла подобных увлечений, по словам герцогини Мирабеллы, наследник Надора должен думать о другом, смиренно и неустанно, да и непомерно дорого стоили кисти, краски, холсты. Позже, эр Рокэ не возражал бы, но Дикону самому было не до того. Пожалуй, только, в Лаик ему удалось немного попрактиковаться. Теперь же, глядя на быт великого Диамни, и разложенные кругом эскизы и наброски, Дикон слегка жалел о том, что даже не попытался довести свое увлечение до сколь-нибудь приличного уровня, отдав предпочтение фехтованию и чтению. Диамни волновался. История с появлением Беатрисы оставила в душе художника тяжелый след. Что о самой Беатрисе, Дикон вдруг понял, что в беременной женщине нет ни доли того очарования, что было изображено на картинках в старой книге. Бледная, нагая с огромным животом, именно такой помнил Диамни явившуюся в город Беатриссу, она вызывала у художника брезгливую жалость, и в этом Ричард с ним был полностью согласен. Ричард почти освоился внутри художника. Он с любопытством впитывал в себя этот давно ушедший в Закат мир. Гальтары поражали, но люди, живущие в легендарном городе, по своей сути мало чем отличались от жителей Оларии, разве что только одеждой и верой, а в остальном те же проблемы, радости, горести… Диамни жил рисунком. Стараясь уйти от одолевавших его волнений, Коро направился к своему учителю. Старый мастер показал ученику свое главное творенье. Большая картина, занимавшую всю стену мастерской старого мастера, изображала Ушедших. Четыре Абвения, готовые покинуть родной мир. Ричард потрясенно смотрел на изображение одного из уходящих богов. Лит… суровый, могучий, сероглазый и печальный был удивительно похож на отца. Диамни же привлек образ Унда, оставлявшего свою возлюбленную. Художник оказался романтиком, его учитель, похоже, тоже. Картина была великолепна. Ричард с тоской глядел на Лита, вспомнив, наконец, мир, который так неожиданно и странно он оставил. А стоящий рядом с Литом Анэм, черные пряди которого трепал невидимый ветер, имел определенное сходство с ненавистным и одновременно вызывающим необъяснимые чувства эром Рокэ.