«Край кольца: Тонкая грань»

(тема Анны - Ennio Morricone - Chi Mai) 5 ноября 1945 года Ленинград Они так и не сказали ему ничего. Не смогли. Не было сил сказать мальчишке, что его отца, настоящего советского солдата больше нет. Сашка все понял сам. Однажды вечером, когда в опустевших комнатах молча гулял холодный ветер начинающейся зимы, а Анна на кухне одиноко заваривала чай, он вошел и, прислонившись плечом к косяку, долго молчал, а потом серьезно, совсем по-взрослому спросил: – Отец не вернется? Да? Девушка от этого тихого голоса вздрогнула и, резко повернувшись, всмотрелась в мальчишеское лицо. Она как будто только сейчас увидела его, этого вытянувшегося, двенадцатилетнего подростка, вместо того испуганного мальчугана, которого нашла тогда у погибшего трамвая в начале войны. Анна смотрела в это худое лицо, на светлые, немного взъерошенные волосы, на темные отцовские брови и янтарные глаза и не знала что сказать. Оказывается, она совсем не была готова к тому, что ее мальчик так быстро вырастет, а Сашка, помолчав, прошел и молча сел, опустив голову. – Скажи мне. Скажи мне правду… - тихо потребовал он, – Папы больше нет? Ведь так? Анна, оставив чайник, неловко села на табурет и безнадежно опустила руки. – Я не знала, как тебе сказать, - шепотом простонала она, еле сдерживая слезы, – Мы не знали… Сашка молчал. – Это нечестно, – вдруг ответил он и поднял на Анну глаза, – Я должен был знать. – Да, ты прав, – согласилась она, – Прости меня. Мальчик вздохнул и упрямо повторил: – Ты не понимаешь. Я должен был знать. Тяжелые, осенние сумерки, вползая в дом, раскладывали по углам свои тени, и только настенные часы отсчитывали ход непобедимого времени, и людям больше не надо было ничего говорить. – Как ты узнал? - наконец, негромко спросила девушка. – У Юрки во дворе отец тоже не вернулся, и у Костика. А у Ленки брат без вести пропал, - мальчик сглотнул горечь и добавил, – Ей тоже еще не сказали… – Надо надеяться, – Анна упрямо вскинула голову и повторила, – Никогда нельзя сдаваться, слышишь? Всегда может произойти ошибка, всегда может что-то случится… А человек неожиданно вернется. Анна встала и, обойдя стол, подошла к окну, сложила руки на груди и добавила: – Я не верю, что он погиб, понимаешь? Я не хочу ничего знать. Я знаю только одно, если ждешь кого-то, если веришь всем сердцем, если готов всю свою силу, всю свою кровь отдать за того человека – он обязательно вернется! Понимаешь? – она снова обернулась, облокотившись о подоконник, – И при том… Слишком мало времени еще прошло. Мальчик молчал и только смотрел на ее тонкий силуэт в светлом проеме окна: – Ты это так сейчас сказала, как будто еще кого то ждешь… Анна резко вздернула подбородок, но не ответила и Сашка спросил: – Скажи, я угадал? Она посмотрела на него прямым взглядом, и вдруг смутившись, отвела глаза. И мальчик понял: – Почему ты не хочешь замуж? – Ты о чем? - немного резко спросила девушка, дрогнувшим голосом. Он наклонил голову: – У Ленки мать вышла за соседа, правда, до Победы еще, он без руки вернулся. У Кости брат скоро женится, у нас вот Наташа уехала … и тетя Таня. Анна насторожилась, а Саня, не замечая нахмурившихся бровей девушки, продолжил: – У нас в классе все девчонки шепчутся, что в тебя физрук влюблен. Да и этот новый наш завуч… Шишкин, тоже ко мне приставал с вопросами. А во дворе у Скворцовых дядька вернулся. Летчик. Девушка отошла от окна и положила руку на плечо мальчику: – Ты уже взрослый, - негромко начала Анна, но он нетерпеливо перебил ее: – Ты не думай, я все понимаю, - Саша взглянул на нее, – Если бы отец вернулся… Но его больше нет, я знаю. Я это чувствую. Поэтому… – Нет, - девушка, словно что-то оборвав в себе, решительно отошла к окну и обхватила себя за плечи. Минуту она молчала, разглядывая на улице неясные тени людей и машин, утонувших в ранней метели из снега и дождя и, тяжело вздохнув, медленно сказала, аккуратно подбирая слова: – Я хочу, чтобы ты понял, я никогда не выйду ни за физрука, ни за Шишкина, - Анна еще раз выдохнула и продолжила, – Даже за этого дядю летчика… Постарайся меня понять. И я больше не хочу об этом говорить – Но почему? - он внимательно следил за ней глазами. – Я, правда, не могу… - вздохнула Анна, но подумав тихо добавила, – На свете есть единственный человек, женой которого я могу стать. – Расскажи мне, - попросил тихо мальчик. Она невесело улыбнулась и опустилась за стол рядом с ним. – Я расскажу тебе. 14 декабря 1945 года Ленинград Вот уже второй раз за эти неполные три месяца он снова приходил сюда и стоял у совсем недавно вновь открывшейся кондитерской. Он надевал серую неприглядную телогрейку, напяливал нелепую шапку и ехал в город, чтобы простоять несколько часов здесь. Окна своей бывшей квартиры Владимир знал до последней трещинки на подоконниках и теперь терпеливо ждал. Чего? Да он и сам не мог точно сказать. Ждал, что вот сейчас загорится на кухне свет и тонкий силуэт мелькнет на секунду, ждал, что в дальнем окне комнаты шелохнется занавеска, и он угадает, как она подсела к столу. Но ничего подобного не происходило. В гостиной давно и ровно горел свет, а в окнах никто не появлялся. Но ему и этого было довольно, мужчина знал – она дома, с ней все в порядке. Какой-то толстый и важный господин вылез из подъехавшего автомобиля и, тяжело пыхтя, открыл дверь магазина. Когда-то до войны в этой кондитерской продавалось много сладостей. Завидное множество всяких конфет и пирожных всегда волшебным образом действовало на нее; сначала в синих глазах загорался аппетитный огонек и тонкий носик чутко подрагивал, потом маленький язычок быстро скользил по губам, на мгновение останавливаясь в самом уголке рта, а потом Аня аккуратно вдыхала сладкий аромат и тут начиналось самое веселье, потому что дальше она, воспитанная строгой матерью всегда говорила одно и тоже – «Я не буду, не люблю сладкое». Это было самое настоящее вранье, и Владимир знал это, но маленькая упрямица настолько усвоила материнские наставления, что на все его предложения упрямо качала головой, и тогда он шел на откровенную хитрость, он прикидывался жутко голодным и покупал на все свои карманные деньги большую коробку любимых ею пирожных и напрашивался на чай. Марфа неизменно ахала, завидев сладкое, которое не могла себе позволить, но гостеприимно ставила чайник, и тогда в их небольшой и тесной комнате они усаживались за стол, и у Владимира замирало сердце от того, что Аня сидела так близко к нему. Он вздрогнул, снова задумавшись о прошлом. Теперь с ним это происходило постоянно, словно не было этих долгих лет, словно не было ежедневной сосредоточенной работы, отнимающей все силы, и не было той страшной и безумной войны. Теперь он каждый день представлял ее, представлял, как она посмотрела бы, что ответила, рассказывал, советовался, спрашивал и ясно представлял себе, как она вздыхает, садится напротив и, подперев щеку кулачком, грустно улыбается на все его слова. Но теперь он точно знал, что никогда ничего подобного у них не будет. Не будет у них тихого дома, не будет у него Анны. В ее жизни не должно быть страха, не должно быть серых стен камер и яркого слепящего света в глаза, не должно быть бессмысленных допросов и грязных обвинений. Он убережет ее от всего этого. Он навсегда исчезнет и тем самым сохранит. Она должна остаться никому неизвестной песчинкой в миллионом государстве, ничем не связанная с ним. Она будет жить в покое и мире, ей ничто не будет угрожать и так будет всегда. Он позаботиться об этом. Больше никогда он не станет рисковать ею, никогда не сделает мишенью, и потому, она останется здесь в его старой квартире, с сыном, который у нее теперь есть и он, Владимир, не появится в ее жизни. Он просто иногда будет смотреть на нее и этого ему должно быть достаточно. На улицах совсем стемнело, и зажглись фонари. Ему уже давно надо было торопиться на вокзал, чтобы не опоздать к своему пригородному поезду, но он все тянул время, все надеялся еще на несколько коротких минут. И тут дверь парадного отлетела в сторону и во двор вывалилась шумная мальчишеская толпа, что-то громко обсуждая и смеясь. Владимир сразу узнал подросшего светловолосого парнишку, который повторял своему приятелю что-то чрезвычайно интересное. И ему на секунду вспомнился он сам такой же юный с точно таким же мальчишеский запалом, когда-то весело объясняющего Саньке Жукову значение гравитации. Они были такими говорливыми, такими веселыми, что Владимиру сейчас же представилась своя собственная юность, когда еще был жив отец, когда он сам в своей компании был непререкаемым авторитетом и именно его голос решал все споры. Он помнил всех; и веселого Лешку Шубина, который погиб в ноябре сорок первого под Москвой, останавливая фашистский танк, и тихого поэта и мечтателя Саньку Жукова, которого замучили немецкие каратели в Минске, и Юрку подорвавшего себя вместе с десятком немцев в Севастополе и Сережку и Витьку*… Все они ныне погибшие уже никогда не соберутся вместе, из всех его товарищей вернулись только двое, Димка Воробьев да Павлик по кличке поп. Но даже с ними ему, Владимиру не увидеться, потому что такого человека, как Владимир Корф больше не существует. Мужчина вздохнул и, бросив папиросу, наступил не нее ботинком. Надо было отправляться на вокзал. Он совсем задумался о своей утраченной жизни, и не посмотрел в окно на четвертом этаже, которое, шелохнувшись, вдруг замерло. Анна решила выглянуть в окно, проводить Сашу с ребятами. Она отлично видела, как вся компания вышла на улицу. Как пересекли мостовую и направились мимо кондитерской за угол. Она вздохнула и хотела уже отойти от окна, как увидела непослушного мальчишку, стянувшего с головы шапку, которую она заставила надеть. В темноте комнаты хорошо была видна улица, и Анна хотела было открыть окно, как сердце вдруг подпрыгнуло и скатилось вниз, на холодный паркетный пол. На противоположной стороне улицы, там, где недавно вновь открылась та самая кондитерская, стоял человек, и фигура этого человека заставила Анну задохнуться. Она бы узнала его из тысячи, из миллиона … Рванувшись, она, как была в домашнем платье и тапках бросилась в прихожую. А. Ярославна (Дея) 2016 год.