Часть 13
1 июля 2016 г. в 16:53
(тема Владимира - Darin Sysoev - Главная тема - OST "Отрыв" (2011)
12 октября 1942 г. 4-я немецкая танковая армия группы армий «Юг» Юго-Западного фронта. Сталинград
В конце 1941 года в немецком верховном командовании было принято решение, что в кампании 1942-го года войска в центре и на севере будут вестись оборонительные бои, в то время как главный удар будет нанесен на юге с целью захвата нефтяных месторождений Северного Кавказа. Однако в этот момент ещё не было решено, стоит ли захватывать располагавшийся на Волге Сталинград, чтобы перерезать пути транспортировки нефти на север, или же сосредоточиться непосредственно на Кавказе. Фактически операция, получившая кодовое наименование «План Блау», была последней возможностью для Германии нанести решающее поражение советской армии. Верховное командование сознавало, что весной 1942-го немецкая армия была слишком слабой для проведения общего наступления на всех фронтах. Во время кампании 1941-го Вермахт потерял наиболее подготовленных солдат, и к лету 1942-го немецкая армия была качественно более слабой, чем в июне 1941 года. В этой ситуации немецкое командование предприняло попытку лишить Советский Союз возможности продолжать войну, развалив его военную промышленность путем захвата нефтяных ресурсов.
— Мы находимся на укрепленных позициях здесь, западнее Сталинграда, — генерал-полковник Гот, командующий 4-й танковой армией, обвел всех присутствующих офицеров тяжелым, свинцовым взглядом и продолжил, — Мы уже продвинулись до стен города, в то время как на других участках наши войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период.
Вольфганг фон Корф в совещании не участвовал, но как должностное лицо из Берлина обязан был присутствовать на нём. Поэтому сейчас молодой человек равнодушно курил, вглядываясь в вечерний закат за окном, тогда как другие офицеры ловили каждое слово генерала.
Генрих Герц, офицер национал-социалистического руководства, должность, которая стала главным инструментом политического контроля в Вермахте, был предан партии душой и телом, а потому всех вокруг он подозревал в слабости и лояльности к славянам, цыганам и евреям, тогда как себя считал оплотом твёрдости духа.
«Пожалуй, — решил он, — Здесь только генерал, пара офицеров да Корф и стоят того, чтобы говорить». Прямая спина и выправка штурмбаннфюрера вкупе с гордой посадкой головы выдавала чистую арийскую кровь, а сдержанность в словах и холодный взгляд стальных глаз — преданность фюреру и партии.
— Я надеюсь, мы скоро возьмём этот проклятый город, имеющий такое значение для этих русских свиней и который они так упорно защищают, — подойдя из-за спины, негромко сказал Герц.
Корф безразлично пожал плечами и медленно перевел на стоящего рядом офицера бесстрастный взгляд.
— Мне кажется, Генрих, русские сделают всё, чтобы эти планы никогда не осуществились.
— Похоже, вы не слишком оптимистичны, Корф?
— Я реалист, — мужчина отвернулся от окна и, облокотившись о подоконник, спокойно продолжил, — Мотивация — вот главный рычаг управления любой армией. Русским просто есть за что воевать.
— Да, — вздохнув, согласился Герц, — Привязанности есть у всех, даже у таких как русские. Но согласитесь, действительной ценностью может быть только фюрер, только чистота арийской расы.
Корф не ответил, неопределённо пожав плечами.
— Вы забываете, Генрих, что у русских тоже есть своя партия… А без привязанностей жить сложно.
— Хотелось бы мне знать, какие привязанности у вас, Вольф, — ухмыльнулся Герц.
— О, Генрих, — негромко рассмеялся Корф, — Они сокрыты так глубоко, что порой я сам забываю, что они у меня есть.
Оба офицера замолчали. Совещание подходило к концу, адъютанты складывали отчеты в папки, и Корф уверенно произнес:
— Я считаю, что нам стоит полагаться на себя, свои силы и наших доблестных солдат.
Рассматривая лица стоявших у стола офицеров, он выпустил последнюю струю дыма и потушил папиросу в пепельнице, что стояла рядом на подоконнике, — К тому же с нами генерал Паулюс, мы не можем сомневаться в победе.
— Да, это твердыня, о которую расколются все попытки русских свиней.
Этот немецкий идеолог не знал, что Корф получил задание сорвать планы немецкого командования. Он не знал, что триумфом Владимира Ивановича Корфа, капитана советской армии, станет эта операция по окружению генерала Паулюса и сдачи его в плен вместе с его многотысячной армией.*
14 февраля 1943 г.**
Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
В сложившейся обстановке Военный совет Ленинградского фронта принял решение в феврале 1943 года нанести удар по врагу войсками 55-й армии из района Колпино на Красный Бор и Тосно. 10 февраля после двухчасовой артиллерийской подготовки 55-я армия перешла в наступление. Многие бойцы, участники прорыва блокады, умело взаимодействуя с танкистами и артиллеристами, уверенно продвигались вперед.
Отважно действовали воины 63-й гвардейской стрелковой дивизии. Первыми ворвались во вражеские траншеи батальоны капитанов И. Малашенкова и Ф. Собакина. Гитлеровцы не выдержали рукопашной схватки. К 12 часам поселок Красный Бор был очищен от противника. Преследуя отступающих, гвардейцы овладели еще несколькими опорными пунктами.
К исходу дня войска 55-й армии продвинулись на 4—5 километров и освободили населенные пункты Красный Бор, Старая Мыза, Чернышево, овладели окраиной деревни Степановка и станцией Поповка.
20 сентября 1943 г. Кремль. Москва
«Почему он так любит вечерние совещания?» — спрашивал себя Александр Христофорович, с тоской понимая, что сегодня снова не успеет домой на ужин.
Часы только что пробили девять часов вечера, а аккуратный секретарь, скрупулёзно записывающий всех посетителей в толстый журнал, сидел за своим столом и что-то подробно излагал на бумаге. За окном темнел осенний вечер, ничем не освещённый, и только крупные капли дождя монотонно барабанили по стеклу, оплакивая прошедший день.
Зазвонил телефон, и секретарь негромко что-то ответил, затем взял папки со стола и направился к тяжелым дубовым дверям. Начальник НКГБ остался один и вздохнул, хотелось курить, но курить здесь мог только сам хозяин большого кабинета.
— Проходите, вас ждут, — выныривая из полумрака приёмной, четко сказал секретарь, и глава внешней разведки очнулся от своих раздумий.
В кабинете под потолком, как всегда, клубились кольца табачного дыма. Неизменная зелёная лампа скупо освещала пространство, и человек сидел за столом.
«Доверительной беседы не будет», — понял Александр Христофорович, посмотрев на жёсткий стул, подставленный к краю рабочего стола, за которым курил немолодой мужчина.
— Проходите, Александр Христофорович, присаживайтесь, — начал он и, откинувшись на спинку стула, затянулся трубкой.
— Что ваши резиденты? Работают?
— Работают.
— Хорошо работают?
— Хорошо.
Повисла пауза, но мудрый комиссар знал, что нарушать эту тугую, вязкую тишину нельзя, сколько бы она не длилась. Человек, докурив, облокотился руками о стол и, приблизив лицо, негромко сказал:
— А знаешь, Александр Христофорович, у меня в детстве друг был, — задумчиво сказал он, тщательно подбирая слова, — Мы дружили с ним, а потом он собаку мою убил. Из зависти убил, понимаешь?
Резкий акцент особенно подчеркивал значимость произнесенных слов, и начальник внешней разведки устало вздохнул.
«Чего ж ты хочешь-то на самом деле? Чтобы и ребят моих, как твою собаку?»
— Ты скажи мне, как есть, вот как сам думаешь, может этот твой… что Паулюса нам сдал, работать на англичан?
— Не может, — строго ответил Александр Христофорович в упор встречая престольный, цепкий взгляд главы государства, — Я уверен, не может.
— Откуда такая уверенность, Александр Христофорович? — хозяин кабинета поднялся из кресла и неторопливо прошел вдоль стены, остановившись у большой карты, — Вызови-ка ты его сюда, Александр Христофорович.
— Он в Кракове. После Сталинграда немцы его перебросили в Восточную Европу.
— Почему вы позволили своему резиденту уходить на другой участок фронта без соответствующих соглашений с нами?
— Времени не было. Надо было выводить его из игры до окружения Паулюса…
— Что-то слишком быстрый он у тебя, этот твой…
— Он профессионал, товарищ главнокомандующий, и отличный специалист.
4 марта 1944 г. Ленинград
Женский голос в радио звучал негромко, но так сильно, что поневоле прохожие прислушивались. Голос Ольги Берггольц еще тогда, в прошлую страшную зиму, стал голосом долгожданного друга, входящего в застывшие блокадные дома. Этот сильный голос слабой женщины стал голосом самого Ленинграда. Он звучал в безлюдных квартирах и на опустевших улицах. Громкоговорители исправно несли людям то, о чем говорила маленькая, продрогшая женщина в тёмной каморке городского радио.
Мне скажут — Армия… Я вспомню день — зимой,
январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой —
они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен, хоть и недалёк.
И подошел к ним человек в шинели,
взглянул — и вынул хлебный свой паёк,
трехсотграммовый, весь обледенелый,
и разломил, и детям дал чужим,
и постоял, пока они поели.
И мать рукою серою, как дым,
дотронулась до рукава шинели.
Дотронулась, не посветлев в лице…
Не видал мир движенья благодарней!
Мы знали всё о жизни наших армий,
стоявших с нами в городе, в кольце.
…Они расстались. Мать пошла направо,
боец вперед — по снегу и по льду.
Он шел на фронт, за Нарвскую заставу,
от голода качаясь на ходу.
Он шел на фронт, мучительно палим
стыдом отца, мужчины и солдата:
огромный город умирал за ним
в седых лучах январского заката.
Он шел на фронт, одолевая бред,
всё время помня — нет, не помня — зная,
что женщина глядит ему вослед,
благодаря его, не укоряя.
Он снег глотал, он чувствовал с досадой,
что слишком тяжелеет автомат,
добрел до фронта и попал в засаду
на истребленье вражеских солдат…
…Теперь ты понимаешь — почему
нет Армии на всей земле любимей,
нет преданней её народу своему,
великодушней и непобедимей! ***
Анна тихонько прикрыла дверь в спальню и на цыпочках прошла в кухню, прислушиваясь к радио. Тут было холоднее, чем в спальне, где топили маленькую печку. Паровое отопление в городе хоть и работало, но в полной мере обогреть все квартиры еще не могло, поэтому в маленькую комнату девушки ещё осенью притащили печку.
Соня спала после недельного, почти бессонного дежурства. Спала тихо, свернувшись комочком и даже во сне пытаясь согреться. Не смотря на печь и одеяло, её знобило. Девушка вообще выглядела плохо, то ли от постоянного недосыпа, то ли от истощения. Положенным пайком хлеба, который теперь составлял чуть меньше полкилограмма, она делилась с Сашкой, ранеными и Ильёй Петровичем, над которым они с Надеждой Николаевной взяли тайное шефство. Хирург держался из последних сил, длительное голодание и рабочие нагрузки совсем подточили его силы и в последнее время на операциях у него стали дрожать руки. Надежда Николаевна, видя, как Штерн борется с собственной слабостью, потихоньку стала подкладывать ему кусочки из своего хлеба. Однажды Соня, заметив, как Сычиха добавляет к обеденной порции доктора два маленьких ломтика, стала помогать ей. Иногда им удавалось обмануть его, уверяя, что это его хлеб, о котором он позабыл, но чаще всего недоверчивый врач тут же сгребал все кусочки и шёл в палаты.
Отдохнуть в госпитале не получалось, а уходить домой только на одну ночь было слишком хлопотно, поэтому Соня зачастую оставалась спасть там же, в углу больничной палаты, за большим деревянным шкафом. И только когда девушка чуть не упала на операции, Илья Петрович отправил Соню домой. Она спала вторые сутки, не просыпаясь, и Анна с Сашей, прикрыв дверь в спальню, оберегали ее сон.
Саши дома не было, в свои неполные девять лет он вдруг неожиданно повзрослев, стал серьезней и сдержанней. Еще в августе его приняли в звено гражданского патруля, и теперь мальчик ежедневно после школы вместе со старшими ребятами шел в детдомовскую больницу, куда в дни блокады свозили осиротевших малышей со всего города. Маленькие обитатели тогда из-за слабости не могли даже одеться самостоятельно, истощённые, они с трудом держали ложки, а голову им поддерживали специальные подставочки, приделанные к спинкам стульев, потому что мышцы тоненькой шеи не способны уже были удерживать голову. Теперь Саша вместе с другими ребятами приходил к ним и помогал воспитателям кормить, одевать поправившихся и выводить на прогулку. Вместе с девчонками из своего звена он рассказывал сказки, пел песни и даже готовил маленькие концерты для немногих всё ещё лежащих пациентов и персонала больницы.
Анна присела у стола.
Михаил теперь снова был на фронте, где-то в Белоруссии, и письма приходили редко. В последнее время они с Соней стали бояться почтальонов. Лучше не получать писем вообще, чем получить официальное извещение, что дорогой человек больше никогда не вернётся. Конечно, они переживали, конечно, надеялись, но каждый раз подбадривали себя тем, что он просто занят, что с ним всё в порядке и у него просто нет времени, чтобы ещё и письма писать. Но это было не единственное волнение Анны. О самом главном она молчала и, конечно, никаких писем не ждала.
Каждое утро она просыпалась с единственной мыслью, и каждый вечер, вглядываясь в темноту неба, она уносилась мыслями туда, где были крепкие руки и родные серые глаза. Анна не знала где он, что с ним, не знала, в какой стороне он находится, но иногда она начинала понимать Иван Ивановича, который всегда просил в такие минуты помощи у неба. В минуты отчаяния Анна, с тоской понимая, что слёзы её бесполезны, начинала истово повторять: «Пусть он будет жив, пусть с ним ничего не случится».
Совсем неожиданно в дверь постучали, и Анна вздрогнула от неожиданности. Боясь, что стук повторится и тем самым разбудит спящую Соню, Анна поторопилась открыть дверь. На пороге стояла невысокая светловолосая девушка в шинели.
— Мне нужна Соня, Соня Смирнова**** — негромко спросила она.
— Она здесь, — нерешительно улыбнулась Анна и посторонилась, распахивая дверь шире, — Только если можно, подождите… она спит.
— Да, да, — гостья вошла и остановилась, — Я ищу их уже несколько дней. Сначала мне сказали, что дом был разбит, и никого не осталось, но потом отыскались некоторые соседи. Они направили меня в госпиталь, сказали, что Соня теперь там работает. А в госпитале мне дали этот адрес, — девушка несмело улыбнулась, — Она правда жива?
— Правда, правда, — подтвердила Анна, — Проходите сюда.
Они устроились на кухне.
— Чаю хотите? — хлопотливо спросила Анна, поставив чайник на примус и доставая с полки пакетик перемолотой с травой древесной коры, которая служила заваркой.
— Нет, если можно, просто посидим, — девушка явно робела и не знала как начать разговор.
— Да вы не стесняйтесь, — улыбнулась Анна и присела напротив, — Меня зовут Анной, мы с Соней подруги, можно сказать, что даже родственницы… А вы?
— Да можно сказать, что и я… в некотором смысле тоже родственница.
— Правда? Соня не говорила мне… как вас зовут?
— Таня. Мы с Андреем Петровичем… — смутилась она и опустила глаза, — Служили вместе.
— Ой! Вы от брата? — обрадовалась Анна, — Соня же ничего не знает о нем с самого начала войны. Он жив? Где он?
— Он погиб…
Донесение начальника Санитарного Управления Ленинградского Фронта заместителю командующего войсками фронта в тылу от 21 января 1943 г. № 74295
В период с осени 1941 года по январь 1943 в армии и на флоте находится более 20 тысяч врачей и свыше 100 тысяч фельдшеров, медицинских сестер, санинструкторов и санитаров.
В целом за период боевых действий потери медицинского корпуса составили 13960 человека, тяжело раненых — 8479 человека. Наибольшие потери в районах: Шлиссельбурга, Невского пятачка и посёлка Синявино — 88,2% общего числа потерь, в том числе санитаров-носильщиков — 60%.
За время войны в городе были вылечены 218 тысяч 611 раненных бойцов, многие возвращены в строй. По данным отчета Наркомздрава за 1941—1943 гг., в городе было проведено около 55 тыс. хирургических операций, 17500 переливаний крови.
К январю 1943 г. на складах ГОПЭП № 92 и 119 и в войсках 67-й армии создан неснижаемый запас медимущества из расчета до 15 дней, наркоза и гидроваты из расчета до 10 дней боевых действий. Имущество продолжает поступать.
Так же в январе 1943 г. в армейском и войсковом тылу была создана госпитальная база на 8000 мест.
А. Ярославна (Дея) 2016 год.
Примечания:
* — Вынужденное реагировать на советское официальное сообщение о взятии в плен около 91 тысячи солдат и офицеров армии Паулюса, нацистское правительство сообщило немецкому народу о том, что 6-я армия, под командованием генерала-фельдмаршала полностью погибла. В течение трёх дней все немецкие радиостанции передавали похоронную музыку, в тысячах домов Германии воцарился траур. Рестораны, театры, кинотеатры, все увеселительные заведения были закрыты, так Третий рейх переживал поражение под Сталинградом.
** — «Блокада Ленинграда»
*** — стихотворение «Армия» Ольга Берггольц 1943 г.
**** — Иван Дмитриевич Долгорукий (сын Ивана Алексеевича Долгорукова (фаворита императора Петра III) и Наталии Борисовны Долгоруковой, урожденной Шереметевой (впоследствии постригшейся в монахини под именем Нектарии) 31 января 1787 года венчался с Евгенией Смирновой, отец которой, капитан Сергей Максимович Смирнов, был убит Емельяном Пугачевым в 1774 году.
Дополнительная информация:
http://www.polk.ru/forum/index.php?showtopic=2946&page=5
http://militaryreview.su/53-stalingrad-1942-1943.html
http://drittereich.info/modules.php?file=viewtopic&name=Forums&t=3068